Часть III. "Донхэ - Фиши: 2:1". POV Хекджэ I (1/1)

Это случилось 8 августа 2006 года. Мы тогда гоняли мяч во дворе общежития, изредка, окрыленные собственным успехом, ни с того, ни с всего горланя ?U? и кривляясь под уже затертый до дыр мотив.

На улице было очень солнечно и пахло шоколадом с кондитерской фабрики. Кюхен на скамейке напротив уплетал мороженое, смешно вымазав нос, Ханни, Хичоль и Канин играли в карты в тени старого дуба неподалеку.На крыльцо вышел Итук, немного притормозил на верхней ступеньке, тяжело вздохнул и спустился к нам. Проигнорировав мой ему пас, он в упор уставился на Донхэ и подозвал его к себе.

Тот, весело показав мне язык и мурлыча под нос только что самостоятельно придуманную песенку, прискакал к Тукки-хёну, по пути подняв мяч, и широко раскрытыми, круглыми глазами без задней мысли посмотрел хёну в глаза.Он еще ничего не сказал, а я уже знал, что случилось. Понял по красным глазам Итука, и сжатому в его руках телефону. Дернулся было к Хэ, но тот, выслушав ужасно длинную и сбивчивую речь Тукки, выронил мяч, молча кивнул и пошел куда-то в противоположном от общежития направлении.Итук беспомощно открыл рот, посмотрел на нас, затем собрался было броситься за ним, снова остановился, умоляюще воззрился сначала на Хичоля с Канином, а потом на меня. А что я? Я бестолково стоял, не зная, стоит ли мне сейчас к нему идти, если стоит, то что мне ему сказать, и надо ли вообще говорить.- Если ты сейчас ничего не сделаешь, пойду я,- совершенно спокойно проговорил Релла, не подозревая, что конкретно в данный момент я бы все отдал, лишь бы сейчас с ним был кто угодно, кроме меня.

Но сдавленно плачущий Итук, непривычно серьезный Хиним и вдруг совершенно неадекватный Шивон, порывающийся помчаться за Хэ, внезапно тяжелым грузом легли на плечи. Тихо кивнув Хичолю, я ободряюще сжал плечо Итука и помчался вслед за Донхэ.Долго искать его не пришлось. Он сидел под аварийной лестницей позади общежития. Глаза сухие, сам мертвенно-бледный.

Совсем не плачет.Сжимает в руках подвеску на груди, смотрит сквозь нее.И не говорит.***О смерти не думаешь, даже слыша ее стук в дверь. Хватаешься за жалкие остатки жизни в обессиленном теле, искренне веря, что продержавшись пять лет, он продержится еще столько же. Слушаешь врачебное ?счет пошел на дни?, и не слышишь, потому что вот он, улыбается, слабо смеется и просит спеть. Мы знали, чем болен его отец, знали, что ничем здесь помочь ему нельзя. Знал это и Донхэ, но вряд ли суровый медицинский диагноз мог бы сейчас его успокоить. Ведь только вчера он еще держал живого отца за руку, рассказывал ему о нашем последнем концерте, смеялся и тихонько пел под гитару у больничной кровати.И как объяснить ему, что еще вчера живого человека больше нет? Никак, потому что правильных слов тут нет, молчать – тоже не выход. Чувствуешь себя беспомощным, смотря, как промокший насквозь Хэ, держа над матерью черный зонт, подходит к отцовскому гробу. Плачет он или нет – неясно, дождь бьет по лицу, не разберешь – слезы то, или всего лишь дождевая вода.А я эгоистично прятался за Итуком, не зная куда себя деть и как себя вести. Я совсем не знал его отца, вежливо плакать – лицемерие, не плакать совсем – тоже. Заплачу, подумают, а чего это он плачет, останусь вот так стоять – сочтут бесчувственным.

Видя, как Хэ склоняется над гробом, целует отца в лоб, слегка жмурится и едва шевелит губами, я знал только одно: я никогда больше не хочу видеть его таким. Не было ничего хуже в тот момент, чем осознание его потери и его боли. Чувствуешь себя лишним, грубо навязавшимся, будто бы подглядывающим в замочную скважину за чужим горем и чужими слезами. Хотелось спрятаться куда-нибудь, подождать, пока минует буря, и выйти из укрытия только тогда, когда на красивом лице вновь засияет улыбка. Сделать вид, что ничего не было и больше не вспоминать.

А вместо этого украдкой смотришь на напряженную, подрагивающую спину и молишь только об одном – лишь бы он больше не плакал.

