Reduced Horizon. Chapter 4 (1/1)

Как же так?.. Мой брат и Ким Джеджун, так сильно нравившийся мне... Им просто было о чём поговорить, раз они стояли здесь рядом, ведь так?— Ынхо-хён.— ...— Я же красивый, правда?..— ...— Ты ведь не отвергнешь меня?Они стояли друг напротив друга. Глядя на спину Джеджуна — единственное, что попадало в поле моего зрения, — я чувствовал, как ноет сердце, словно его пронзили тысячей иголок.Ким Джеджун. Тот самый парень, который мне так нравился — нет, которого я любил. Ким Джеджун, изводивший меня почти две недели, заставлявший думать о нём даже во сне... Нет, все эти вполне естественные чувства я не считал чем-то странным, и именно поэтому с самого начала принял решение просто следовать зову своего сердца. Он был моей первой любовью — скажете вы, но какая мне была разница, если он стоял перед моим хёном и говорил ему слова, что я так боялся услышать. Ослеплённый своей любовью, я словно забыл о том, что хён был моим дорогим братом, и ненавидел его за ту мягкость, с которой он смотрел на Ким Джеджуна.— Ты мне нравишься.Ложь.Почему?***Пот скользил по лицу. Ноги, будто налитые свинцом, не слушались меня. Я со всей силы ударил по боксёрской груше, но даже это не помогло мне успокоиться. Тренер был встревожен моим поведением, но в тот момент ничьи слова не могли принести мне утешения, и, в конце концов, я решил, что мне лучше побыть одному.Я гнал на велосипеде в надежде, что вскоре мне полегчает, но углубился в мысли о своих запутанных чувствах и в итоге лишь поздним вечером вернулся домой...Где в тёмной гостиной меня поджидала тень.Сидя на диване, он приветствовал меня каким-то французским фильмом, тихим и утомительным. В окружении этих размытых, нечётких теней мне так много хотелось ему сказать... Оставив сумку в коридоре, я перевёл дыхание и предстал перед хёном с глупым выражением лица.Брат поднял голову и улыбнулся мне.Вздохнув, я рухнул на диван и вскоре почувствовал себя странно и непривычно, тупо разглядывая профиль смотревшего телевизор хёна. Худой с рождения, в последнее время он стал ещё тоньше, отчего его скулы и переносица стали только заметнее. И тогда я подумал, что, хоть я никогда и не переносил сердечных приступов, моя боль была сродни его. Как жаль.Чувствовавший мою обиду хён наверняка знал, какие слова вертелись у меня на языке, но тем не менее был спокоен и совсем не напряжён. Возможно, он хотел уступить Джеджуна мне, — хотя всё могло выглядеть иначе, — но в тот момент я был крайне зол на брата, не придавая значения тому, какими были мотивы его поведения.— Джеджун...— Да... Юнхо.Когда я назвал его имя, догадливый хён даже не удивился, уже зная причину моих слов и моей злости. Сердце Ким Джеджуна было занято хёном, а не мной — неоспоримый факт, сломавший меня. Лучше было не упоминать увиденную мной этим утром сцену, и я уставился в одну точку, не в состоянии вникнуть в содержание фильма.— Ненавижу тебя, хён.— Хорошо...— Бля!..Не любовь Джеджуна к моему брату вызвала эту вспышку гнева, а выражение искренней печали на лице хёна, при виде которой моё сердце сжалось от боли.— Хён, не будь таким... Почему ты не можешь вести себя как все нормальные люди, а? Нахмурься, разозлись — выплесни всё, чем недоволен!Но хён не был так мелок. Пусть он и ослабел, но сохранил свою красоту и мягкосердечность.Девятнадцать лет — возраст, в котором люди преисполнены силой жизни.Возраст, в котором моего хёна словно тень поджидала смерть, вынуждая делать всё возможное ради счастья других. Он не умер от остановки сердца, но поддался своей болезни, и теперь она лишала его воли к жизни.— Мой единственный младший братишка...— ...— Я всегда буду заботливым хёном...Раздавленный своей болезнью, он всё равно продолжал думать обо мне, а мне хотелось, чтобы он прекратил говорить такие слова... Но — чего отрицать — я был благодарен. И в то же время ненавидел. Ненавидел его по-настоящему искреннее сердце, сломавшее мою твёрдую решимость не лить слёз.Вернувшись в свою комнату, я долго плакал, пряча лицо в подушку. Ревность и ненависть заставили меня потерять над собой контроль, и я рыдал, выплёскивая все наболевшие чувства, пока не смог спокойно вздохнуть.Погружённый в себя, я не отозвался и даже не взглянул на хёна, когда он сказал:— Пойду прогуляюсь.Я слышал, как закрылась входная дверь, и почувствовал небольшую тревогу, но всё равно не двинулся с места. Последуй я за ним, предал бы свои эгоистичные чувства.Думая о том парне, ставшим причиной моей ревности к хёну, я ещё долго лежал без движения. Мысли о его молочной коже и светлой улыбке, предназначенной только мне, полностью заняли мою голову.Но вот прошло много времени, а хён так и не вернулся.Атмосфера в комнате давила так сильно, что мне было трудно дышать, и я всё-таки вышел на улицу. На самом деле, я не собирался искать хёна, но ноги сами несли меня к тем местам, куда он мог пойти. И всякий раз, когда впереди возникала тонкая тень, я думал: не хён ли это?Но искать брата наобум было трудно, и, в конце концов, я устало потащился обратно домой.