I (1/1)

Ярко светит солнце. Я долго и пристально смотрю на него. Я должен был бы ощутить боль, зажмуриться, отвести взгляд, но мои глаза спокойно и бесстрастно рассматривают яркое, почти белое светило. Я ничего не чувствую. Мои зрачки навечно наполовину сужены. Сейчас день, а значит, видно намного лучше. Очертания предметов четкие и ясные, я вижу на многие метры вперед: мне повезло, когда-то у меня было хорошее зрение, оно сохранилось. Ночью я предпочитаю замирать на месте и подолгу стоять, не двигаясь. Изо дня в день я вынужден сохранять неподвижность в темное время суток. С чего бы это? Быть может старая, привитая годами привычка, что ночью нужно прекращать любую деятельность, спать, дать возможность мозгу разложить по полочкам информацию прошедшего дня? Хотя нет, о чем это я. Я не сплю уже очень давно. Да мне и не нужен сон: мой мозг работает постоянно и ему не нужен отдых. Почему? А от чего ему отдыхать? Мыслей нет, а если и есть, то их мало. Есть лишь обрывающиеся цепочки, в которых трудно найти логику. Моя логика теперь?— голод. Он то, что занимает все мои мысли. Еще есть город?— в нем я могу найти утоление голода. Еще есть дом?— хотя нет, дома уже нет. У меня был дом, но я уже не помню, где. Я не знаю, сколько времени я иду по улице. Солнце в своем зените. Теней почти нет. Все озарено светом. Красиво, наверное, но я вряд ли могу это оценить. Мои ноги как ватные, передвигаются с трудом. Одна нога, левая, кажется, постоянно подворачивается. Судя по всему, она повреждена. И да, из бедра торчит какая-то железяка. Надо бы вынуть. Мешает идти. Вокруг меня с обеих сторон тянутся унылые черные дома. Почему черные? Когда-то здесь полыхал пожар. Стекла выбиты, но большей частью расплавлены. Попадаются редкие остовы машин, заросшие пробивающейся сквозь щели в асфальте травой. На них когда-то ездили. Когда это было? Давно. Слишком давно, чтобы помнить. Я на мгновение останавливаюсь перед погибшим деревом и смотрю на него долгим взглядом. Ветви покрыты жирным слоем копоти. Ее не смоют даже частые дожди. Ветви напоминают мне кости. Черные мертвые кости. От дальнейшей ассоциации меня непроизвольно передергивает: в нынешнее время по земле расхаживают не только создания из плоти и крови. Одни из этих созданий, которых язык не поворачивается назвать Божьими тварями?— скелеты. Скелеты тоже черные, только, в отличие от деревьев, они, даже будучи мертвыми, продолжают жизнь. Парадокс. Как мертвый организм может передвигаться? Может совершать какие-то действия? И главное: есть.Мне тоже нужно есть. Если я не буду есть, то умру. По-настоящему. Нет, конечно, я не стану отрицать, что на данный момент мертв: мое сердце не бьется, а кровь навеки застыла в жилах… Если я не буду есть, я отключусь, и вновь будет темнота. Я помню темноту. Темнота?— это плохо. Я мог бы сказать, что и страшно, но не стану: чувства я потерял вместе с жизнью. Точнее, вместе с жизнью их у меня отняли. Как я умер? Странный вопрос. По возможности ответить равносилен вопросу быть или не быть. Правда, на этот вопрос у меня все же есть ответ: если бы я мог, то выбрал бы жизнь.Я с трудом оторвал взгляд от ветки и продолжил свой путь. Я уже и забыл, куда иду. Цепочка голод?— город. Ну вот, я уже в городе. И что теперь?Живых становится все меньше. Если и появляются, то небольшими группами и да, всегда при оружии. Ловить их чертовски сложно. Изворотливые создания. Всегда приходится применять все сохранившиеся навыки, чтобы схватить хоть одного. А до этого нужно всеми силами стараться избежать роковой пули в лоб. Но если тебя все же не убьют, и ты сумеешь поймать человека… М-м-м. Резервуар жизни и удовольствия. Блаженство. Непередаваемые ощущения. Да, согласен, звучит жутко. Будь я живым, у меня бы от таких слов мурашки пошли по коже. Но увы, я не жив, так что отбросим сантименты в сторону.