209 день. Солнце (Персиваль/Ньют) (1/1)

Существует мнение, что мрачные мысли навеваются дождем. Все писатели и поэты уверяют, что под песню капель дождя в голову закрадываются печаль, сомнения и боль. Каждый уважающий себя человек считает своим долгом в дождливые дни предаться меланхолии и трагично повздыхать, глядя на дорожки на стекле. С ним явно что-то не так. Хотя скорее всего он просто себя не уважает. Но вопрос о том, ?что с ним не так?, лучше отложить до лучших времен. Одно было точно ясно: Ньют любит дождь, и он явно еще не достаточно вырос. Почему-то меланхолии по большей части он предается в солнечные дни, когда на небе ни облачка, а солнце жжет, как драконово пламя. Сразу вспоминается работа на фронте, жестокая беспощадная война. И тот момент, когда Скамандер окончательно разочаровался в людях. Он удостоверился в их жестокости и беспощадности, желании контролировать тех, кто слабее. В солнечные дни, щурясь от света, Ньют предается размышлениям. А что было бы, если бы его не исключили из Хогвартса? Может, он стал бы таким же как Тессей: уважаемый человек в Министерстве, добропорядочный и честный, работающий на благо магов. Но его исключили, и Ньют, не без помощи профессора Дамблдора, встал на стезю магозоолога. Хотя предпосылки к этому были и ранее, в этот момент все окончательно решилось. Что было бы, если бы его не отправили на фронт? Наверняка бы занимался бумажной работой, составляя отчеты, и никогда бы не опалил тело и душу под знойным солнцем и черным взглядом. Если бы Ньют раньше увидел, что на него смотрят чужими глазами, что в них вместо жгучего пламени холодный расчет, может, все было бы иначе? Не было бы столько смертей и разрушений, не было бы столько всего ужасного. В его мыслях тогда проскальзывало лишь что-то вроде ?это точно он??, ?время меняет людей?, ?у меня отвратительная память?. В его душе жили сомнения и страх – сомнения в собственных памяти и чувствах и страх за животных, которые были в серьезной опасности. И стыдно признаться, но второе перевешивало все. Если бы Ньют сразу догадался, что змей пробрался в МАКУСа, может быть, сейчас ему не пришлось бы сидеть на неудобном стуле в больничной палате и гадать о чужой судьбе? Солнце, пробивающееся сквозь шторы, умудряется жечь глаза. Как тогда, когда вокруг шли бои, а внутри бушевали страхи. Как тогда, удивительно бледной кажется кожа его невольного спутника и странно-печальной седина в его черных волосах. Ньют протягивает руку, смахивая солнечный лучик с чужого лица, невесомо касаясь смертельно бледной кожи, изуродованной слишком ранними морщинами. Скамандер отгоняет прочь надоедливое солнце, которое им обоим в свое время попортило кожу и нервы, а вместе с ним старается прогнать и меланхолию. Но все-таки горькой вязкой тоской вяжет язык последний вопрос, который не дает покоя – если бы Ньют не был трусом, то этого ничего не произошло? - Прости, Персиваль, - хрипло произносит он, скрюченной тенью продолжая сидеть возле постели аврора. – Если бы не я, то…. Ньюту наверно проще во всем винить себя. Он всегда так делал, в конце концов, в этом есть здравая мысль. Человек сам вершит свою судьбу. Просто солнце снова возрождает старые ожоги, оставленные драконами и другими животным, а также те, что выжег на душе маг из Америки, прибывший к ним в часть, у которого во взоре затерялась тьма и огонь. - Я скучаю по Лондону, - тяжело вздыхает Ньют. Дождь бы ему точно не помешал. Вот бы принесло утешение. Но не больше вновь раскрытых глаз.