I (1/1)

РождествоI— ...и, если верить расчетам, мы закончим работы в начале февраля. Ришелье украдкой взглянул на часы. — У вас все? — Да, Монсеньор. То есть... Это всего лишь расчеты, они носят приблизительный характер, поэтому...Кардинал удивленно поднял брови и откинулся в кресле. — Странно слышать такое от инженера.— Прошу простить меня, Ваша Светлость, я... Я только хотел сказать, что мы можем успеть раньше срока. Окончательно растерявшийся Тирио дрожащей рукой достал платок и промокнул выступившие на лбу капли пота. Ему было не по себе от испытующего взгляда кардинала, который, казалось, не был удовлетворен ответом и все еще ожидал оправданий. Но вдруг на строгом лице Ришелье появилась добродушная улыбка.— Дорогой мой Тирио, — вставая с места, начал он, — после того как вы вдохнули новую жизнь в мой родовой замок, я со спокойным сердцем могу поручить вам заботы о Рюэле. Главное, регулярно присылайте мне детальные отчеты о ходе работ и, ради всего святого, напоминайте время от времени господину Лемерсье, что я не крез*, а всего лишь скромный слуга Его Величества.Тирио заверил герцога, что сделает все как требуется, и, неловко раскланявшись, покинул кабинет. Едва за инженером закрылась дверь, Ришелье с облегчением вздохнул и позвонил. В ту же минуту в глубине комнаты щелкнул замок и из-за портьеры появился Дебурне. — Все готово?— Давно, — ворчливо отозвался старый камердинер, накидывая на плечи хозяина теплый плащ. — Тирио был сегодня многословен, как никогда. А где Рошфор?— Я к вашим услугам, Монсеньор, — с большим трудом граф протиснулся в потайную дверь, едва не задев головой низкую притолоку. — Отлично! В таком случае, не будем терять ни минуты. Мы и так уже порядочно задержались.Надевая на ходу перчатки, Ришелье в сопровождении своих верных слуг спустился во двор, где были приготовлены лошади. Прежде чем отправиться в путь, герцог шепнул камердинеру:— Если меня будут спрашивать, скажите, я уехал к оружейнику и вернусь часа через два.Дебурне сдвинул седые брови и с готовностью кивнул. Уж он-то точно не подведет.Покинув двор через боковые ворота, герцог де Ришелье и граф де Рошфор довольно быстро миновали улицу Сен-Оноре и тесные переулки, примыкающие к Валь де Мизер, однако уже на подъезде к мосту Менял стало так многолюдно, что всадникам пришлось пустить лошадей шагом. В городе царило невероятное оживление. Торг лавочников, звонкий стук инструментов, ругань мастеровых, взрывы смеха, грохот проезжающих повозок. На маленькой площади, образованной пересечением улиц, колотили вертеп; один из актеров, нацепив серую бороду святого Иосифа, с важным видом прохаживался взад-вперед и под хохот зевак раздавал плотникам шуточные указания. Человеку, непривычному к парижской жизни, это беспрестанное движение звуков и пестрой толпы могло показаться невыносимым хаосом, от которого нельзя укрыться, а можно лишь сбежать в глушь родовых владений; но для герцога Ришелье предрождественская суета французской столицы имела какое-то особое очарование. К тому же, стоило только поднять взгляд, чтобы увидеть истинную зиму с ее величавой неторопливостью.Крыши домов, укрытые шапками чистого снега, нарядно поблескивали в неярком свете пасмурного дня. Изредка кто-то из обитателей верхних этажей открывал ставни, и тогда комья снега падали прямо на проходивших внизу горожан. Из приоткрытых окон и дверей доносился запах свежего хлеба, теплого вина и дыма, навевавший мысли о чем-то далеком и давно минувшем.Всадники спешились и проделали оставшийся путь до Сен-Бартелеми пешком. На этот раз они быстро нашли нужный дом — узкий, в три этажа высотой, он отступал от линии улицы и был словно втиснут между другими постройками.