Итак, о чем это я? Ах да, я остановился на том, что мысленно воспроизвел ситуацию, в которой схватил свою жертву. Продолжим. Человек был слабаком или идиотом, а может, не слишком внимательным, и попался ко мне в лапы. Отлично. Наваливаешься сверху, с силой вжимаешь его в землю. Он продолжает сопротивляться, дергается во все стороны и кричит. Его можно понять: кто же хочет распрощаться с жизнью? А я не хочу распрощаться с теми ее остатками, что у меня есть, поэтому я вынужден убивать. Прости, парень, я тебя не знаю и никогда не знал. И, быть может, если бы я встретил тебя в прошлой жизни, ты бы мог стать моим другом или собутыльником в пабе. Но прости, как-нибудь в другой раз. Мне нужна твоя жизнь. Она бьется у тебя под кожей. Наверное, ты не придаешь этому особого значения, но меня это сводит с ума. Кровь стремительно перегоняется по твоему телу, и от нее исходит тепло и запах… Пока ты жив, тебе не понять этой вечной жажды. Этой жажды заполнить чудовищную пустоту…Ты спрашиваешь, зачем я это делаю? Зачем я разбиваю твою голову о холодный асфальт и с упоением прижимаюсь носом к твоей еще не охладевшей шее, жадно втягивая ноздрями запах? Ты просто не можешь себе представить, как приятно ты пахнешь. Этот запах?— мой наркотик. Запах жизни… Твое сердце бьется… Прости, билось. Мне так этого не хватает. В моей груди нет никаких импульсов. Мое сердце давно остановилось. Быть может, на его месте теперь лишь пыль. Прости, что я убил тебя. Я мог бы сделать так, чтобы ты меня понял, оказался на моем месте, но я не желаю тебе такого. Я не оставлю твой мозг. Не хочу, чтобы стал тем, кем являюсь я. Я ем твой мозг медленно, с упоением. Он весь пропитан запахом жизни. Запахом, который служит единственным ориентиром в моем существовании. Правда, в тебе есть еще кое-что. Твои воспоминания. Я уничтожаю тебя и вижу, кем ты был. Я вижу твое детство. Твоих родителей. Чувствую вкус яблока на своих губах… Первый поцелуй, какой всплеск эмоций! У тебя была девушка. Она и сейчас есть. Она жива, за Стеной. Нет, как жаль, ты не знаешь потайного хода за Стену. Ты вышел через ворота вместе с другими военными…Я встряхиваю головой. Кажется, я отвлекся. Вам не нужно этого знать. Звучит слишком отвратительно. Я кажусь вам чудовищем. И вы полностью правы. Только чудовище может так хладнокровно убивать.Итак, я все еще иду по улице. Когда-то же это должно закончиться? Я снова останавливаюсь и медленно втягиваю ноздрями воздух. Глаза рефлекторно закрываются?— старая человеческая привычка. Я анализирую. Откуда-то спереди ощущается слабый аромат жизни. Очень слабый… Но надежда есть. Голод толкает меня вперед. Голод?— это не совсем то ощущение, о котором вы подумали. Я не хочу есть физически. Просто мне нужно… Я не знаю, как это объяснить. Скажу просто: я ем, и когда куски еще теплой плоти попадают мне в рот, я вытягиваю из них чужую жизнь. Вот так я живу сам. Оговорка: существую.Я останавливаюсь перед одним из домов. На удивление, он вполне еще сохранился. На нем даже нет следов от языков пламени: судя по всему, я уже прошел тот район, где когда-то давно полыхал пожар. Я долгим и бессмысленным взглядом смотрю на дверь. Опять меня настигает какое-то странное состояние абсолютной отрешенности. Я называю это ?