глава 3 (1/1)

POV RodolphusПохоже, мы довели этих детей до такого состояния, что они от безысходности сами потянулись к нам. А может это просто попытка поддаться и тем самым защитить себя? Я в чужих головах копошиться не люблю (если не в буквальном, конечно, смысле), да это меня и не особо-то волнует. Как говорил один мудрец: будущее потом, а значит, и потом о нем и думать.Сажусь на ?кровать? сзади одного из них. На самом деле для меня одного захода вполне хватило бы, но если уж мальчишка ?настаивает?, то грех отказывать. Ладонью провожу по его животу, спускаюсь и зарываюсь пальцами в темные жесткие волосы. Подбородок кладу на плечо и тихо спрашиваю, чего бы ему хотелось. Рыжик молчит и отворачивается.Рабастан продолжает сидеть в кресле и молча наблюдать. А второй рыжик лежит и переглядывается с братом.- Хочешь лечь к нему? – тихо спрашиваю я. Он едва заметно кивает. – А как же..? - провожу пальцем вдоль всей длины его члена. Мальчик жмурится, кусает губы. Медленно, едва касаясь, снова провожу указательным пальцем и чуть надавливаю большим на головку. Рыжик сразу же реагирует и неосознанно прижимается спиной к моей груди. Только сейчас я замечаю, их (близняшек), скажем так, мышечная масса несколько превышает мою… в самом деле, может он и в активной позиции не плох?- Котеночек… хочешь побыть в другой роли? – облизываю и осторожно прихватываю губами нежную мочку его уха. Затем пересаживаюсь, чтобы видеть лицо моего рыжика. Котеночек прямо в ступор впал. Не дождавшись ответа, я стягиваю с себя рубашку через голову и расстегиваю брюки. Несмотря на все заклинания, что стоят на этой единственной во всем Азкабане теплой комнате, я чувствую легкий холодок по всему телу. Замечаю растерянный взгляд, которым цуцик обводит все мое тело.- Нравится? – обхватываю себя за плечи и чуть подаюсь вперед. Он продолжает непонятливо хлопать глазками. – Хотя, что тут может нравиться, правда? – беру его ладони и кладу себе на талию. Какие они широкие, мягкие, теплые… так согревают. Рукой надавливаю рыжику на грудь, заставляя лечь, он слушается и покорно растягивается на простыне. Пододвигаюсь ближе, обхватываю его член за основание и, направив, медленно ввожу. Больно без смазки, а впрочем, я привык. Но выражение лица меня выдает. Непроизвольно кусаю губы, глаза зажмурены на секунду. Чуть привстаю и снова насаживаюсь, чтобы найти чувствительную точку. Еще раз. И еще. Неожиданно чувствую, как ладони на талии начинают меня медленно поглаживать.Бросаю взгляд на Рабу. Чувствую, расправа меня ждет жестокая. У него лицо такое, словно ему скулы свело от чего нестерпимо кислого. Смотрю на него с самым виноватым выражением лица, на какое только способна моя мимика. Похоже, я только сильнее его взбесил.Наклоняюсь к лицу рыжика и, убрав с его лица челку, целую. Честно говоря, я не ожидал, что он ответит. Причем так тепло, уверенно… как будто ему это нравится.В принципе я понимаю их ?политику?. Чем пускать в ход свою гриффиндорскую храбрость в попытке свернуть мне, в данной ситуации беззащитному и слабому Пожирателю Смерти, шею, лучше перетерпеть месяц, а потом побежать в Орден жаловаться. Я бы сам так поступил, будь под рукой какой-нибудь такой ?Орден?. Но у нас в штабе с тобой сюсюкаться никто не станет. Даже, скорее всего, еще разок отпялят всем составом в наказание.Первым прекращаю поцелуй. Убираю руки мальчишки с талии и ?фиксирую? их на груди. Он сразу понимает, что от него требуют, и начинает осторожно тереть мои соски. Я и забыл, как это приятно.Замечаю, что цуцик внимательно всматривается мне в лицо.- Мне начинать? – его тихий вопрос повисает в тишине комнаты. Ни мой, ни его брат не издают ни звука – только наблюдают. Я нарушаю молчание громким смешком.- Что ж ты со мной как с девственницей, родной? Хочется – приступай, не хочется – я сам… - не дождавшись ответа, начинаю двигаться. Размер и толщина у него, скажем, не как у Рабы, но чтобы мне получить удовольствие – вполне сойдет. Пока двигаюсь плавно и размеренно, цуцик только прикрывает глаза и кусает губы. Все-таки они такие красавцы с братиком, аж завидно… я бы тоже от близнеца не отказался (я аж содрогнулся: прим. автора).POV ФредКогда Рудольфус предложил его трахнуть, я, мягко говоря, малость прифигел. Он нормальный, м? Вот так запросто отдаться тому, кого совсем недавно насиловал. Будь у меня мозгов поменьше, а злости побольше – выебал бы за милую душу. Что бы со мной было потом – предсказать не берусь. Ну и хрен с ними, с этими рыжими. Больше всего меня поразил взгляд брата в тот момент, когда я входил в растраханную задницу своего вынужденного любовника. Никогда раньше в глазах близнеца мне не доводилось видеть такой смеси тоски, сожаления и горечи. Как будто отняли что-то драгоценное и нежно хранимое, лишили надежды. Джо, братик, что же такое творится в твоей душе? Ты был настолько выбит из колеи, что проигнорировал Рабастана, за что и расплатился синяком во всю щеку. Это я зафиксировал уже краем глаза, с трудом отходя от посторгазменной неги.

