1 часть (1/1)

Коля чувствует себя сейчас просто невероятным придурком, стоя на улице в непривычно дикий для их штата холод с огромным букетом из белых роз в одной руке, что еле обхватывает все стебли. Кто ж знал, что цветы в таком количестве (девятнадцать, с огромными, раскрывшимися, словно шапками, бутонами) будут весить, как небольшая кошка. А флорист из цветочного только прибавила неловкости, обернув букет в фетр воздушно-лавандового(с ее же слов, для Коли он фиолетовый) цвета, хихикнув, что девушкам нравятся такие воздушные и теплые цвета. Коля не знает какие там цвета нравятся девушкам, да и не особо это волнует его, он знает лишь то, что в белом Бэррон выглядит, как самый настоящий ангел: у него и волосы пушатся, и глаза, кристально голубые, сиять начинают, в общем, Бейкер у него просто самое настоящее чудо и именно поэтому розы белые, а не красные, какие обычно дарятся. Флорист—крохотная девчушка, меньше Коли раза в три так точно—даже поинтересовалась почему именно белые, ведь те, чаще всего покупают именно для свадебных букетов. Если бы Коля пил, он бы поперхнулся в этот момент, а так промямлил что-то вроде ?нравится?. Напоследок несчастного Лукашенко вообще добить решили; девушка, смотря на свою работу в руках белоруса, поинтересовалась не хочет ли он запрятать в букет какую-нибудь маленькую записочку, опять-таки добавив, что девушкам такие сюрпризы нравятся. Хоккеисту так и хотелось прошипеть о том, что у него парень, но, пересилив себя, Коля сдержался. Лишь вынул кредитку и, как можно мягче и отстраненнее произнес:—Нет, спасибо, —флорист посмотрела на него с таким непониманием, словно ей никогда не отказывали в ее крохотной помощи с такими вот подарками. ?Что ж? —подумал про себя белорус, — ?значит и тут я буду первым?.Расплатившись картой и только потом вспомнив куда идут все списания, Коля в очередной раз подумал, что сегодня он излишне рассеян. Девушка за стойкой пожелала ему хорошего дня и попросила, чтобы хоккеист как можно скорее дошел до дома—цветы не любят мороза, особенно такие нежные и прихотливые, как розы. Но последняя ее реплика утонула в звоне колокольчика над дверью и завывающем ветру. Покачав головой, девушка вернулась к своей работе.На улице просто дикость. За все три года, что Коля прожил в Америке, ни разу не было такого сильного мороза, что аж стекла на зданиях покрывались инеем, и тот трескался в какие-то излишне причудливые и непонятные формы. В такой мороз себя комфортно чувствовал, разве что, Никита, рожденный и выращенный в зимние минус сорок пять. Коля вообще не понимает, как Бэррон сегодня пошел на учебу. Зная Бейкера, для него даже открытое окно—уже Северный полюс. Вздохнув, белорус принимается ждать зеленый сигнал светофора и думает, что, кажется, слишком сильно взволнован. Для него все это непривычно—в свой выходной день он обычно учился или валялся в кровати и читал какие-нибудь статьи, периодически прогоняя с Ершовом по катке-три, но и то уже под вечер, а сегодня Коля проснулся с четким планом на день. Он давно уже думал об этом дне, но каждый раз заканчивалось все это довольно плачевно—все эти праздники для Коли были непонятны, но. Но Бэррону явно будет приятно, даже если сначала на его лице промелькнет шок. Коля уже представляет, как вручает ему этот букет, а ему в ответ: ?ты что, заболел??. Неосознанно на лице выступает счастливая ухмылка.В чувства приводит ледяной порыв ветра. Коля вздрагивает, понимая, что до конца перехода остается каких-то десять секунд. Преодолев его, белорус с пышным букетом направляется в сторону кампуса, стараясь совершенно мастерски игнорировать тот факт, что большинство представительниц прекрасного пола—свободных и не очень—оглядываются, когда он проходит мимо. Невольно хоккеист подумал, что, будь он не в своей куртке и джинсах, а, допустим, в костюме, с ним бы еще и сфотографироваться подошли. Отрицать тот факт, что официальная одежда ему идет смысла нет никакого. Восторженные выкрики Коля даже с Беларуси может услышать.