выпасть из реальности?. Еще одним минусом моего нынешнего состояния является абсолютная неспособность сконцентрировать на чем-либо свое внимание. Иногда я не вижу ничего вокруг, а временами какая-нибудь обертка от шоколадного батончика или расползшееся по земле бурое пятно давно засохшей крови может привлечь мое внимание на длительное время. Я стою и смотрю безотрывно на что-нибудь целыми часами, ни о чем не думая, как зомби. Оговорка: увы, я и есть зомби. Похоже, что для таких как я это вполне характерно.Долгое время я уже блуждаю по городу один. Последний раз, когда я был с остальными… О, потрясающе! Вспомнил. Вспомнил, когда я был с такими жертвами обстоятельств, как я! Позволю себе отвлечься на этот момент. Итак. Я был дома. И кажется, моим предыдущим домом было большое здание с огромными стеклами. В нем было много света и еще… Да, я начинаю вспоминать брошенные на полу манекены и горы старого никчемного теперь тряпья: это был торговый центр. Я был довольно-таки долго там. Как же сложно вспоминать, когда нет возможности отрегулировать собственную память…Кстати сказать, тогда я был не один. Со мной постоянно таскался еще один зомби. Точнее таскалась. Это была женщина. Когда-то была. Не знаю, что нас с ней связывало. Видимо, это какая-то оставшаяся после жизни привязанность. Может, мы с ней были друг другу близки? Возможно. Странная это была женщина. У нее был большой живот, который делал ее совершенно неповоротливой и медлительной. Я называл ее М. Может, это была часть ее прежнего имени? Не знаю. Но вскоре мне наскучило быть все время рядом с ней: охотник на людей из нее был никакой, что в итоге привело к тому, что ее пристрелили, и вот с тех пор я один. Совершенно один. Но я не жалуюсь: так даже лучше.Наконец-то я смог оторваться от двери! Все. Главное теперь попытаться хоть как-то сконцентрировать внимание. Дверь. Черная деревянная дверь, а на ней цифры. Что они означают?Наверное, это безумно просто. Прочитать цифры и понять, в какое число они складываются. Увы, я даже к этому уже не способен. Цифры, буквы… Для меня есть только одни буквы, и они складываются в слово: г-о-л-о-д. О да, я ужасно голоден! Пустота внутри меня ощущается слишком ясно и буквально требует, чтобы я заполнил ее.Из тонкой щели в низу двери тянется приятный, ни с чем не сравнимый аромат. Жизнь. Но запах слишком слабый… Это настораживает.Я поднимаю руку и делаю странное до боли знакомое механическое движение: я сжимаю негнущиеся пальцы в кулак и три раза ударяю по двери.?Тук-тук-тук?,?— удары глухо разносятся по пустынной улице. Я отнимаю руку от дерева и на мгновение замираю, пытаясь осознать, что только что сделал. До чего же странно…Запах жизни слишком слабый. Это не то, я уже чувствую это и поэтому медленно отхожу назад от двери. И тут происходит неожиданное.—?Тук-тук-тук?— раздается три ровных гулких удара. По двери изнутри дома. -Тук,?— вновь удар. Но уже не такой. Нерешительный, запоздалый.Я стою и бессмысленно смотрю на дверь. Какая до боли знакомая картина. Мысли медленно. Крайне медленно перетекают в моей голове, с непередаваемым усилием стараясь сложиться хоть в какое-то слабое подобие логической цепочки. Я напрягаю давно ссохшиеся мозги, силясь что-то сообразить. Как же хочется, чтобы я мог мыслить так же быстро, как раньше!Но кажется, все само решается за меня. Что же, это вполне на руку. Еще один уже более настойчивый удар о дверь заставляет меня вновь подойти к ней и приникнуть ухом. Старый стереотип.-Ш-ш-ш-ш,?— слышится сдавленное шипение, и что-то с другой стороны двери тоже прижимается к ней, опаляя меня запахом жизни. Свежая кровь.