Я не слышал, о чем переговаривались Лестрейнджи, но едва я смог встать на трясущиеся и подгибающиеся ноги, как нас погнали обратно в камеру. Все правильно, ублажили и пошли вон отсюда. Для чего еще нужны шлюхи?Всю дорогу обратно до камеры Джордж был какой-то заторможенный, чуть не сшибая углы на поворотах, он еле переставлял ноги. Его состояние передавалось и мне, током проходясь по и так накрученным нервам, заставляя хамить и нарываться. В результате я тоже обзавелся синяком во всю скулу, а в виске подозрительно громко стучало. Ничего, это мелочи, главное сейчас поговорить с братом, попытаться объяснить ему… стоп. Вот оно. Что я собирался ему объяснять? Почему переспал с мужчиной? Принуждение в расчет не берем. Или то, что этим самым мужчиной был не он?..

Очнулся от своих размышлений только после толчка в спину, зашвырнушего меня чуть ли не в противоположную стену камеры. Лязгнула массивная дверь, послышались удаляющиеся шаги. Еле добрался до подстилки, с трудом сел – жжение в растянутой заднице дало о себе знать и за руку потянул на себя Джорджа. Он послушно сел, отводя взгляд. Да что происходит-то в конце концов?!- Джорджи, объясни мне, что с тобой происходит? Ты же видел, как это все было… Тебе теперь противно со мной разговаривать?.. ну естественно, я же… грязный теперь… просто, понимаешь… Джордж, я, честно, не хотел… - Брат молчал, подняв на меня глаза. – Прости меня, пожалуйста… честно, сам не понимаю, как так произошло…- я уже дрожал всем телом, чувствуя подступающую истерику. Самое страшное – это его молчание. Пусть ударит, наорет, да хоть оплеуху залепит! Лишь бы не молчал… бесполезно. Близнец не реагировал, продолжая придавливать меня тяжелым взглядом. - Джордж… скажи хоть что-нибудь… - безнадежно прошептал я, пряча лицо в ладонях и стараясь задавить в себе зарождающиеся всхлипы. Я прекрасно знал, что он не выносит моих слез и не хотел давить на него этим. *для нагнетания обстановки врубаем Isaak Shepard – Gentle*- Я не знаю, когда стал смотреть на тебя по-другому, - тяжело, будто принуждая себя говорить, начал Джордж. Я застыл, стараясь не упустить ни слова. – Впервые я поймал себя на мысли, что мне неприятно, когда ты смотришь на девушек вокруг нас с определенного рода интересом, лет в 14. До этого ты так смотрел только на меня. А тут… Я перестал быть центром твоего мира, и осознавать это было…больно. Видеть, как ты целуешь и обнимаешь этих самодовольных коров было пыткой. Мне казалось, что ты предаешь нашу близнецовую связь. Как будто… изменяешь мне. А когда на Рождество я застал тебя с Джонсон под омелой… Самым горячим моим желанием было не оттащить ее подальше, как всех прочих девчонок, нет. Я страстно желал оказаться на ее месте, почувствовать вкус твоих губ, прикоснуться к твоей коже, запустить пальцы в волосы… Я был словно в бреду… Очнулся в каком-то пыльном тупике, с таким стояком, что впору флаг вешать. Это был первый раз, когда у меня встал именно на тебя, а не на зыбкие утренние видения кого-то родного и близкого. Помнишь? Вы тогда с ней расстались, а ночью ты пришел ко мне и мы спали как в детстве, на одной постели, крепко сплетясь руками и ногами. Я всю ночь боялся пошевелиться, лишь бы тебя не разбудить. Ты такой красивый, когда спишь, Фредди… Утром, глядя на тебя, смеющегося и подтрунивающего над нашими соседями по комнате, в очередной раз заставшими нас под одним одеялом в обнимку, я не решился на разговор, возможно разрушащий наши братские отношения. Я загнал эти мысли и желания подальше, пытался встречаться, начать с кем-то отношения. Но это было все не то. Я с горечью понимал, что лучше и комфортнее, чем с тобой, мне ни с кем не будет. – Он усмехнулся, отворачиваясь. – Так что это мне нужно просить прощения. Я не имел права так реагировать. Прости меня, если сможешь, брат. И… за Рабастана прости. Парни мне не нравятся, ты единственный, но он… Да, он изнасиловал меня, и хотя бы за это я должен его ненавидеть, но… Знаешь, такого удовольствия, как с ним, я не получал ни с одной из своих партнерш по постели. Это что-то фееричное. Но это измена по отношению к тебе. Прости меня… пожалуйста…Я молча притянул его к себе за плечи, позволяя уткнуться носом в плечо. Хрен с ними, этими Лестрейнджами, разобраться с отношением к этим похотливым кобелям можно и потом, но... Это же насколько слепым идиотом надо быть, чтобы не заметить, что близнецу плохо? Не просто брату, а близнецу, своему отражению, тому, кого я с детства чувствовал, как себя самого. Я ведь замечал его взгляды, но списал это на обычную близнецовую ревность. Предпочел забыть, а не разбираться в его поступках. Плечи под моими ладонями вздрагивали, когда Джордж тихо и по-мужски страшно плакал. Мне оставалось только укачивать его в своих объятьях, целуя в висок и шепча слова прощения. За то, что причинил, хоть и невольно, боль. За то, что был слепым идиотом. За всех своих девчонок, которых ему пришлось терпеть. Младший постепенно успокаивался, пока не уснул от пережитых воспоминаний. Я осторожно уложил его на подстилку, притягивая спиной к животу, укрывая теплом своего тела, зарываясь носом в изрядно уже отросшие мягкие рыжие волосы.Все у нас с тобой будет хорошо, Джорджи, все у нас будет хорошо. Мы же вдвоем.

