1 часть (1/1)

— Ну, как там у вас? Ваш роман уже приносит сюрпризы? Ещё не начали происходить всякие зловещие странности? — Артём уютно расположился перед экраном с бутылкой пива.— У нас тут вся жизнь — сплошные странности. Жаль, поделиться нельзя до премьеры. А самая большая странность — то, что я ещё и как-то умудряюсь заниматься!— Нет, я серьёзно! Проклятье романа уже начало действовать, или вы там негласную сделку заключили с нечистой силой? Типа, вы нам отсрочку, а мы потом прибыль поровну?— Циничный ты, Тёмка. Мы, может, к этой самой ?силе? — со всей душой, с лаской?.. Может, с ней никто до нас так не возился?— Это точно. Умные и красивые злодеи всегда привлекают сентиментальных образованных барышень. Разумеется, исключительно как объекты перевоспитания.И как он, паразит, из такого далёкого-далека, будто в воду глядит! Ну, ладно…— У нас тут, помимо всего прочего, есть умные и бешено красивые злодейки — как раз для образованных молодых людей в меру ветреных взглядов.— А вот с этого и надо было начинать, как сказал классик! Фотки скинь.— Скину, только из портфолио, о фильме пока забудь.— М-м… Я, конечно, извиняюсь, сами мы не местные… Надеюсь, ?портфолио? — это что-то вроде ?мягкого порно??— Это, братец Артёмушко, жёсткое студийное паспортное каре.— Эх, опять облом!.. Всё равно присылай. Ты же знаешь моё буйное воображение. Тоже мне — сестрица Регинушка…Она любила эту как будто ничего не значащую болтовню с Тёмкой: он — утром, за завтраком, она — вечером, после очередного марафона между павильонами, или наоборот, она — с утра, как сейчас, он — вечерний и ленивый. Это милое зубоскальство, которому она раньше не придавала значения, теперь напоминало ей о том, что далеко-далеко отсюда у неё есть дом, что будет куда возвращаться после того, как все сказки закончатся и роман в очередной раз прочитают.— Ну, так как всё-таки? Нет ли случайных, но очень роковых стечений обстоятельств?Она невольно задумалась. Нет, ну, обстановка — не приведи Господь, конечно. Трудно сказать, что больше выматывало — график работы, неуклонно приближающийся к круглосуточному, или желание Питера воплотить на экране всё, что вздымалось из недр его бездонного воображения. За всей этой будничной круговертью как-то совершенно выпало из памяти, что снимают-то они один из ?проклятых? романов. Интересно, а Питер знает обо всех этих предрассудках и легендах, странных совпадениях? Знает, наверняка, может, и поэтому ещё взялся снимать.— Да нет у нас пока ничего такого. Снег летом не пошёл, отснятый материал никто до сих пор не украл и не испортил, оборудование ломается в меру, никто не покалечился, слава Богу. С ума сходим — и то понарошку. Только по выходным, когда от Питера сбегаем. Как только что-то будет, сразу сообщу.* * *По-видимому, Тёмка не только в сердечных делах ?в воду смотрел?. Утром следующего дня она обнаружила на дверях своей ?норы? стильную блестящую пластиковую табличку с надписью ?Queen?. Не прошло и половины срока её пребывания здесь, как Питер решил узаконить её временную жилплощадь! На всех дверях трейлер-парка были соответствующие имена, прозвища и названия, а её обиталище стояло одним из безымянных. Это было не очень удобно, особенно в тёмное время суток, поскольку вагончики были все одинаковые. И вот теперь её трейлер такой же ?легальный?, как и другие. Но вот что смущало: она точно помнила, что вчера вечером этой таблички не было. Значит, появилась ночью. То обстоятельство, что она ничего не слыхала, не казалось особенно странным, — усталость была непрерывной, и в положенное время её было пушкой не разбудить. Удивляло другое: почему ночью, тайком? Ладно, разберёмся.* * *Войдя в студию, она остановилась, в очередной раз испытав детский восторг, как в первый раз в цирке.