Остатки сознания мгновенно отключаются, его место занимают лишь животные инстинкты. Я прижимаюсь носом к щели в двери и жадно втягиваю запах. Я даже не замечаю, как мои пальцы оставляют на темном дереве глубокие царапины, а в кожу впиваются мелкие щепки. Неважно. Приятный аромат крови щекочет ноздри и полностью убивает способность мыслить,?— Ш-ш-ш,?— повторяется шипение, в нем слышны нотки недовольства и сомнения. Кто-то за дверью мнется и невнятно бормочет, и вдруг я четко слышу шаги. Запах крови удаляется вместе с ее хозяином вглубь квартиры.Я сдавленно хриплю сквозь стиснутые зубы и хватаюсь рукой за дверную ручку. Несколько раз с силой дергаю ее на себя. Пытаюсь повернуть. Не выходит. Заперто. Тогда я отхожу чуть назад и пытаюсь выломать дверь плечом. После нескольких неудачных попыток что-то внутри меня предупреждающе хрустит. Я умеряю свой пыл и с недовольством буравлю взглядом дверь. И все же с этим чарующим запахом что-то не так…Железная штуковина на двери, названия которой мне уже, наверное, никогда не вспомнить, после моих тщетных попыток проникнуть внутрь квартиры, выровнялась. До этого висела криво. Я долго и пристально смотрю на нее. Это что-то мне напоминает. Тщетно пытаюсь разобраться в страшном беспорядке покрытых толстым слоем пыли воспоминаний. Какой-то слабый отголосок прошлого все же оживает и дает мне подсказку: парочка ассоциаций и слово. Слово упорно крутится в моей голове, но я понятия не имею, что оно означает.—?Майкр-р-р?— срываются странные звуки из моего рта и тут же переходят в сдавленный хрип. Я замолкаю на мгновение и вновь собираюсь с силами. Человеческая речь дается мне крайне сложно,?— макр-р. оф-ф-ф… —?я встряхиваю головой. Не выходит. Никак. Я хочу вновь попробовать произнести слово, но осознаю, что уже забыл его. В голове опять полнейший вакуум кроме занудного напоминания: голод. Я машинально тянусь к железяке на двери и сдвигаю ее чуть вбок. Ну вот, так намного лучше. Гармоничнее, что ли. Хотя… Мне ли говорить о гармонии?Запах жизни совсем пропал. Странно. Мне начинает казаться, что это был всего лишь плод моего больного воображения. Почудилось, судя по всему. Я снова принюхиваюсь. И не намека на чарующий аромат крови. Если бы я мог, то рассеянно пожал бы плечами, кажется, когда-то это было одной из моих привычек, но она полностью ушла где-то год назад. Должно быть, во мне осталось совсем мало человеческого.Забывая о двери и о том, кто еще совсем недавно стоял за ней, я разворачиваюсь на 180 градусов и смотрю перед собой. Что-то на другой стороне улицы привлекает мое внимание, и я наклоняю голову чуть вбок. Это что-то висит на изъеденном ржавчиной фонаре. Моргает-гаснет-моргает-гаснет. Странный красный огонек… Моргает-гаснет… А ведь завораживает…Я стою на месте энное количество времени и прихожу в себя только тогда, когда осознаю, что вокруг сильно потемнело. Просто потрясающе. Похоже, я опять завис. С трудом отвожу глаза от моргающего огонька и наконец замечаю, что под ним поблескивает гладкий объектив видеокамеры. ?Видеокамера?,?— проносится в голове на удивление четко давно забытое слово. Видеокамера. Здесь. Сейчас. Направлена на меня. Я бы мог задать вопрос, какого черта она работает, когда электричества уже давным-давно нет, но, пожалуй, промолчу. Краем глаза замечаю, что от камеры тянутся провода в сторону того здания, в которое я только что пытался попасть.