В итоге путь занял добрых двадцать минут, и это с учетом того, что Коля торопился, поскольку на улице было жуть как холодно, к тому же он не знал когда именно у Бэррона кончаются пары. То-есть знал, но их могли и отменить, а это означало, что время сокращается. Об этом Коля старался не думать. Точнее, он, может, и хотел об этом подумать, но ему так продувало все на свете, что единственная здравая мысля в голове была—скорее оказаться в кампусе. Лукашенко даже наплевал на то, что помимо него на территории может быть куча народу, он просто скинул на то, что сейчас холодно и никакой нормальный человек—не считая Ершова—не будет даже высовываться на улицу. Впрочем, Коля оказывается прав.С качающихся деревьев сыпятся их белоснежные шапки и только чудом все эти хлопья не оказываются на голове у белоруса. Ворота открыты, Коля быстро прошмыгивает в них и тем же широким шагом направляется в сторону кампуса. Чуть не поскользнувшись на заледенелых ступенях, Лукашенко заходит внутрь, поправляя взъершенные от ветра волосы и шмыгает покрасневшим носом. В лицо ему тут же ударяет тепло, а глаза щурятся от яркого света лампы. Женщина, перекочевавшая в конце прошлого года со всеми первокурсниками в другое здание, радостно приветствует хоккеиста, но как только видит в каком он состоянии, охает и предлагает горячего чая. Коля отказывается, говоря, что торопится, да и если надо будет, он всегда может сгонять на кухню. Согласно угукнув, она пропускает его наверх, совершенно, как ей, наверное, кажется, незаметно подмечая белоснежный букет в руках. Благо ничего не спросила, хотя Коля бы и не скрыл того факта, что это для Бэррона. Интересно было бы посмотреть на ее лицо. Поднявшись на неизменный второй этаж, Коля проходит по коридору и останавливается почти у самой последней комнаты. Прошлая была самая ближняя к выходу, эта теперь самая дальняя. Зато она больше. Выудив из кармана запасные ключи, которые теперь имеют статус ?твои и, если ты мне их отдашь, я на тебя обижусь?, Коля проворачивает те в замке и проходит внутрь. Плюс таких морозов был в том, что все замерзало и не приставало к ботинкам, но Коля все равно снял их в первую очередь и отставил к стене. Не раздевшись до конца, Лукашенко проходит в комнату, направляясь к подоконнику, на котором, помимо оживленного кактуса, стояло еще несколько, увы погибших, растений. Бэррон говорил, что ему лень за ними ухаживать, да и свободного времени у него в этом году поубавилось. Коля берет какую-то небольшую пустую вазу—видимо Бэррон уже распрощался с цветком в ней—и проходит в ванную, наливая туда воды. Невольно белорус вспоминает, что, несмотря на то, что у Бэррона и правда стало больше учебы, он исправно ходит на все его матчи. Изменилось лишь то, что это теперь Коля тусуется у Бэррона постоянно, Бейкера же теперь редко можно увидеть в их с Марком комнате, да и вообще в кампусе четверокурсников. Его новая комната гораздо больше, в ней больше места и свободного пространства, а еще кровать стоит не одним боков, а спиной к стене, что тоже несомненно пошло в плюс. Теперь его котенку не приходится перелазить через него, при всем желании он может нырнуть под бочок и промурлыкать что-то вроде ?почему ты спишь без меня??. Задумавшись, Лукашенко ставит вазу с цветами на стол, снимает куртку, вешая ее на крючок, еще раз поправляет волосы и осматривается, выискивая свой ноутбук среди остальных вещей американца.Найдя его и устроившись с ним на кровати, Коля в очередной раз проклинает Марка и его идею, которую он сам выложили и сам же забрал. Как-то Уокер обмолвился, что, мол, если Лукашенко постоянно живет у своего парня, и наоборот, то почему бы им просто не взять и не съехаться. А после, буквально через секунду, когда Коля уже был готов кивнуть и свалить к Бэррону, тот внезапно вскрикнул, чтобы друг забыл о том, что только что было произнесено. ?