Под потолком на тонких, почти невидимых тросах парила на щётке Маргарита. Искусственный ветер развевал её роскошные длинные волосы, она подставляла лицо свету воображаемой луны и улыбалась сводящей с ума ведьминской улыбкой. Поодаль, заливаясь смехом, раскачивалась Наташа верхом на борове. Обе были в знакомых сиреневых трико, от которых просто резало глаза на зелёном фоне. Зато боров был до того натуральным и огромным, что общая картина делалась совершенно абсурдной. Впрочем, это с лихвой компенсировалось энтузиазмом Киры и Холли. Снимали дубль за дублем, а эти чертовки были неутомимы и бесшабашно веселы.Стоя слегка поодаль, в неосвещённом углу, она пыталась представить, как всё это будет выглядеть после компьютерной обработки и совмещения с фоном.Неожиданно прохладная рука коснулась её правого виска и одним движением захватила волосы, собрав их сзади в горсть. Затылок обдало жаркое дыханье, и свистящий тягучий шёпот пронзил до самых внутренностей:— И откуда ты знаешь, что в Киеве все женщины — ведьмы?Картинка перед глазами слегка приподнялась на дыбы. Ей вдруг показалось, что это не Кира, а она сама летит в небе, — по-настоящему, навстречу ветру и звёздам, свободная и счастливая… До смерти хотелось обернуться. Но она медлила: невидимость собеседника заряжала ситуацию необычайным возбуждением.— От одного замечательного и странного человека. Кстати, любимого писателя Михаила Афанасьевича. — Она изо всех сил пыталась сохранить хладнокровие и, как могла, сопротивлялась наваждению.— И кто же это?— Гоголь. Николай Васильевич… Большой любитель всякой чертовщины. Оборотни, русалки, красавицы мёртвые в гробах летают… Питеру бы понравилось.— Думаю, мне тоже. Хотя живые красавицы верхом на щётках намного лучше…Она почувствовала сзади какое-то движение, как будто хотели прижаться к её спине, и непроизвольно подалась вперёд. Но рука, придерживавшая волосы, не пустила. От неустойчивости она слегка покачнулась назад, и чужие губы коснулись открытого уха. Полумрак в павильоне разбрызнулся нестерпимо ярким светом.— Жаль только, что вы с Кирой вместе летаете. За двумя я, пожалуй, не угонюсь…Ну, не будь же ты клушей, не сдавайся!— Тогда не лучше ли сразу выбрать?..Ответа не последовало. Шёпот умолк так же внезапно, как и возник. Волосы снова свободно легли на плечи. Она открыла глаза, и опасливо обернулась. Никого! У неё, что — помрачение? Она говорила сама с собой?! Но кто же тогда держал её за волосы? И слова слышались так явственно, и ухо чесалось от недавнего прикосновения… Здрасьте вам, Призрак Оперы! Она огляделась. Питер, актёры и съёмочная бригада были поглощены работой. Похоже, до неё сейчас никому нет дела, вряд ли они видели, был ли кто-то рядом с ней.Киру и Холли начали медленно спускать вниз. Кажется, намечался перерыв. Она подошла к съёмочной площадке.— Кто-нибудь видел нашего Мастера?— А он, кажется, сегодня не занят, — Джен встала, чтобы поправить актрисам растрепавшиеся волосы. — Мы его не готовили.— Он с самого утра должен быть на конюшне, — Питер устало опустился в кресло. — На следующей неделе снимаем ?Прощание с Москвой?, надо проверить лошадей.— Значит, он сюда не заходил? — это сбивало с толку.— Да нет же.— Нет — значит, нет. Кстати, Питер, табличка стала приятным сюрпризом. Теперь ни за что не перепутаю свою дверь.— Какая табличка? — мэтр непонимающе воззрился на неё.— Ну, именная табличка на дверь моего трейлера. Кажется, она появилась ночью?— Понятия не имею, о чём ты говоришь.* * *Она в раздумье прохаживалась вдоль дверей павильона, потягивая кофе. Похоже, всеобщий психоз актёрской жизни и её взял в оборот… Может, это заразно? Или, правда, нехороший роман начинает втихомолку чудить?.. Да нет же, просто кто-то из реквизиторов ночью установил пресловутую табличку на её дверь, а Питер вполне мог не знать или забыть. И вообще, он не обязан помнить обо всех мелочах… А конюшня с ипподромом находятся совсем недалеко от киностудии, так что преодолеть это расстояние при желании не составляет большого труда. Особенно верхом…За всеми этими не вполне здравыми мыслями она не обратила внимания, как у дальнего угла павильона припарковалась группа велосипедистов. Очнулась, когда сбоку раздались знакомые голоса. Вот и они, голубчики! МакТавиш, Блум, Сёркис и оба Файнса. Все, кроме… Ну да, и он собственной персоной, немного отстал от других.