Oblivion (1/1)

Грейвс ненавидел больницы, вся эта стерильность, белые цвета, улыбчивые врачи наводили на мысли о том свете, как будто ты уже там. Если после смерти всё и правда так паршиво, то Персиваль хочет жить вечно.- Мистер Грейвс? Пройдите в кабинет рентгенолога. - мелодичный голосок симпатичной белокурой медсестры вырвал мужчину из размышлений и, мило улыбнувшись хорошенькой девушке, он направился куда ему сказали. - Добрый день. Пожалуйста, присаживайтесь. - молодой рыжеволосый врач явно очень нервничал, что позабавило Персиваля. Совсем ещё зелёный, так старательно избегает смотреть в глаза, будто не приём ведёт, а на Страшном суде за все грехи человеческие отдувается. Грейвс кивнул, усаживаясь и мимоходом оглядывая просторный кабинет, впрочем, его внимание привлекла только пара снимков, висевших на подсвеченной стене. Мужчина не слишком разбирался в медицине, но даже на его взгляд лёгкие на снимках выглядели ненормально.- Мистер Грейвс, я... у меня плохие новости. - прошло минут пять, прежде чем доктор снова заговорил. - Снимки очень плохие, а ваши анализы ещё хуже — лейкоциты взлетели до небес...- Может вы просто скажете, что это за болезнь и как её лечить? - прерывая поток ничего не значащих для Персиваля слов, сказал мужчина.- У вас рак легких. - тихо произнёс рыжеволосый врач, теперь не отводя взгляда и пристально смотря в глаза своему пациенту. У Грейвса сердце упало куда-то вниз, а весь кислород будто выкачали из кабинета. Не может быть, этот юнец что-то явно перепутал, да он же из академии не так давно выпустился, лицо совсем мальчишеское. Ну да, курил Перси много, но не больше, чем остальные, так какого хрена? Что за пиздец? Ему ведь только пару месяцев назад тридцать восемь исполнилось - на день рождения кота подарили, сестра скоро замуж выходит, компания процветает благодаря его идеям, а на следующей неделе запланирована грандиозная попойка в клубе. Всё это так необходимо сейчас, хотя пару минут назад он писал смс, что в клуб не пойдёт, коту искал новых хозяев, потому что эта скотина изодрала ему пару новых рубашек, а с сестрой они вообще не в ладах и на свадьбу свою она его не звала. Но в этот момент мужчина понял, что хочет быть везде и со всеми. Он очень сильно хочет жить.- Центральная форма, к сожалению, очень низкие шансы. Мне очень жаль. Но рак — непредсказуемое заболевание, есть масса случаев, когда он отступает... - доктор Скамандер (Персиваль таки обратил внимание на его бейдж) ещё что-то говорил о современных методах лечения и прочей ерунде, но Грейвс сидел с абсолютно спокойным выражением лица, делая вид, что внимательно слушает, когда в душе его извергался вулкан злости. Потому что какого, блять, именно он? Почему не наркоман Джо, что живёт с ним в одном подъезде? Почему не миссис Икс, которой перевалило уже за сто и все её родственники давно умерли? Почему из миллионов — он? Наверно, так думает каждый, кому провозгласили смертный приговор, но от этого не легче.Доктор Скамандер предложил ему незамедлительно начать лечение, первый курс будет длиться не меньше месяца (вы с ума сошли!), а дальше будут смотреть динамику. Персиваль хмурился и сжимал челюсти, но согласился. В сущности, плевать ему сейчас было, сколько надо будет проваляться в больнице, лишь бы выскребли из него эту дрянь. Первая неделя была воистину невообразимым хаосом — анализы, процедуры, куча таблеток, даже психолог, у которого Грейвс в конце недели не выдержал и стащил сигаретку. А в палате он лежал с черноглазым мальчишкой лет двадцати, который первые пару дней дико смущался Персиваля, но вскоре вновь стал без умолку болтать и носиться по всей больнице, словно маленький ураган. Куинни, та самая белокурая медсестричка, как-то сказала Грейвсу, что Криденс у них очень давно и что болезнь его не сломала, а даже наоборот — он поддерживает всех тяжелобольных, радуется каждому дню, хотя не вылезает из разных больниц, и постоянно улыбается. Поначалу парень бесил и раздражал Персиваля, впрочем, в первую неделю его бесило и раздражало абсолютно всё, но он быстро привык — это была одна из его замечательных способностей. Через пару недель Грейвс с Криденсом свободно общались на различные темы, юноша говорил не слишком много, зато слушателем был благодарным. А ещё Криденс был очень забавным, например, смешно морщил нос, когда говорил о чём-то неприятном, активно жестикулировал, если что-то рассказывал, и обязательно сбивал какой-нибудь предмет руками. Было очень много мелочей, которые Грейвс приметил сразу, и они ему нравились. Криденс ходил на все процедуры, добросовестно выпивал лекарства и соблюдал режим, в отличии от Персиваля. С таблетками и процедурами Грейвс смирился, но с больничным режимом — нет. Он никогда не вставал в положенное время, а если утром его пытались разбудить, то самое лестное, что они слышали, это ?пошли к чёрту?; в первые же дни стащил ключи от входа на крышу и частенько там курил, а ночами заседал в одиночестве в комнате отдыха, пуская в ход всё своё обаяние, которое безотказно действовало на каждую медсестру и медбрата, чтобы его туда пускали. Совсем скоро персонал смирился с таким несносным пациентом и даже стал выходить курить вместе с ним. Когда Грейвс предложил Криденсу выйти с ним на крышу, парень посмотрел на него такими испуганными глазами, что Персиваль даже забеспокоился, но спустя мгновение тот чуть улыбнулся и кивнул. Вот мужчина и испортил такого правильного и хорошего мальчика, подбив на бунтарский поступок.