Если ты съедешь, ко мне подселят какого-нибудь придурка, а я итак уже со Стивенсоном жил, пожалей меня? —хныкал Марк, пытаясь переубедить белоруса. Вздохнув, Коля согласился. Тем более факт того, что место в комнате числится за ним никак не препятствует тому, что хоккеист может неделями пропадать у Бейкера. Все же с ним живется комфортно, а в кампусе, кажется, привыкли к тому, что их университетская звезда тут ошивается. В общем, жизнь плыла тихо-мирно и никого течением за собой не утаскивала. Лукашенко что-то быстро печатает у себя на ноутбуке, с неким разочарованием думая о том, что стоило бы к Бэррону перетащить несколько книг по медицине. Иногда их тут не хватает, а полки свободные есть, так и просятся, чтобы на них поставили учебную литературу. Тут же в голову ударяет мысль о том, что это все. Если Коля перенесет к Бэррону свои книги, им останется реально только съехать и жить вместе. Это, так сказать, будет считаться последней стадией.Усмехнувшись собственным мыслям, белорус погружается в конспекты и подготовку к предстоящим контрольным. Плюс неплохо было бы освежить в памяти пройденный материал. За всем этим проходит где-то два часа. Коля отрывается от ноутбука лишь для того, чтобы размять спину, но его взгляд падает на стол, где стоит ваза, и внутри все холодеет. Пышные и красивые бутоны опустили свои головы, словно прося прощение за то, что он вообще появились на свет, а некоторые листья от грусти пожухли. Отложив ноутбук, белорус подходит к столу и выносит вердикт—пациент скончался. Розы сдохли.Несколько секунд хоккеист смотрит на печальную картину, после чего тяжело вздыхает, поднося ладонь к лицу. Он просто придурок. Что там та флорист ему вещала: цветы не любят холод? Ну прекрасно, отлично, великолепно, невероятно. И что ему теперь делать? Прошло слишком много времени, Коля чисто физически не успеет сбегать в магазин за еще одним, Бэррон явно вернется раньше. Мысли сменяют друг друга в хаотичном порядке, не давая до конца прийти в себя. Единственная здравая и немного тупая мысль приходит как раз в тот момент, когда Коля улавливает какое-то движение в коридоре. Занятия закончились. Все происходит слишком стремительно—в одно движение красивый букет оказывает в мусорной корзинке, задвинутой под стол, а ваза с водой отставлена обратно на то место, где она и была. Что Коля будет делать дальше непонятно, но сейчас он избавился от прошлой неудачи и теперь ему нужно что-то придумать.Правда на это ?придумать? совершенно не остается времени. Дверь с тихим скрипом открывается, а в ее проеме возникает немного удивленное лицо Бэррона. Бейкер заходит внутрь, а когда замечает Колю, тут же расслабляется.—Ты чего тут делаешь? —интересуется парень, отставляя учебную сумку на небольшой комод, —у тебя нет занятий? —Белорус делает несколько шагов к второкурснику и вздыхает. Весь покрасневший от холода, замерзший и с чуть слезящимися глазами, он выглядит просто до дрожи очаровательным. ?Давай сюда? —хмыкает хоккеист, помогая парню снять куртку. Бэррон развязывает шарф с горла, снимает шапку и жалуется, что на улице ужасно холодно и что ему пришлось практически бежать до кампуса, пока Коля, оперевшись плечом о стену, наблюдает за тем, как он снимает с себя ботинки, растирает щеки и шмыгает носом, после чего его взгляд мечется по коридору и натыкается на одну лишь Колину куртку, —ты опять без шапки ходишь? —почему-то белорусу в этот момент захотелось рассмеяться. Когда Бэррон злится—он становится похож на насупленного котенка, его так и хочется потрепать по макушке и зацеловать, —я знаю о чем ты думаешь, —Бэррон пихает его в плечо, проходя мимо, —придурок, я же волнуюсь, ты опять заболеешь, —Бейкер берет сумку с комода, отставляя ее к кровати, после поворачивается к хоккеисту и дует щеки, —сотри эту идиотскую ухмылку.—Я не заболею, —только и произносит белорус, чуть понижая тон.—Конечно, ты же никогда не болеешь, —передразнивает его Бейкер, —и в прошлый раз мне, наверное, приснилось, что ты валялся в кровати с каменным лицом и злился сам на себя, —Коля делает всего шаг, заключая свою брюзжащее чудо в объятие.—Не бурчи.—Я не бурчу, я просто не хочу тебе опять твой суп готовить, —воспоминания о том, каких усилий Бэррону вообще стоило пережить недолгую болезнь белорус заставляют неестественно усмехнуться.