Она с удовольствием смотрела на шестерых мужчин, оживлённо о чём-то переговаривающихся, уверенных в себе, и сентиментальные фантазии враз улетучились. Они шли ей навстречу под весенним ноябрьским солнцем, с блестящими от пота лицами, уставшие и нереально счастливые, — как будто только что спасли мир.— Чего прохлаждаемся? — Энди изобразил деловую мину.— Командор перерыв объявил. А внутри жарко. И как же сложились отношения с лошадьми?*Ответом был быстрый и внимательный взгляд исподлобья.— Это относится ко всем, или только к Ричарду? — Грэм сочно расхохотался.— А что, у Ричарда с этим проблемы? — Она постаралась придать голосу как можно более невинный тон.— Отчего бы тебе самой меня не спросить?— А ты расскажешь?— О чём?— О хорошем отношении к лошадям.— Тебе в стихах или прозе?— А ты по-всякому можешь?— Попробую.В голове что-то мелькнуло. Да нет, это невероятно!.. Хотя…— Давай в стихах!Он сделал паузу. Вокруг перестали пересмеиваться, не совсем понимая, что последует дальше. Но явно предвкушая нечто исключительное.Он сделал глубокий вдох, глядя ей в глаза:?Деточка,все мы немножко лошади,каждый из нас по-своему лошадь?**.Кажется, все слегка онемели.Торжественную тишину нарушил Блум:— А почему молчит переводчик??Переводчик? стояла, уронив челюсть на пол, и думала, что мысль, точно, материальна. Так что впредь следует быть аккуратнее.— Учи русский, салага, — Рэйф авторитетно хлопнул Блума по плечу.* * *Компания ввалилась в ангар, внеся чуть больше хаоса, чем это требовалось по сценарию. К тому моменту Маргарита с Наташей уже ?отлетали? положенное, и Питер повелел всем идти на обед.Мужчины, смеясь, без разбору подхватили девушек под руки и почти вынесли наружу. Она всё ещё не могла побороть удивления.— Откуда ты знаешь Маяковского?— Специально для тебя выучил.— Да что ты говоришь! Когда же ты успел? Или это тоже Булгаков задумал?— Может и так.Она смотрела на него с радостным удивлением: его лицо сияло, в глазах плясало озорство. Он не пытался оторваться от компании и был расслаблен, что случалось крайне редко. Неужели это всё ?лошадиная терапия??— Тебе ведь не хватает всего этого? Скачек, битв на мечах…— …Тонн грима, доспехов, тяжёлых сапог, пота и грязи? — он азартно перехватил её вопрос. И тут же сзади над ней навис Грэм, слегка испугав:— Даже не представляешь, как он тоскует без всего этого! Что это, говорит, за роль такая, где некому даже как следует надрать…— Ну да, от прежнего королевского лоска осталось только лёгкое помешательство в тяжёлой форме, — конечно же, Орландо не преминул вставить слово.— Слушай… ОРЁЛ! — очередное неизвестное русское, да ещё и не матерное, слово было сказано столь внушительно и к месту, что она не сдержалась от и души расхохоталась.— Сударыня, он опять был непристоен? — Орландо силился придать лицу выражение благородного гнева, но у него это плохо получалось.— Нет, к сожалению, но это тоже непереводимо.Он с шутливой сокрушённостью опустил голову:— Знал бы кто-нибудь, до чего тяжко приходится нам, писателям! От постоянных раздумий теряешь калории не меньше, чем в спортзале. И разве мы иногда не сходимся с тобой в битвах?— Что-то не припоминаю. Господа, у нас, что, бывали дуэли?— Ну как же, королева! А ваши регулярные диспуты о привлекательности скрытых порочных качеств нашего героя и необходимости их развития? Пора бы уж от слов перейти к делу…Ей вдруг до смерти захотелось отпустить что-нибудь откровенное, даже дерзкое, и она шутливо, но довольно ощутимо потянула Энди за ухо.