Огонек на камере еще несколько раз моргает, а затем угасает навек. Это на мгновение удивляет меня. А тем временем на город опускается ночная мгла. Заметно холодает, и по улицам медленно расползается туман. В такие минуты я ощущаю себя как-то странно. Мне некомфортно и хочется уйти с пустынного места и забиться в какой-нибудь угол, проведя там без движения всю ночь. Я так и поступаю. Скоро на охоту выйдут Скелеты, а у меня нет ни малейшего желания показываться им на глаза. Оглядываюсь по сторонам и замечаю, что справа от злополучной двери находится небольшой много лет назад заброшенный кафетерий. Пыльная вывеска, буквы на которой уже не прочитать, уныло и криво висит, загораживая вход. Я медленно подхожу и отодвигаю ее чуть в сторону. Передо мной оказывается разбитая стеклянная дверь и, недолго думая, я перехожу порог кафе, тихо ступая по разбросанным на полу осколкам стекла. Помещение выглядит скучно и неприветливо. В кучу у окна сброшены старые сломанные стулья. Барная стойка завалена пустыми бутылками и разбитыми рюмками. На полу пыль, грязь и занесенные ветром осенние листья. У мутного окна стоит один единственный целый стул и металлический столик перед ним. Я сажусь на стул и замираю, смотря прямо перед собой.Снаружи завывает ветер?— к перемене погоды. Становится совсем темно. Я проведу здесь еще долгие часы. Как бы силен не был голод, ночью я не рискую бродить по улицам. Изредка снаружи слышатся далекие лающе-каркающие звуки. Они даже меня, ходячего мертвеца, пробирают до мозга костей. Это кричат Скелеты. Судя по всему, они умудрились кого-то поймать. Меня передергивает от их совершенно нечеловеческих воплей. Кажется, мне все же еще свойственно такое чувство, как страх.Ночь заканчивается и сменяется промозглым Лондонским утром. Из оцепенения меня выводят странные звуки, доносящиеся снаружи. Откуда-то издалека раздается равномерно усиливающийся гул. Этот гул кажется мне поразительно знакомым.?Машина??— услужливо подбрасывает память слово. Я тут же встаю и поднимаю в воздух клубы пыли, осевшие за ночь у моих ног. Ровными чеканными шагами приближаюсь к выходу и замираю у разбитой двери, лишь немного высунув голову наружу. Что-то подсказывает мне, что пока лучше не высовываться.Вдалеке вырисовывается темный силуэт, который в лучах утреннего солнца преображается в контур внушительной военной бронированной машины. Я удивленно приподнимаю брови: хоть и сильно помятый, автомобиль выглядит неприступно. Продолжаю наблюдать за его перемещениями. Машина доезжает до дома, в котором я прячусь, и останавливается. Несколько мгновений она стоит неподвижно и только слышно, как ровно урчит мотор. Мое любопытство манит меня выйти наружу. Я уже собираюсь это сделать, как вдруг верхний люк автомобиля с лязгом открывается, и из него неуверенно высовывается человеческая голова.?Человек. Жизнь. Кровь. Мозг. Голод?,?— мгновенно складывается в моей голове логическая цепочка, и я слышу, как с моих уст срывается тихое рычание. Я наклоняюсь чуть ниже и внимательно смотрю на человеческую фигуру. Раньше, как только я стал тем, кем являюсь сейчас, только завидев живого человека, я сразу бросался на него. Мы бросались все вместе, нас было много, ходячих мертвецов, и мы всегда нападали группами, ведь так было безопаснее: первое время еще много людей пряталось по домам и не каждый из них предпочитал сидеть, забаррикадировавшись дома и молча сложа руки. Некоторые отстреливали зомби из окон. Они, очевидно, думали, что уменьшат этим нашу численность. Как будто от их тщетных попыток нас стало бы меньше! Они ошибались: появление ходячих мертвецов не было случайным явлением. Это была настоящая стихийная эпидемия по всему миру. Сколько бы из нас не погибло, нас все равно будет одно и тоже время от времени колеблющееся число: восемьдесят восемь процентов. Постепенно, спустя какое-то время после вспышки мировой эпидемии, численность живых стала еще быстрее уменьшаться. Между мертвецами началась конкуренция за пищу. Некоторые из нас были намного проворнее меня, и я не всегда мог дорваться до живительной плоти. Потом появился еще более опасный и сильный конкурент?