—О, нет, эту кухню я не позволю тебе сокрушить своими кулинарными навыками, —Бэррон в его руках разворачивается и фыркает, ведя похолодевшими ладонями вверх по рукам, останавливая на широких, крепких плечах. Бэррон смотрит на него исподлобья, и Коля не может сдержаться, чтобы не поцеловать его. Бейкер, правда, останавливает его одним легким движением и совсем-совсем тихим:—Я холодный, —Коля думает, что еще одна такая соблазнительная фраза и он просто не выдержит.—Ты опять это делаешь, —низко смеется белорус, зарывая пятерню в короткие пушистые волосы. Бэррон неловко улыбается: ?делаю что?? —соблазняешь меня своей неприступностью, хотя прекрасно знаешь, что я помогу тебе согреться гораздо быстрее, чем твои теплые кофты и горячий чай, —Бэррон краснеет и явно не от холода, перебирает пальцами у хоккеиста на напряженной шее и хмыкает.—Ты такой самоуверенный, —холодные пальцы с шеи перебираются на линию ключиц, вырисовывая на той острый угол. Белорус все это время не спускает глаз со своего котенка: тот все еще смущается, когда они оказываются слишком близко друг к другу.—Тебе это нравится, —коротко пожимает он плечами.—Нравится, —соглашается второкурсник, ведя подушечками пальцев по щеке хоккеиста, —думаю, я уже достаточно согрелся, —Коля перехватывает его дрогнувшую ладонь, забрасывая к себе на плечо.—Прекрати так делать, —произносит он, наклоняясь так близко, что отчетливо слышит, как Бэррон рвано выдохнул.—И не подумаю, мне нравится провоцировать тебя, — ?и кто ты после этого?? —задает самый банальный вопрос хоккеист, но вместо ответа между ними сокращают расстояние. Бэррон не врал, и правда холодный, —твой парень, —шепчет Бейкер и тут же смеется, стоит Лукашенко вздохнуть и сжать свои ладони на чужой талии.—Ты меня с ума сведешь, —Бэррон лишь подмигивает и вновь тянет хоккеиста на себя.Коля думает, что, наверное, никогда не привыкнет к тому, что целоваться с Бэрроном он может до бесконечности. Хоть Бейкер и правда холодный, а губы у него обветрились от мороза, это совершенно не идет его котенку в минус, даже наоборот. Бэррон издает короткий стон, когда его собственнически прижимают к себе, углубляя поцелуй. Их языки сплетаются, создавая горячий ураган из страсти сегодняшним холодным днем. ?Я не могу дышать? —запыхавшись, произносит Бэррон меж поцелуев. ?Мне остановиться?? —а сам дышит также загнанно, конечно же не собираясь ни то, что останавливаться, отпускать Бэррона сейчас. ?Даже не думай? —Бейкер сам набрасывается на белоруса, как голодное животное. На самом деле, они не виделись до этого пару дней, а обычная переписка явно не спасала. Не хватало любимого тепла и холода, не хватало этой контрастности между температурами их тел, просто не хватало друг друга. Тем не менее, Бэррон отрывается первым. Хотя как отрывается, скорее приостанавливает их безумную игру, пока она не переместилась в горизонтальное положение. А хотелось очень, причем явно обоим. Бейкер, тяжело дыша, останавливает руку белоруса, что уже забралась под легкий свитер и принялась оглаживать впалый живот. ?Мы должны остановиться? —звучит как абсурд и перекосившееся лицо хоккеиста тому доказательство, но он все же отступает, игнорируя возмущающийся звон в ушах. Ему тоже не нравится, что у него из рук пропал его смысл жизни, но смотря на то, как Бейкер переводит дыхание, становится понятно—это ненадолго.В воздухе легкой дымкой, цепляясь за шторы и навесные картины, кружит возбуждение, но оно тут же испаряется, стоит Бэррону зацепиться взглядом за торчащие стебли и выгнуть бровь в немом вопросе. Коля не успевает ничего ответить, его уже притягивают к себе за локоть одной рукой, а второй достают из корзины помятый, погибший букет. Лукашенко хочется в землю провалиться в этот момент—и стыдно, и тупо, все вместе. Бэррон совершенно искренне улыбается, немного неловко, произнося: ?красивые?, а белорусу хочется выброситься в окно. Он просто невыносимый кретин, лучше бы он их в окно выкинул, тогда не пришлось бы краснеть перед Бэрроном.—Коль…—Не говори ничего, я тебя умоляю, —белорус одергивает свою руку, потирая лицо. Идиот. Кретин. Просто придурок. Бэррон же, смотря на всю эту картину, только умиляется.—Все нормально, правда, —пытается успокоить его парень, но получается плохо.