— Я, конечно, не Маргарита, но если ты… э-э… Голлум небритый, ?ещё раз позволишь себе впутаться в разговор...?Но Сёркиса сложно было застать врасплох.?Королева... ухо вспухнет... Я говорил юридически... с юридической точки... Молчу, молчу... Считайте, что я не кот, а рыба, только оставьте ухо?.Раздались дружные аплодисменты.* * *Сегодня они закончили — о, редкость! — немного раньше, и она надеялась поработать на себя дольше обычного. Включив ноутбук и разложив бумаги, пыталась погрузиться в правку уже готовой части текста, но почему-то не получалось. Вроде и настроение рабочее… Прервалась и задумалась. Из головы не шли Тёмкины ехидные слова про ?сюрпризы романа?. Ну, не Тёмкины, — булгаковские, конечно. Но из уст Воланда они звучали однозначно, а вот Артём, вроде и без задних мыслей, но всё же придал им какую-то подозрительную двусмысленность… Да ещё эта чёртова табличка!.. Нет, видно, сегодняшнему дню не суждено закончиться на высокой ноте.Она выбралась наружу. Было уже довольно поздно. В большинстве трейлеров окна были темны. Становилось прохладно. Зная, что на площадках работа не прекращается, она побрела в сторону ангара. Цели особой не было, просто спать не хотелось, и сидеть на месте — тоже. Мысли были какие-то растрёпанные, растерянные… Нервные. Нервные? Чего вдруг? ?А я всегда нервничаю, когда что-то сильно цепляет меня, прикипает к душе, потому что уже предчувствую, что этому не суждено быть моим… Лучше держаться от этого подальше, такой уж я человек…? Стоп! Да что же это такое?! Это НЕ ТВОИ слова! Или теперь — и твои тоже? Всегда были твои?..Она приоткрыла дверь павильона.Внутри было светло. Под потолком сновали фигуры, что-то подвешивали, протягивали, прикручивали, негромко переговариваясь. Большую декорацию квартиры на время демонтировали и на её месте разворачивали уменьшенный интерьер театра, где Воланд, судя по всему, в ближайшие дни будет давать сеанс чёрной магии с одновременным её разоблачением. Но каморку Мастера в дальнем углу не трогали, и она направилась к ней.На неё не обращали внимания. Работники ночной смены уже привыкли, что кто-нибудь из актёрского состава полуночничает среди декораций в поисках вдохновения.Подходя ближе, она увидела, что изнутри мерцает свет, но вроде бы не происходит никакого движения. Просто забыли выключить лампу? Или ещё будут что-то доделывать-переделывать? Осторожно пройдя по узенькому коридору, она заглянула в кабинет.На столе горела лампа с зелёным абажуром и лежала какая-то книга, раскрытая посередине. Как будто отсюда только что вышли. Она взглянула на обложку. Английский перевод ?Диканьки? 20-х годов прошлого века. Кое-как приглаженные мысли опять растрепались и бестолково заметались в голове. Усевшись с ногами на диван, она начала перелистывать. Переводчику (точнее, переводчице), конечно, лишь приблизительно удалось передать смачную гоголевскую интонацию, но для не искушённых в тонкостях русского языка этого было вполне достаточно.За чтением она не заметила, сколько прошло времени.— Позвольте составить Вам компанию, миледи?Он стоял в проёме двери. Давно ли? Она не слышала шагов. Не дожидаясь ответа, вошёл и сел напротив в кресло.— Не мог заснуть. Я часто плохо сплю. Одно время даже страдал бессонницей. Прихожу сюда за книгами. Кроме меня их никто не берёт. Наверно, воспринимают как реквизит. А здесь, между прочим, много всего на разных языках. И много старых русских книг. Питер хотел, чтобы всё было по-настоящему. Мастер ведь знает языки.— Это лежало на столе, когда я вошла. Ты читал?— Нет, а что это?Она протянула ему книгу и встала рассмотреть поближе, что стоит на полках. И в самом деле, есть русская классика, очень старые книги. И откуда Питер их раздобыл? Она не успела спросить, как он опередил её:— В Новой Зеландии довольно большая русская община. Ещё со времён окончания Второй мировой. Потом были вторая, третья волны эмиграции. Между прочим, есть и русские театры. Люди узнали, что будет сниматься фильм, и сами предложили всё это.