Не считая нескольких случайных машин, на дорогах было тихо и крайне пустынно. Подходя к пешеходному переходу, я думал о том, что, скорее всего, так устал потому, что было уже поздно, ну а хён, быть может, уже вернулся домой.Когда я как раз собирался перейти дорогу, вдалеке показался свет фар, а следом и сам автомобиль. Водитель нёсся с опасно высокой скоростью, — видимо, был пьян, — и, не сбавляя хода, пересёк сплошную линию...Когда на его пути неожиданно оказался мой брат.— Хён, хён!!!..Мой крик прозвучал как предвестник смерти, но я не смог пошевелиться. Будто кто-то силой удерживал мои лодыжки и руки, сковывая все движения.И в тот момент я понял: на то была моя воля.По телу побежали мурашки. Я хотел уйти, но не мог, в глубине души зная, что это последние минуты его жизни.На моих глазах... Как в замедленной съёмке старого кинофильма, кадр за кадром.Ослеплённый светом, хён прикрыл рукой глаза... Машина приближалась... Высокая худая фигура задрожала... И в ту секунду, когда я сморгнул подступившую слезу, его тело упало и прокатилось по земле.Машина взвизгнула тормозами, и лишь тогда я понял, что всё случилось в один миг. Остановившись, водитель не спешил выходить — наверное, боялся. А мне хотелось броситься к нему, распахнуть дверь и сломать ему шею, ведь это было всё, что я, единственный свидетель и дорогой младший брат, мог сделать для моего смертельно раненного хёна, лежавшего на асфальте.Я мог спасти его. Мог подбежать и уберечь его от смерти. Но мои ноги не слушались меня, и вместо шага вперёд я отступил.По щекам текли слёзы, и я продолжал качать головой, не в силах поверить. Нет, не в то, что случилось с хёном, — я начал презирать себя в тот самый момент, когда не сделал ничего, чтобы помочь ему.По иронии судьбы я подумал о Ким Джеджуне и утренней сцене.?Ты мне нравишься?.То нежное признание и авария слились воедино, захватив мою волю, управляя мной словно марионеткой.Я мог спасти его. Но я выбрал побег.Оставив хёна лежать в луже собственной крови, я убежал... И мне было так больно. Неужели этот парень действительно пробуждал во мне тьму? Неужели мои чувства к нему были настолько глубоки? Мой кровный брат только что умер на моих глазах, а в моей голове вертелась лишь одна ужасная мысль: ?Это мой шанс. Хорошо, что ты умер?.Испытывая отвращение к самому себе, я бежал домой, желая спрятаться.Сжавшись в клубок на краю кровати, я был скован виной, но не мог вернуться. Мне бы не хватило смелости пойти туда и увидеть остывающий труп хёна. Никогда в жизни я не смог бы возвратиться на то место.***До самого рассвета я захлёбывался собственными слезами, ощущая, как их солоноватость жалит щёки, пока не зазвонил телефон — это был Джинхо-хён.В семье передавали новость о смерти хёна в автомобильной аварии. Я пытался быть невозмутимым, но сердце вновь заныло после слов утешения Джинхо-хёна. Закончив разговор, я окинул комнату тупым взглядом.И в тот миг мне показалось, что с наступлением утра всё закончилось. Возможно, слёзы смогли смыть чувство вины и отвращения к себе, забрав и мысли о произошедшем, а несколько часов пыток были той ценой, что я должен был заплатить.Длинный французский фильм, который вчера смотрел хён, закончился, оставив после себя рябь на экране. Выключив телевизор, я вышел из дома.***Мне не хватало мужества смотреть на мёртвое лицо брата, и на протяжении похорон я стоял в стороне.Моя семья думала, что я поглощён собственным горем. К счастью, они не расспрашивали меня о деталях вчерашней ночи, — я сказал только, что хён вышел прогуляться, и всё. Все видели во мне лишь сбитого с толку парня, бормотавшего себе под нос, и больше никто не расспрашивал меня ни о чём. В тот момент я до скрипа зубов ненавидел себя за своё позорное поведение и понимал, что мне нужно было подавить в себе эту беспричинную ревность, если я хотел отпустить с миром воспоминания о своём брате. Я же не знал, что он уступит мне ценой собственной жизни. Не знал, что он до самого конца останется добряком, думающим о других.Я не чувствовал себя виноватым. А должен был?Похороны прошли довольно тихо, даже плач не доносился. Те, кто был готов к смерти хёна, говорили: чтобы проводить его в иной мир, не нужно слёз, достаточно добрых мыслей. И всё же пережить потерю близкого человека было очень тяжело.Своего горя не скрывал только Ким Джеджун, вызывая моё беспокойство, — я не думал, что он придёт. Он стоял передо мной, и я не знал, что делать. Глядя в его заплаканное лицо, я мог лишь выкуривать одну сигарету за другой. Платок, что я подал ему, насквозь пропитался его слезами — видимо, ему и правда сильно нравился мой брат... При мысли об этом я снова почувствовал укол ревности.Моё терпение было на исходе, но он прекратил плакать именно в тот момент, когда я ещё мог контролировать себя. Его лицо просветлело, едва исчезли слёзы; глаза и нос немного покраснели, а губы чуть надулись — и вот он снова стал привлекательным.Чем больше я смотрел на его лицо, тем меньше меня мучила совесть. И стоило мне сбросить с сердца груз вины, как он показался мне ещё симпатичнее.Вот. Вот теперь у меня появился шанс сделать его только своим.