— скелеты. Это тоже мертвецы, только перешедшие на новую стадию. Они были как мы, а потом, отчаявшись, сдались и перестали бороться с неизбежностью. С них слезла вся кожа, осталось только почерневшее мясо, плотно облегающее кости. У них нет глаз, ушей, у них почти не осталось мышц. Казалось бы, как такое существо может ориентироваться, стремительно двигаться, вырабатывать тактику нападения? Скелеты умнее нас, проворнее, но ничего человеческого в них не осталось. Это просто новый, более приспособленный вид хищников. То, чем скоро станет каждый из нас…Я стал охотиться в одиночку. Так было проще. Я научился тактике выжидания. Да, и у зомби с почти не работающим мозгом бывают на удивление сложные поведенческие реакции! Я знаю, когда нужно нападать, а когда нужно выждать. Я научился контролировать свой зверский голод.Человек, вышедший из автомобиля, медленными крадущимися шагами, постоянно оглядываясь по сторонам, направляется в сторону двери квартиры, в которую я не смог пробраться. Человек невысокого роста, в старой военной форме. В руках?— пистолет. Тем временем из машины высовывается еще один. Он провожает товарища взглядом до двери.Мне выпал отличный шанс! Один из людей?— в полутора метрах от меня, но с оружием в руках, другой?— чуть дальше. Оружия не видно. У меня разбегаются глаза: я не могу выбрать. Тем временем первый человек с пистолетом три раза глухо ударяет по двери, через пару секунд делает это еще раз. Я настораживаюсь. Отбитый им ритм странно напоминает мне тот, что я слышал вчера с другой стороны двери. Но сейчас никто не отвечает. Человек начинает заметно нервничать. Он боязливо оглядывается по сторонам, руки у него заметно дрожат. Он перекатывает пистолет в левую руку и еще раз настойчиво отбивает ритм. Забыв об осторожности, я чуть выглядываю из своего убежища. Изнутри квартиры раздаются кодовые три удара и еще один, а затем слышится шум открываемого замка и человек снаружи толкает дверь рукой. Он поворачивается в сторону бронеавтомобиля, показывает товарищу знак, что все хорошо, и медленно переступает порог, с тревогой всматриваясь в сумрак прихожей. Дверь тихо закрывается. Я с минуту смотрю на дверь, а затем поворачиваюсь в сторону бронемашины. Второй человек отворачивается к фонарю и начинает чинить видеокамеру. Я оценивающе смотрю на его неприкрытую спину. Тем временем открывается дверь со стороны водительского сидения, и я инстинктивно прячусь обратно за чуть колыхающуюся на ветру плотную вывеску. Водитель свешивает ноги вниз и устало проводит кончиками пальцев по сильно зажмуренным векам. Этот жест кажется мне смутно знакомым. Я с силой принюхиваюсь: в автомобиле осталось только два человека.Вдруг из-за двери квартиры раздается страшный вопль. Временами он заглушается, словно человеку, издающему его, кто-то с силой зажимает рот. Человек, сидящий на люке с видеокамерой в руках, сильно вздрагивает. Он кричит что-то водителю, и тот исчезает в салоне автомобиля. Мужчина быстро кладет видеокамеру на крышу машины и, схватив пистолет, спрыгивает на землю. Он подбегает к зданию и замирает, прижавшись к стене. Сжав оружие в руках, он резко разворачивается и вваливается в квартиру. Я наконец решаюсь выбраться и, бросив еще один взгляд на дверь, на удивление быстро добегаю до бронемашины, даже на