[ 28. Братик ] (1/1)
POV SuhoЯ бегу по коридорам, в поисках нужной палаты. Слезы застилают мне глаза.Меня останавливает медсестра, она помогает мне, пытается успокоить.
Я бормочу себе под нос имя человека, проглатывая слезы, а она, похоже, понимает о ком я говорю, но не дает пройти, говоря, что часы неприемные и он в тяжелом состоянии.Вырываюсь и бегу к нужной палате.Меня уже никто не пытается остановить.Я распахиваю дверь и замираю в ужасе.На кровати лежит мертвенно-бледное тело моего брата, опутанного проводами и трубками.Он без сознания.В сердце больно укололо, дыхание перехватило; от падения меня спасла дверь, на которую успел облокотиться.Его жизнь сейчас зависит от всей этой издающей противные звуки техники и его личного желания жить. Сильного и непоколебимого.Я услышал шаги, эхом проносящиеся по пустому коридору, и вышел, прикрывая рот рукой.
Человек в белом халате медленно подошел ко мне, спросил, кем я прихожусь больному, и, узнав всю интересующую его информацию, объявил диагнозлежащего в палате позади нас человека.?Состояние стабильно тяжелое. Он находится без сознания?, - звучит для меня, как смертный приговор. Боль во всем теле подкашивает мне ноги, но все же мне удается устоять.Горькие слезы катятся по моим щекам, попадая в рот. В горле стоит большой, твердый ком, не желающий проходить.После недолгой паузы доктор закрывает дверь в палату и еле слышно спрашивает меня: ?Вы верите в Бога??. Он достает из кармана золотую цепочку, точь-в-точь такую же, что я дарил Чонину и кладет мне в ладонь.
Врач молча уходит, по коридору снова разносится глухое эхо его шагов.* * *
Я, дрожа от холода, поднимаюсь с кровати Чонина.Слоняясь из комнаты в комнату, глотаю крупные соленые слезы. Глаза покраснели и причиняли неописуемую боль.Мне казалось, эта ночь никогда не закончится. Ни в одной из комнат не находил покоя, во всем доме царила угрюмая тишина.
Я посмотрел на мебель в гостиной, и мне вдруг так захотелось, чтобы диван протянул ко мне руки и обнял. Нет, он оставался равнодушен.Как и все эти последние дни, только под утро забывался некрепким сном. И, каждое утро, просыпался в неудобной позе там, где накануне заснул – сегодня на диване в гостиной.
Горе с новой силой обрушилось на меня всей своей тяжестью.Я вспоминал своего брата, лежащего без сознания на больничной койке, его лицо в порезах и синяках, а на теле красовались огромные гематомы.
Большая часть населения Земли понятия не имела, что я чувствую, когда вижу его измученное тело.
Это чудовищно несправедливо.Это несправедливо.Я будто чувствую его боль или даже лежу вместе с ним на больничной койке под искусственной вентиляцией легких. Если ему плохо, плохо и мне.Мы не кровные братья, не дальние родственники, мы вообще друг другу никто.
У нас разные матери, разные отцы, родились мы в совершенно разных родильных домах, но нас связывает что-то большее, чем просто свидетельство об усыновлении. Гораздо большее.Я впервые за столько лет решился открыть дверцу, которую я считал спрятанной под семью замками, в том отсеке подсознания, куда предпочел бы никогда не заглядывать. Никогда, никогда, никогда…Скорее всего, Чонин не помнит, как мы с ним впервые познакомились... Ему было тогда лет пять-шесть, а вот я помнил все до последней детали, до момента, когда нас нашел Енун.Это было зимой. Листва давно облетела с деревьев, дул холодный январский ветер, ветки потрескивали от сильных порывов.
Я стоял у окна в игровой комнате и наблюдал за серым, грустным пейзажем за окном. Тучи быстро плыли по небу, собираясь в большие комки. Вот-вот должен был пойти снег.Пока такие же дети, как я, беззаботно играли в игрушки, привезенные какими-то неравнодушными людьми или очередным благотворительным фондом, я думал, почему же не могу играть в свои игрушки вместе с мамой и папой.Так проходил день за днем. Однажды дверь в игровую открылась и на пороге появился мальчик с очень смуглой кожей, большими, испуганными глазами, а вместе с ним - тетка-воспитательница.?Чонин, поиграй с детишками?, - сказала она, как своему ребенку, и легонько подтолкнула нерешительного мальчика вперед. Дверь закрылась, а он так и остался стоять на месте, тяжело вздыхая.Мне до сих пор не понятно почему, но те дети не хотели делиться с ним своими игрушками, а о том чтобы подойти к нему речь даже и не шла, будто он прокаженный или заразный. По прошествии стольких лет мне так и не удалось найти ответа на этот вопрос, как и на то, зачем я сам подошел к нему.
Я был самый старший в нашей группе вот и решил проявить инициативу. Мне было его жалко: он, как и я, попал в это ужасное место.Мы нашли друг друга сразу: вместе играли, спали рядом, делились казенной едой, что давали нам по часам и ждали, когда же нас начнут распределять по детским домам. Тогда-то в мою маленькую и несовсем здравомыслящую голову пришла мысль о побеге.
А дальше туман.
Не помню, как нам удалось бежать, что было дальше. Разве я мог придумать идеальный план в девять с небольшим или же это абсолютное безразличие воспитателей сыграло в нашу пользу?
Мы прятались в подвалах, практически не ели, поэтому мне приходилось воровать, чтобы хоть как-то накормить своего младшего брата. Мне искренне хотелось, чтобы Чонин стал моим братом. Он искал во мне защиту, а я – понимание. Возможно, посему он стал называть меня ?Сухо? - ?защитник?.Вскоре нас нашел отец. Он не смог пройти мимо двух чумазых, голодных, жмущихся друг к другу детей на улице. Слишком доброе, слишком большое сердце этого человека екнуло, и он забрал нас с собой. Отмыл, переодел и накормил. Я до сих пор помню вкус того риса, который он впопыхах отварил, и глаза Чонина – они светились от счастья, он улыбался одними глазами.Нас перевезли в Сеул. В один прекрасный день отец подошел к нам, взял за руки и спросил очень серьезно: ?Хотите стать моими детьми?? Чонин выпалил свой ответ сразу, а за ним ответил и я. Мне нужно было удостовериться, что он этого хочет. А что я? Я ничего против не имел, но если бы Чонин ответил ?нет?…Начались приготовления, судебные слушанья, нас просили подтвердить, что мы действительно хотим этого усыновления перед кучкой соцработников.Моя мечта осуществилась и мы стали братьями…
И теперь я не позволю какому-то несчастному случаю отобрать у меня моего брата, мою родственную душу.