VI (1/1)
После того разговора с Андреемя ушла с работы. Я тогда еще толком не знала ничего о своей болезни, не знала, на что могу надеяться, чего стоит опасаться. Но я не могла больше там работать: мне не хотелось сидеть в офисе, пока мое время утекает сквозь пальцы.Потом я беседовала с онкологом, которого мне посоветовал Станислав Николаевич.
Потом была биопсия, множество анализов и процедур.
Потом был тот разговор.- Присядьте, Полина, - вежливо сказал, указав на стул, врач.- Ну, что там?Мне хотелось скорее во всем разобраться: что, какая стадия, сколько мне осталось. Я не нервничала. Я понимала, что должна волноваться, но этого не было. Мне казалось, словно я в вакууме. Эмоциональном вакууме. Иногда я улавливала отголоски чувств, которые должна была испытывать, как будто это эхо.- Я не стану томить Вас и скажу все, как есть, - врач указал на экран монитора, там были черно-белые снимки. – Биопсия показала, что у вас мультиформная глиобластома.- По-русски, пожалуйста.- Это злокачественная опухоль, наиболее тяжелая форма глиом, - он вздохнул и опустил глаза. – Чтобы определить, какие отделы мозга вовлечены в процесс, мы провели функциональную магнитно-резонансную томографию. Боюсь, и здесь мне не чем Вас обрадовать, - онколог, используя ручку вместо указки, обвел светло-серое пятно на одной из тех черно-белых картинок моего мозга, которые смотрели на меня с монитора. – Опухоль захватила двигательный центр. Она не операбельна.- Вы не сможете ее вырезать? Совсем?- Если бы и было возможно провести операцию, после нее вы бы не смогли говорить, есть, передвигаться. Вы бы не смогли делать ничего, что требует какого-либо движения.Он замолчал. Я продолжала рассматривать этот серый кружок, представляя себе, как гниющая субстанция убивает мой мозг, уничтожает меня, стирает все мои мечты и воспоминания.- Сколько мне осталось? – не сводя глаз с экрана, спросила я.- Трудно сказать, это зависит от многих факторов….- Сколько?- Если сейчас же начать химиотерапию, то есть шанс продлить жизнь на пару…- Лет?- Месяцев.- А если я откажусь?- Вы проживете не больше полугода, скорее всего месяца четыре. Мне очень жаль.Четыре месяца. Эти слова оказались для меня пощечиной, они резко, с ревом вытянули меня из моего эмоционального вакуума.
Мне вдруг показалось, что меня бросили, как будто жизнь внезапно прервала наш роман, который толком и не успел начаться. Вдруг оказалось, что все, что я называла великой любовью, было лишь ложью, притворством. От этого стало больно, это выбило почву из-под ног. Боль была похожа на нехватку кислорода в воздухе: легкие сжимались, сердце билось так быстро, как никогда раньше, мышцы судорожно сокращались. И самое страшное – это понимание, что кислорода уже не станет больше. Меня охватила паника. Она проникала в каждую клеточку моего тела, оставляя после себя зияющее ничто, громкое и быстрое. Боль оглушала, боль ослепляла, боль лишала жизни, заменяя ее собой, молотком вбивая в мысли вопрос: ?А чем вообще был смысл жить??- Но я не советую, - донеслось до моего слуха, вытягивая меня из пучины мыслей и пульсирующего вопроса.- Что, простите?- Я не советую Вам отказываться от химиотерапии.- Я и не стану, - мой голос прозвучал неожиданно спокойно. – Но Станислав Николаевич говорил, что сначала нужно попытаться провести облучение.