POV ДжорджДве недели. Эти гребаные две недели.Больше вдвоем они не приходили. Только поодиночке, вызывая и нас по одному.

Рабастан заявился уже на следующий день, часа три драл меня без остановки, и ушел, так ни слова мне и не сказав. Даже не матерился в процессе, что было уж совсем удивительно. Да и не сказать, чтоб он был совсем уж зверем в этот раз – трахал жестко, но не грубо, даже воспользовался смазкой, заляпав маслянистой субстанцией (и где только такую жидкую берет? Нынче в моде более густые, кремообразные) мне всю задницу так, что она аж хлюпала. Звук получился до жути пошлый, заставив меня спрятать покрасневшую мордаху в сгибе локтя и оттопырить задницу еще больше, насаживаясь на проезжающийся по простате член. Да, в этот раз он намеренно старался довести меня до оргазма, пару раз даже менял позу, стараясь нащупать во мне этот клубочек нервов, дарующий наслаждение. Теперь свои посещения он начинал с растяжки, хотя этого уже и не требовалось – я был достаточно растянут, чтобы не чувствовать боли при первом проникновении, если, конечно, он меня смазал.

Мне это нравилось. Я с нетерпением стал ждать встреч с ним, ждать секса, грубых ласк, таких редких, но оттого не менее желанных. С ним я чувствовал себя полностью в его власти, без возможности что-то контролировать – здесь контролировали и направляли меня. Непередаваемой чувство своего рода защищенности, хоть я и понимал, насколько это глупо и нелепо – чувствовать защиту со стороны Пожирателя.

Фреда Рудольфус ?навещал? всего лишь два раза – в конце первой недели и в середине второй – и оба этих раза обошлись минетом. В чем причина подобной ?холодности?, мы так и не поняли, а после второго вызова брат мрачно пошутил, что начинает скучать по их необузданному траху. Пошутил-то пошутил, вот только я чувствовал, что доля шутки в этой фразе была ничтожно мала.