- Мистер Грейвс, вы плохо на меня влияете. - принимая из рук Персиваля сигарету и делая затяжку, покачал головой Криденс. Ну да, конечно, мальчишка даже не закашлялся, как Божий день ясно, что покуривает. Когда мужчина озвучил свою догадку, Криденс искренне возмутился и упрямо доказывал, что никогда прежде сигарету в руке не держал. Он был столь очарователен в этот момент, что Грейвс не удержался и потрепал его по отросшим волосам, скользнув рукой к шее, чуть поглаживая. Криденс тут же замолк, весь вытянулся и посмотрел на Персиваля таким печальным взглядом, что мужчине стало жутко и он тут же отдёрнул руку. Иногда эти бездонные чёрные глаза пугали его до чёртиков. Юноша ещё с минуту разглядывал Грейвса, а затем спросил, боится ли тот смерти. Да, боится, думать о ней не хочет, тем более, что спустя месяц лечения уже наблюдается положительная динамика, что очень радует доктора Скамандера, который тут же оставил Персиваля на второй курс терапии. Самого Грейвса это не слишком обрадовало, но он согласился, чувствуя душевный подъём, ещё большее желание надрать грёбанной болезни задницу. Естественно, мужчина задал Криденсу тот же вопрос, но он не ответил, сказал, что замёрз, и взял Персиваля за руку, утягивая к выходу с крыши. Его ладонь была холодна как лёд, впрочем, неудивительно — у юноши прогрессировала анемия на фоне лейкоза. Они никогда не говорили про болезнь Криденса, вообще старались избегать тем, связанных со злокачественными новообразованиями, иногда только обсуждали непосредственно рак лёгких, но не лейкоз. В этот момент Грейвсу показалось, что он упускает что-то очень важное, оно утекает сквозь пальцы как вода, и это не остановить. Несмотря на все ухищрения, сестра Персиваля всё же узнала, что её брат в больнице, да ещё и в онкологии, поэтому она тут же приехала и устроила в маленьком, только выстроенном Грейвсом больничном мирке настоящий хаос. Когда она покинула палату, Персиваль картинно возблагодарил Всевышнего, что муки не продлились долго, на что Криденс заливисто рассмеялся и сказал, что ему понравилась мисс Грейвс, и она точно любит брата. В том, что сестричка вообще способна кого-нибудь полюбить Персиваль сильно сомневался, а уж его тем более. В тот день поздно вечером Грейвс вытащил Криденса на крышу, и они до поздней ночи сидели там, наблюдая за кипящим ночной жизнью городом, тихо переговаривались, как будто боялись спугнуть нечто невидимое и волшебное, а вскоре и вовсе замолчали. Криденс привалился к плечу Персиваля, осторожно рассматривая красивый профиль мужчины, пока тот не повернул голову и не застал его за этим занятием. Неожиданно для себя, для Криденса, для Вселенной Грейвс поцеловал юношу, очень осторожно, даже эфемерно. Губы у мальчишки были такие же холодные как и руки, он был маленькой льдинкой, отдающей железом. Точнее кровью. - Помнишь, я не ответил на вопрос... Боюсь ли я смерти. - чуть хрипловатым голосом спросил Криденс, пристально глядя на Грейвса, который не мог оторвать от юноши взгляда. Он был такой красивый, завораживающе прекрасный и, кажется, абсолютно бездушный. - Я не боюсь, потому что я и есть смерть. Твой личный жнец, Перси.Это было странно. Но ещё более странным было то, что Грейвс верил ему. Как будто мужчина всегда знал об этом, но настойчиво запирал где-то на задворках сознания, надеясь, что оно возьмёт и исчезнет. Персиваль тихо рассмеялся, чёрт, Вселенная явно знает его предпочтения, раз послала ему такого великолепного жнеца. Сейчас вся ситуация не кажется дикой — кажется безумно правильной. - Знаешь, я теперь тоже не боюсь, потому что я влюблён в смерть. - Грейвс взял ладони юноши в свои и поцеловал, сосредоточив своё внимание на прекрасных длинных пальцах. Но всё же мужчину мучил один вопрос. - Почему ты часто смотришь на меня с такой грустью? - Мне жаль. Прости, но я обязан забрать тебя, как бы мне ни хотелось продлить твоё время. - А тебе бы хотелось?- Очень. - Криденс сжал руки Грейвса в своих и глаза у него загорелись. Удивительно, неужели смерть может испытывать эмоции, чувства, ощущать прикосновения? Нет, это всё испытывает жнец — некая хуманизация той сущности, чтобы люди могли её воспринимать.- Там хуёво? Я имею ввиду, не как в больнице? Иначе я разнесу вам всё, меня уже тошнит от запаха лекарств.- У людей, кажется, есть такая вещь, как договор о неразглашении... - задумчиво проговорил Криденс как бы и правда что-то припоминая. - Жнецы примерно на тех же условиях. Грейвс, уже пора.- Последний вопрос, ладно? Ты сказал ?личный жнец?. Это значит, что для каждого отдельно взятого человека где-то живёт своя смерть?- Да, Перси. Для всех живёт своя смерть. Криденс медленно приблизился вплотную к Грейвсу и поцеловал, глубоко и жадно, не давая опомниться, не давая вынырнуть. Персивалю показалось, что он начал задыхаться, хотя скорее всего не показалось, но было всё равно. Теперь уже ничего не имеет значения.