— А я могу что-то взять почитать?— Наверно. Пока ты здесь, — он негромко засмеялся. — Бери что хочешь.Снявши с полки томик русской поэзии Серебряного Века, она снова свернулась на диване. Он с любопытством листал книгу.— Так это и есть тот самый любимый писатель Булгакова? — она подозрительно взглянула на него, но лицо его было серьёзно. — Интересный стиль. Я не знаю, как это выглядит в оригинале, но готов предположить, что писатель не русский.Судя по его словам, она была не совсем права — перевод в книге не так уж плох.— Это правда. Он родился на Украине, но всю жизнь связал с Россией и любил её до безумия.— Но, по-моему, это как раз что-то не из русского фольклора?— Ну да, из украинского. Нельзя же любить одно за счёт другого. Значит, это не ты оставил книгу?— Я не был здесь сегодня.Она не стала спорить. Не был, так не был. День полон чудес — значит, так должно быть. Она молча разглядывала его, пока он листал книгу. Именно таким — без грима, в толстом бежевом свитере и старых джинсах, — он смотрелся в этой обстановке особенно гармонично. Как будто это его комната. Его кресло. Его книги.Ещё с минуту он смотрел в текст и негромко начал:?Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в неё. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся ещё необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь!?Голос, в первые секунды негромкий и глуховатый, постепенно окреп и неожиданно гулко отозвался от стеклянных поверхностей книжных шкафов. Он то рокотал, возвышаясь, то снижался и становился мягким, почти нежным, как будто напевал колыбельную. Она заворожено слушала, как человек, никогда не видевший ?украинской ночи?, рассказывает о ней так, будто для него в жизни не было ничего дороже. Он слегка повернул голову, и свет лампы отбросил на стену его профиль. ГОГОЛЕВСКИЙ профиль. Чертовщина…— Говоришь, книга лежала на столе?Она с трудом очнулась.— Ну да. Я решила, что ты был здесь.Он покачал головой.— Как же это можно объяснить?Он прикрыл глаза и медленно потянулся, забросив руки за голову.— Одно из двух. Либо кто-то ещё ходит сюда за книгами и знает о Гоголе. Либо… подвал живёт своей жизнью.* * *Была уже отснята добрая часть материала, а на роли Пилата и Иешуа до сих пор никого не утвердили. То ли, и правда, мистика романа давала о себе знать, то ли теория Питера насчёт подбора актёров перестала работать. Мэтр считал, что фильм, как живописное полотно, — всё равно картина, единое целое, поэтому в нём должна быть композиция, жёсткие связи между составляющими. И это не то же самое, что сценарий. Актёры должны быть ?пригнаны? друг к другу, бросать друг на друга ?рефлексы?, ?освещать? или ?отражать? друг друга и проч. Иначе весь замысел развалится. Как раз это и происходило в сценах с Иешуа и Пилатом. Питер утверждал, что Клайв Оуэн или Джеффри Раш в роли Пилата прекрасны каждый в отдельности, и отснятые сцены репетиций хороши по-своему, но в общем контексте получается диссонанс. Поэтому новых претендентов раз за разом отклоняли.С Иешуа было и того хуже — для него вообще никто не подходил. Питер, впрочем, не терял оптимизма, — сколько раз было так, что даже на главных героев кандидаты отыскивались в последнюю очередь. Поэтому, когда Филиппа в сотый раз напоминала о том, что нервы у спонсоров не железные, мэтр вспоминал о ?чудесном обретении? Мортенсена и О’Гормана.Время шло, а решение всё не находилось. Были моменты, когда Питеру казалось, что он, наконец-то, видит выход. Но пока только казалось. Очередной провал проб возвращал к разговору на больную тему.— Может, всё же переговорить с Кроу?Энди сомневался:— А захочет ли? Роль-то не главная… И не будет ли ненужных ассоциаций с ?Гладиатором??