И он больше не плачет. Опрокидывает в себя стакан соджу, морщится и наливает следующий. Сидит рядом с матерью, крепко держит ее за руку и никого больше не подпускает. А я считаю минуты до конца поминок, и глазам ищу знакомые лица остальных ребят.Поминки подходят к концу, я бормочу его маме неуклюжие слова сочувствия, а на него даже взглянуть боюсь. Я так и уехал, не сказав ему ни слова.

А 10 августа, возвращаясь с похорон, в аварию попал Хичоль.***Донхэ тогда приехал первым: Хичоля доставили в областную больницу, недалеко от Мокпо. К нужной палате мы буквально подлетели, и дружно затормозили, увидев напротив знакомый силуэт. Услышав нас, Хэ поднял голову и едва заметно улыбнулся.

Коротко и немного нервно.- Они только закончили,- прохрипел он.- Говорят, все будет хорошо.Из всех нас он чаще всего повторял, что все было хорошо. Донхэ скажет, все поверят. Вот только сам он, из раза в раз повторяя одно и то же, верил все меньше.

Успокоительно обняв снова плачущего Тукки и особенно тепло улыбнувшись бледному как смерть Ханни, он вдруг посмотрел на меня.Еще никогда мне не было так стыдно и так…страшно.***С того дня траектория его жизни изменилась и стала кружить его от одного Донхэ, внушающего ужас наваждения к другому, с каждым разом сужая круги и особенно ускоряясь на поворотах. Казалось, какая-то дьявольская рука ведет его от одного кошмара к другому, которые с каждым разом становились все более невыносимыми, а паузы между ними – более краткими.

Спустя неделю после похорон, я нерешительно остановился напротив их с Сонмином комнаты и бездумно уставился на потрескавшуюся в углу краску. Я знал наверняка, что Хэ в комнате один. Мин предпочитал прятаться в комнате у Кю, скрывая свой собственных страх за эгоистичными жалобами на удушливую атмосферу в их комнате.

Тихонько постучавшись, я неловко заглянул в комнату.- Можно?Хэ сидел на кровати, держа в руках альбом и медленно пролистывая страницу за страницей.- Заходи,- кивнул он, ненадолго отвлекаясь от глянцевых страниц.

Всю эту неделю он почти не ел, из комнаты не выходил, в общении ограничивался сухими ?Привет-пока-спокойной ночи?. Впрочем, пожелав ?спокойной ночи?, спать он не ложился, а вот так же, как и сейчас, сидел на кровати, устроив вокруг себя свой личный Апокалипсис: вещи были разбросаны, повсюду валялись пустые пластиковые бутылки, кровать смята, окна распахнуты, а сам он сидел в одной футболке и домашних штанах.Тоскливо вздохнув, я закрыл окна и принялся за ликвидацию учиненного им беспорядка. Спихнув его с кровати, вновь заправил ее и напялил на никоим образом не сопротивляющееся создание теплый свитер, с трудом вырвав из рук фотоальбом. Усадив его обратно, оглядел приведенную в божеский вид комнату и сел рядом.- Послезавтра конференция,- заговорил Хэ.- Ты можешь не ходить, Итук сказал…- Его никто не будет спрашивать,- мотнул головой Донхэ.- Я слышал разговор менеджера, им нужно, чтобы я там был. Хотят, чтобы я рассказал…Он едва слышно хмыкает и опускает голову, пряча глаза за густой челкой.Минутная стрелка сдвинулась на еще одно деление, и часы едва слышно пискнули, отмеряя полдень. Хэ вдруг как по команде резко подскакивает с кровати, хватает со стула брошенную на него куртку и быстро одевает ее поверх свитера, путаясь в рукавах и пытаясь одновременно завязать шнурки на кроссовках.- Хэ, ты куда?- растерянно спрашиваю я.Он лишь рывком застегивает молнию и, покрывшись лихорадочным румянцем, говорит:- Одевайся.Не дождавшись, пока я сам сползу с кровати, грубо хватает меня за руку и буквально ставит на ноги.- Помнишь, та стройка, на которую мы с тобой ходили? На которой вы в школе играли?Я едва киваю.- Мы идем туда.Мне как-то сказали, что чем больше вещи меняются, тем больше они остаются прежними.

Возможно, это про него. Каждый раз с ним мне казалось, что я дошел до точки. Каждый раз Донхэ доказывал, что нет предела совершенству.Стройка еще на два года старше, балки еще на сотню дождей ржавее.

Ноль дней – счет закончен. Когда-нибудь это должно было случиться.