- Да, как правило, мы поступаем именно так, но в Вашем случае высок процент того, что радиотерапия не принесет практически никаких результатов.- Все так плохо?- К сожалению…- Но Вы уверены, что химия улучшит мое состояние? Мне это поможет?- Как я сказал, это может продлить Вам жизнь. Правда, пройти курс тоже нелегко, но оно того стоит.- Нелегко? Насколько, объясните мне.- Всякое лекарство имеет свои побочные действия, и тем хуже, чем сильнее препарат. А химиотерапия, - он прервался. – Вы сами понимаете.… Вообще то, как организм отреагирует на препарат зависит от самого организма, но я могу точно сказать, что Вас будет мучить слабость, тошнота, рвота, потливость. Возможно, будет усиление головных болей. И так как химия ?бьет? по иммунной системе, Вы можете легко заболеть пневмонией.Я слушала его, красочно представляя, как плохо мне будет. Мне становилось страшно, я жалела себя, мне не хотелось себя мучить.- Но это поможет?- Это должно помочь, - осторожно ответил онколог на мой вопрос.- Вы не уверены!- Послушайте, Полина, в таком вопросе нельзя быть уверенным на все сто процентов, я могу лишь опираться на статистику, и в большинстве случаев после курса химиотерапии людям становится лучше, они проживают дольше.Я слушала его, не моргая. Я пыталась уловить какие-то признаки того, что он врет, тогда бы я могла пойти в другую клинику, обратится к другому врачу. Тогда бы у меня был шанс. Но, к сожалению, я видела лишь глубокую убежденность в своих словах и искреннюю надежду на то, что лечение мне хоть как-то поможет.- Вы еще очень молоды, Вы умны и красивы! Медицина знает случаи исцеления от рака, это необъяснимо, но это случается повсеместно. Только не теряйте веру, не опускайте руки – боритесь. Ради себя, ради жизни, ради всего того прекрасного, что еще случится в Вашей жизни.Я согласилась на химиотерапию. Я должна была пройти четыре курса с интервалом в три недели по четыре введения дозы препарата за курс.Я и не представляла, что может быть так плохо. Ночами я засыпала на полу в туалете, меня знобило, я не могла ни есть, ни пить. Казалось, что это все не лечит меня, а лишь сокращает и без того краткие остатки времени. Иногда я открывала глаза и не помнила ничего из прошедшего вечера. Порой я плакала, забиваясь в угол, боясь посмотреть на свет. Меня разрывало изнутри, я гнила, высыхала, разбухала; я вырывала всю эту пакость из себя каждую ночь. Я принимала кучу таблеток, я считала дни, часы, минуты до окончания курса, я молилась - но мне не становилось лучше.После первого курса врачи снова провели фМРТ, взяли анализы – им нужно было понять, как опухоль реагирует на лечение. Оказалось, что моей мультиформной глиобластоме от препаратов химии не жарко, ни холодно: курс не изменил ничего. Узнав это, я была подавлена: как я могу верить в успех, если успеха нет?Мне предложили пройти еще один курс, но уже с другими препаратами, более агрессивными. Мой врач был убежден, что это поможет. А если нет? Это продлит мне жизнь. Но какой ценой? Лишние два месяца, которые я проведу на больничной койке, лысая, не в силах самостоятельно дойти до туалета! Теперь я представляла, что меня ждет, и понимала, что на этот раз будет еще хуже.Я отказалась от лечения.- Я не хочу тебя терять, - плача, прошептала мама, когда я сказала ей о своем решении.- Я все равно умру, мам, рано или поздно, - обняв ее дрожащее тело, начала объяснять я. – Но позволь мне сделать это, будучи собой, там, где мне нравится, не прикованной к больнице сотнями пластмассовых трубочек.- Ты должна бороться, и болезнь уйдет!- Нет, мама, болезнь никуда не уйдет. Нам надо с этим смириться.
Я старалась говорить спокойно, но сама я еле сдерживала рыдания. Я должна быть сильной и не показывать никому, как мне плохо. Они все еще настрадаются, им уже трудно. А я ненавижу их всех – маму, подругу, врачей – за то, что они видят во мне лишь кусок мяса, проживающий свои последние месяцы. Я хочу, чтобы они видели во мне меня. Наверное, поэтому я не рассказала почти никому о своей болезни. Я собираюсь просто жить, сколько успею; я хочу, чтобы все было как всегда – никто и не должен меня жалеть. Я не сдаюсь, просто собираюсь бороться по-другому.
Оказалось, жить как всегда трудно, когда знаешь, что ?как всегда? - это лишь обман. Во время моего последнего посещения невропатолога, он выписал мне несколько препаратов, которые должны были оттянуть момент Х и смягчить проявления роста опухоли. После этого я вернулась домой, думая, что бы сделала бы я, если бы была здорова. И ничего не смогла придумать, я забыла о том времени, словно его и не было. Следующая неделя была одной из самых долгих в моей жизни. И самой бесполезной и однообразной. Я не выходила из дома, только переключая бездумно каналы, выпивала таблетки по часам и ждала чего-то. Ждала, что проснусь, и все это окажется лишь сном, ночным жутко правдоподобным кошмаром.
(Я до сих пор на это надеюсь.)В начале второй недели моего добровольного заточения, когда жалеть себя надоело, и понимание уходящего времени стукнуло по голове чугунным молотком, явив перед глазами мультяшную картинку огромных песочных часов, я проснулась. Но не так, как мечтала, даже лучше. Если уж мне и запланировано свидание со смертью через несколько месяцев, то надо к нему как следует подготовиться. Многие шутят, что если бы были точно уверены в дате конца света, то за день или два до этого потратили бы все деньги, объелись бы шоколадом и со счастливой улыбкой под драматичную музыку пошли бы встречать апокалипсис. Так вот я точно знаю, когда наступит мой.