Эти две недели дали возможность подумать, осознать и переварить наше влечение к близнецу и нахальным Пожирателям. И если жажда близости с братом еще как-то оправдывалась близнецовой связью, то против Лестрейнджей было все. Я чувствовал себя садомазохистом, приползая в камеру в объятья брата после секса с Рабастаном с горящей задницей и текущей по бедрам спермой. Фред не утешал меня, напротив, жадно впивался в мои искусанные губы, накладывал пальцы поверх оставленных ПСом синяков, сжимая, заставляя меня скулить от болезненного удовольствия, использовал оставшиеся во мне избытки смазки и уже чуть подсохшую сперму, входя сразу на всю длину в растянутый анус, заставляя молить о разрядке. Весь оставшийся день я отлеживался, наслаждаясь просыпающейся в брате после секса заботой.Мы все-таки поговорили. После первого нашего с Фредди секса без свидетелей, решив не откладывать неприятный разговор еще дальше. Хватит уже, намолчались.Свои отнюдь не братские чувства мы приняли, пока еще не до конца осознавая последствия, но все-таки приняли. Я видел, насколько тяжело Фреду было признаться, прежде всего, себе, что секс со мной, пусть и на глазах похотливых братцев, ему понравился. Понравился до такой степени, что он не сможет лишиться этого даже по окончанию нашего заключения. На свободе, вне мрачных стен Азкабана, нормы морали воспринимаются иначе, и если в камере мы могли себе позволить забыться, то во внешнем мире придется учитывать и общество.

- …Знаешь, после изнасилования мне гораздо легче было признаться тебе в своих чувствах. Словно секс в пассиве прорвал какую-то дамбу во мне, позволил выйти на иной уровень восприятия. То, что раньше казалось несусветной глупостью, иллюзией, миражом, чем-то поверхностным и неестественным, сейчас превратилось в реальность, единственно возможное развитие отношений. Лестрейнджи невольно подтолкнули меня. У них много грехов и руки по локоть в крови, но... Даже невооруженным взглядом видна их связь. Не любовь, Мерлин упаси, а страсть. Похоть недолговечна, но они с треском разрушили этот стереотип. Она держит их рядом, возвращая из чужих объятий, коек, рейдов, кабаков. Мы тоже связаны, но глубже, гораздо глубже, чем они. Их держит похоть, нас – мы сами, наша ?близнецовость?. Помнишь, мы в Запретной секции видели? ?Ближе, чем друг, больше, чем брат…?. По-моему, это заложено самой природой… - я понимал, что порой несу полнейшую чушь, но убедить все еще сомневающегося в правильности наших отношений близнеца было необходимо.

Признались мы друг другу и в тяге к своим насильникам. Как-то незаметно ненависть к ним перешла в понимание, а потом и в откровенное желание. И ведь понимали разумом, что это глупо и безумно – оправдывать насилие над собой, совершенно безосновательное и жестокое, но все-таки что-то в это было. То ли скрытая до сих пор склонность к мазохизму, в том числе и моральному, то ли… о любви я думать отказывался наотрез. Нет никакой в этом любви, любовь к брату, а здесь – похоть. Именно так.

Глупо, но я привык к нашей камере. Без удобств, с тоненькой подстилкой вместо матраса, хреновая кормежка к тому же и постоянный холод, но… Именно здесь я переломал себя, осознал такие вещи, о которых на свободе никогда бы и не вздумал размышлять даже краем сознания. Слишком дикими они казались.

Две недели. Так много и мало. Так много для самосознания. Так мало для узников своих мыслей.

Это случилось неожиданно. Разум отказывался воспринимать тихие шаги в глубине каменных коридоров, и в себя я пришел только после окрика ?Уизли, на выход, оба!? и последовавшего за ним тычка. Только тогда я поверил, что это не бред, не игры моего воображения. Мы просидели в камере всего ничего, а казалось, целые столетия.

На выходе нам вернули волшебные палочки и, пинками подгоняя к малюсенькой лодчонке, переправили на противоположный берег, где уже заканчивался антиапарационный купол над тюрьмой.

Стоя на песчаном берегу, придерживая вдыхающего свежий морской воздух брата за плечи и шепча ему в висок, что все уже закончилось, глядя на возвышающуюся мрачной скалой громаду Азкабана, я отчетливо ощущал тянущее чувство в груди. Осознание ли потери, или мрачная радость от того, что мы покинули это жуткое место, - я не знал. Заключение заставило сильно пошатнуться мое осознание себя и окружающей реальности, и вернется ли оно в норму или окончательно останется ?сдвинутым? - вопрос вопросов.