— Впишется — уговорим. Он не сноб. И роль значительная, а что не главная, даже лучше, — будет работать на контрастах: от борца за справедливость к бывшему военному и чиновнику, отправившему великого пророка на плаху! Представляешь: Пилат — такой себе уставший от жизни Максимус, не растерявший благородства, только чувства уже не те, интуиция подводит… Так и представляю, как они сходятся — роскошный, огромный Пилат и худой, призрачный Иешуа. Но чего-то всё равно не хватает.Она не выдержала:— Так Иешуа и не хватает!Командор с досадой повернулся к ней.— Ну, почему мне кажется, что решение с самого начала у нас перед глазами? Мы всё время что-то упускаем. Прямо детектив какой-то!Они с Питером смотрели друг на друга, и вдруг её опять охватило то же странное чувство, что и в первый рабочий день, когда мэтр показывал ей подвал Мастера. Как будто кто-то неизвестный и долгожданный снова вышел из тьмы и встал перед ней. Она вдруг поняла, КАК всё это должно быть. Оставалось надеяться, что её поймут. Во всяком случае, не выгонят тут же…— Кажется, есть идея. Но я не уверена, что нормы кинематографа и масштабы твоего либерализма её допустят.— Помнится, кто-то говорил, что я только и делаю, что нарушаю всяческие нормы.— Верно, но не до такой же степени, как собираюсь предложить я… Никому другому ни за что бы не сказала того, что скажу сейчас. У тебя не получается, потому что ты рассуждаешь, как режиссёр, а не писатель. А здесь нужен и режиссёр, и писатель, — человек, работающий не только с воображаемой жизнью, но и со словом. Потому что слово — то, что этой жизни предшествует. Булгаков — писатель. И писатель, мысливший очень точно, потому что ещё и врач, а бывших врачей не бывает. И мне кажется, что, только заняв позицию писателя, вы бы с ним пришли к общему знаменателю, даже если вы оба изначально так не думали.Она остановилась, не уверенная, что её дальше захотят слушать. Но Питер и Энди серьёзно и внимательно смотрели на неё в ожидании. Она стала говорить медленнее, некстати вспомнив о неродном языке. Слова вдруг стали даваться с трудом.— По-моему, никто из кандидатов на Пилата и Иешуа не вписывается в концепцию оттого, что герой — почти всегда одно из проявлений сущности автора, его тайной душевной жизни. Они едины, только это единство сложно выразить логикой. Но это значит, что у режиссёра всегда есть выбор, как именно показать это единство. Мы уже не раз это обсуждали, но не доводили мысль до конца. В романе это единство специфическое, потому что героев, по крайней мере, трое — Мастер, Пилат и Иешуа. Причём, первый — тоже автор, и двое последних — также и его герои. И, значит, есть два типа смысловых связей: первая — между автором Булгаковым и Мастером как героем, вторая — между автором Мастером и Пилатом с Иешуа как его героями. Эти связи — как матрёшки, вложенные друг в друга: раскрываешь одну, а там ещё и ещё… Кроме того, это ведь только кажется, что Пилат — стар, Иешуа — молод, а Мастер — без возраста. У Пилата ?шаркающая? походка, и почему-то сразу хочется его состарить. А ведь по тексту походка ?шаркающая кавалерийская?, а не ?старческая?. Античные кавалеристы с годами начинали ходить по-особому, потому что ездили ещё без стремян, и привыкали сжимать ногами бока лошадей. У них ноги были сильны, но малоподвижны. По-видимому, все герои — сверстники; оба автора и библейские персонажи как две стороны их общей души, тёмная и светлая. Вот если это принять за исходность, тогда всё может получиться…Она говорила и говорила без остановки, не имея смелости произнести главное. Ей хотелось, чтобы они сами это сказали. За неё. Ей казалось, что как только она это произнесёт, место ей будет как раз там, где по сценарию пребывают ?Робин? с ?Гаем?…Воцарилась томительная пауза. Когда Питер и Энди, наконец, посмотрели друг на друга, выражения их лиц сложно было описать. Они дружно повернулись к ней.— Умница, моя королева! Оскар!— Всё верно. Исполнитель должен быть ОДИН.