Кардинал оставил Рошфора присматривать за лошадьми, а сам поднялся на ветхое деревянное крыльцо, запорошенное чистым снегом, и постучал в окованную железом дверь. После нескольких секунд тишины послышались шорохи, в приоткрывшейся задвижке мелькнуло что-то светлое. Звякнули замки, и кардинал прошел в прихожую. Девушка в темном платье сделала почтительный реверанс и, опустив глаза, тихо произнесла:— Все готово, Ваша Светлость. Пожалуйста, следуйте за мной. Ришелье удовлетворенно кивнул и последовал за юной провожатой в глубь старого дома. Несмотря на то, что снаружи был день, в комнатах и коридорах царила совершенная темнота: очевидно, чтобы избежать сквозняков, все окна и ставни были наглухо закрыты и завешаны материей. Пламя масляной лампы в руках девушки все время вздрагивало, отчего на стенах начинали плясать огромные черные тени. Герцогу уже начинало казаться, что восхождение будет вечным, когда, наконец, они остановились напротив двери. Девушка легонько постучала, но ответа не последовало; смутившись, она сама открыла дверь и пригласила герцога войти.Мастерская Мориса Дюбуа находилась под самой крышей. В отличие от других частей дома здесь было светло, жарко топился камин, огоньки горевших ламп тысячекратно отражались в стеклянных и металлических предметах: всюду можно было видеть причудливые механизмы, детали самых разных форм и размеров, начищенные до блеска медные пластинки, кусочки витражных стекол. Массивный стол, занимавший весь центр мастерской, был завален шестеренками, пружинами, инструментами, а пол устилал мягкий ковер из душистой деревянной стружки. Герцог все еще находился во власти впечатлений от мастерской, которая ничуть не уступала лаборатории какого-нибудь алхимика, когда вдруг среди этого механистического хаоса началось движение. Из-за груды деталей выглянул старик лет шестидесяти с часовщицкой лупой. — Ах, Ваша Светлость, это вы! — лицо его просветлело. — Как хорошо, что вы пришли. А то я уже было подумал… Пока Дюбуа суетливо шарил по ящикам стола в поисках нужной вещи, Ришелье с любопытством присмотрелся к работе, которой был так поглощен старик.На столе, среди инструментов, стояла модель деревянной мельницы, вроде брабантского виндмолена*, с парусиновыми лопастями и белыми окошками. Одна из ее сторон открывалась при помощи двустворчатой дверцы, так что можно было рассмотреть воссозданную в мельчайших подробностях обстановку, в центре которой располагались три человеческие фигурки, украшенные эмалью и самоцветами. Герцог сначала решил, что они олицетворяют Святое семейство, а сама мельница — заказ какого-то богача, но, чем дольше он всматривался в миниатюру, тем больше ему начинало казаться, что сделанная с таким искусством работа не имела ничего общего с библейской сценой. Слишком живыми вышли эти фигурки, слишком много человеческой любви вложил мастер в изображение женщины и младенца.— Прошу вас! Я постарался сделать все так, как вы пожелали. Ришелье принял от Дюбуа деревянный футляр и осторожно открыл его. Несколько минут герцог хранил молчание; старик всматривался в черты лица герцога и в выражение серых глаз, словно стараясь угадать его чувства.— Признаться, я поражен, — наконец произнес Ришелье. — Вам действительно удалось меня удивить, а это мало кому удается. Маленький шедевр, за который мне бы хотелось как следует вас отблагодарить, — кардинал протянул мастеру увесистый кошель. — За мастерство и за тайну.Морис Дюбуа с почтительной благодарностью кивнул и положил деньги на стол, среди инструментов. Когда Ришелье вышел от ювелира, погода уже прояснилась. Сквозь сероватые клочки облаков проглядывалась нежная голубизна неба. Снег весело искрился на солнце и, каждый раз, когда морозный ветерок пробегал крышам, всадников осыпало блестевшими, словно звездная пыль, снежинками. Кардинал кутался в шарф и тихо улыбался собственным мыслям.