—Ага, нормально, —буркает белорус. Бэррон думает всего секунду, после чего в голове что-то щелкает. Он пихает Колю к кровати, заставляя сесть: ?я скоро вернусь? —и, быстро чмокнув своего нерадивого хоккеиста в лоб, закрывается в ванной. С секунду Лукашенко пытается понять, что произошло, но так до конца и не понимает. Он ложится на кровать с ногами, откидываясь на спинку, и тяжело вздыхает. Из ванной сначала слышится неловкий смех, а затем шипение воды. Коля впервые в жизни подумал, что рядом с Бэрроном он окончательно расслабился. Если бы кто-то из пацанов узнал, что их во всем отличавшийся номер один облажался в борьбе с цветами, померли бы со смеху. Благо никто им об этом не скажет—Коля не дурак, а Бэррон тем более. Собственная тупость вымотала окончательно. Белорус устраивается на кровати поудобнее и совершенно не замечает, как веки закрываются, а все тело погружается в дремоту. Тем временем Бэррон уже отобрал самые нормальные цветы, отложил сломанные в сторону, срезал ненужные листья и устроил розам шоковую терапию, чуть не попав под нее самостоятельно. Поставив те в банку, стоявшую на стиральной машине, Бэррон прислоняется к двери спиной и не может сдержать нервного смеха. Коля у него такой дурачок. На улице ведь дикий холод. А он блин, без шапки мотался за несчастными цветами. Бэррон чувствует себя неловко, но одновременно с этим самым счастливым на свете. Он не думал, что Коля взаправду отнесется к 14 февраля настолько серьезно, они ведь даже не обсуждали это. Немного придя в себя, чтобы случайно не пискнуть и не сдавить своего хоккеиста в объятиях, Трамп выходит из комнаты, наблюдая сонное, но от этого не менее нервное, царство. Покачав головой, парень подходит к кровати и вытаскивает из сумки небольшой холст, прыгая вместе с ним на помятое одеяло. Коля вздрагивает, сонно хлопает глазами и зевает. Бэррон смеется, мурчит что-то невнятное и льнет ближе. ?Они и правда очень красивые, спасибо? —Коля вздыхает, укладывает свою широкую ладонь на талию своего котенка и в этот самый момент у него перед глазами возникает собственные портрет. ?Немного банально, я знаю? —неловко бурчит Бейкер, когда у него из рук этот самый портрет забирают. От неловкости парень прячет лицо в плече белоруса, но тот лишь усмехается и ерошит котенка по волосам. И ничего не банально, рисунков в красках Бэррон Коле еще не дарил. По тому, каким отстраненным выглядит белорус на рисунке и по тому, как на его плечах сидит расстегнутая на две пуговицы рубашка можно понять, когда именно к Бэррону пришло вдохновение. Это точно после той поездки в арт-галерею. Коля смеется, оставляя практически невесомый поцелуй на макушке. Нежно-розовый фон был сделан явно для атмосферы, а по тому, как правильно и старательно лежат на холсте разводы можно понять, что это самые обычные акварельные краски. И все равно Бэррон у него талантище.—Котенок, —зовет он, чувствуя, как упомянутый вздрогнул под его рукой.—М?—Если бы в той галереи были твои картины, мне было бы не так скучно, —Бэррон поднимает на него свой смущенный взгляд и тыкает в щеку.—Опять ерунду несешь, —Коля быстро целует его, заставая врасплох, из-за чего Бейкер смущается еще сильнее, —я поставил их в кипяток, через пару часов они должны оживиться, —перескочив с темы на тему, бубнит парень, вздыхая, когда его голову приподнимают за подбородок.—Значит, у нас есть пара часов? —горячая и большая ладонь хоккеиста чуть надавливает на подбородок, заставляя приоткрыть рот и зардеться еще сильнее.—Всего пара, —произносит Трамп и его тут же тянут на себя, набрасываясь с поцелуями и стягивая свитер, что так и дразнит, открывая белорусу вид на острые ключицы.Кровать, привыкшая уже к этим двоим, подпрыгивает, стоит Лукашенко стянуть с себя Бэррона и нависнуть над ним. Трамп берет лицо белоруса в свои руки, всего на секунду приостанавливая его.—Ничего не хочешь мне сказать? —Коля усмехается, берет ладонь Бэррона в свою и подносит к губам, целуя, чувствуя, как Бэррон практически всхлипнул от этого нежного жеста.—С праздником, котенок, —и чуть погодя, —я люблю тебя.