мгновение забывая о торчащей из бедра железяке. Я приседаю около автомобиля так, что меня не видно из его окон. Я действую чисто механически. Мышцы, словно не слушаясь меня, сами совершают действия, и они получаются на удивление точными и выверенными. Из двери показывается водитель. В руках у него автомат. Я вижу лицо мужчины. Седые волосы. Карие усталые глаза. Трехдневная темная щетина. До боли знакомый профиль. Я встряхиваю головой, понимая, что сейчас нельзя отвлекаться на странные пробуждения памяти. Я выскакиваю из-за автомобиля и всем своим весом наваливаюсь на человека, роняя его на землю. Он не успевает сориентироваться. Автомат выпадает из его рук, и мы катимся, вцепившись друг в друга. Человек оказывается значительно сильнее и проворнее, но у меня другое преимущество: я не чувствую боли от наносимых мне ударов. Мы ожесточенно боремся. С губ обоих срываются сдавленные хрипы. Мужчина переворачивается и оказывается надо мной, обхватывая мою шею в кольцо крепких пальцев рук. Его дыхание учащено, я чувствую, как сердце бешено колотится в его груди, в глазах плескается ярость. Но вместо того, чтобы свернуть мне шею, он внезапно замирает. На его лице отражается неподдельное удивление.?Джон???— произносит он осевшим голосом и чуть отклоняется назад. Его секундное замешательство играет мне на руку. Я срываю ладони мужчины с моей шеи и заваливаю его вниз. Я с силой ударяю его по лицу, и из его разбитой губы течет кровь, от ее безумного аромата я еще больше зверею и, оскалив зубы, пытаюсь добраться до пульсирующей артерии на шее. Осознав мои намерения, мужчина начинает ожесточенно извиваться подо мной, пытаясь выбраться, но я держу его стальной хваткой. Он дергается в разные стороны, мечется, как загнанный зверь. Я успеваю увидеть его глаза: глубокие, темно карие, блестящие. Я заламываю его руки так, что слышу, как хрустят кости. Мужчина зажмуривается от страшной боли и кричит во все горло, и я наконец добираюсь до его шеи. Я чувствую дурманящий аромат его кожи и с наслаждением впиваюсь зубами в теплую податливую плоть. Крики сменяются на рваные булькающие звуки. Солоноватая с медным привкусом кровь потоком сбегает по моей глотке, и я зажмуриваюсь от удовольствия. Тело подо мной бьется все меньше и меньше, ослабевая. Руки тщетно пытаются упереться мне в грудь и вскоре безвольно падают на землю. А я же чувствую растекающуюся по моим жилам энергию жизни. Я полностью утопаю в предвкушении невероятного насыщения, долгожданного избавления от чувства голода, как вдруг тело подо мной резко дергается и, воспользовавшись тем, что я отвлекся, вырывается. Человек инстинктивно, теряя остатки сил, старается отползти от меня как можно дальше. Кровь хлещет из рваной раны на шее, но он упорно движется вперед, пока не забивается под капот автомобиля. Я зло рычу и хватаюсь за его ноги. Человек еще пытается отбиваться, пинает меня ногами в лицо и мертвой хваткой вцепляется в торчащие детали автомобиля. Тогда, остервенев от злобы, я беру в хват его дергающуюся лодыжку и впиваюсь зубами в напряженную упругую мышцу. Человек взвывает, извивается дугой и с силой ударяется головой о днище машины. Он теряет сознание. Это хорошо. Он не почувствует, как смерть настигнет его. Я отрываюсь от его ноги и, привстав, вытягиваю его обессилевшее, чуть подрагивающее тело из-под машины. Переворачиваю человека на спину. Смотрю на бледное лицо, залитое кровью. Седые короткие волосы слиплись и распластались по лбу. Мутные бессмысленные глаза полуприкрыты короткими ресницами. Я с удивлением наклоняю голову набок. Я вспоминаю его улыбку.