Dawn (1/1)

Идти, не разбирая дороги, быстрее, быстрее, быстрее, переходить на бег, задыхаться, глотая огромное количество кислорода, останавливаться на секунду, совсем на чуть-чуть, чтобы вздохнуть пару раз глубоко, и снова бежать, не зная куда, не зная зачем, но ведь нужно, ты же молод, полон сил, лица должны проноситься мимо тебя со скоростью света. Ты их увидишь, ни черта не запомнишь, но и пытаться не будешь — времени нет. Однако некоторые въедаются в самую подкорку, да так, что захочешь — не сотрешь, будешь помнить каждую чёрточку, каждую мелочь, каждый серебряный волос на висках, все интонации, лёгкие прикосновения и красноречивые взгляды. Будешь мучиться изо дня в день, наблюдать украдкой, разговаривать в два раза громче, чем обычно, а веселиться — больше в сто раз. Лишь бы не понял никто, что ты чувствуешь, что тревожит, как сложно продолжать съёмки, как невыносимо больше по жизни бежать, не оглядываясь. Понимаешь, что не сможешь, будешь оглядываться, упиваться воспоминаниями, даже если плохо, больно, всё равно, как грёбанный мазохист, потому что хочешь так сильно, и в этом нереально разобраться.На площадке Эзра собирается, отбрасывает посторонние мысли, сейчас он - это Криденс, ему страшно и больно, хотя и не больше, чем обычно. Для Миллера это сложный персонаж, к роли он подходит ответственно. Сколько форумов было обшарено, сколько статей о домашнем насилии прочитано, сколько было разговоров с Роулинг о характере персонажа. И насколько же интересная работа, Эзра же кардинально отличается от Криденса, они словно огонь и вода: Эз горячий, нетерпеливый, такой озорной и весь он — вот, ты видишь, ощущаешь, слышишь его, прямо здесь и сейчас, никакой подоплёки, только куча эмоций, много света и энергии; Криденс холодный, но так мечтает согреться, обманчиво спокойный, тёмный - он себя не показывает, не выдаёт никому, никогда, даже человеку, которого полюбил, но в какой-то момент не справляется и разрушает всё. В чём-то они похожи, но различий явно больше. Миллер отдаёт всего себя, тушит огонь ледяной водой и работает по-настоящему профессионально. И уже через секунду после слов ?Стоп. Снято?, он снова зажигается и распаляется пуще прежнего, как будто хочет наверстать упущенное: беззаботно болтает с Эдди — тараторит без умолку; шутит с Кэтрин и Элисон; громко смеётся с Дэвидом и широко улыбается Колину. У себя в трейлере Эзра успокаивается, слушает музыку, болтает с Джошем и Лайлой по скайпу, позволяет себе валяться на ковре и петь песни во всё горло, чуть не срывая голос. Всё для того, чтобы не думать, совсем ни о чём не думать, но, чёрт возьми, ничего не помогает. Тогда Миллер берёт сигареты и выходит в свежую ночь, встречающую его завораживающим сиянием звезд. Он присаживается на ступеньки и курит, смотря в чёрное небо, сосредотачиваясь на звуках вокруг. Видимо недостаточно, потому что не замечает, как рядом с ним опускается Колин, тоже с сигаретой во рту, и молча смотрит куда-то перед собой, выдыхая густой белёсый дым. Эзра на мгновение перестаёт дышать и чуть не давиться дымом, но вовремя спохватывается и катастрофы удаётся избежать. Потом Фаррелл что-то говорит о том, какой Миллер молодец, как здорово перевоплощается, как прекрасно работает и что он далеко пойдёт. Но Эз его почти не слышит, лишь одно понимает — он облажался. Потому что ему нравится как Колин говорит, как жестикулирует, как проводит рукой по волосам, нравится, что он ирландец, что ему сорок, что он занимается йогой и ходит во whole food, нравится его размер ноги, его чудесные брови и морщинки, собирающиеся в уголках глаз, когда он улыбается. Миллер не глупый, он всё понимает, но, Господи Боже, как хочется не понимать, не задумываться, просто повиснуть на шее и чувствовать его тепло, ощущать прикосновения, ведь Эзра очень тактильный, он кинестетик, он очень сильно хочет узнать Колина, до дрожи в пальцах. Фаррелл встаёт, говоря, что ему уже пора, и Миллер подскакивает одновременно с ним. Как глупо, он за всё это время ни слова не сказал. Колин смотрит на него проницательным взглядом и спрашивает: ?Что-то случилось??. А Эзра быстро обнимает его, крепко, совсем по-детски, несколько секунд не ощущает ответа, но потом с облегчением чувствует тяжесть чужих рук у себя на поясе. Слышит чужую усмешку и слова о том, что Эзра ещё такой ребёнок. Потом Миллер не может нормально спать, у него переизбыток эмоций и он не знает, куда их девать, что с ними делать. Работает ещё усерднее, смеётся ещё громче, достаёт всех своей болтовнёй куда больше, особенно достаётся несчастному Эдди, который начал пропадать неведомым образом сразу же после окончания съёмочного дня. Однако когда съёмки перенесли на несколько дней, Рэдмейн заявился в трейлер к Миллеру с несколькими бутылками отличной выпивки. Они упились в хлам и Эзра выболтал ему, что влюбился по самые гланды и не знает, что теперь делать, однако имён не называл. Эдди замялся, начал уверять друга, что он замечательный человек, что очень красивый, но у Рэдмейна есть жена, которую он любит больше всего на свете. В тот день Эзра смеялся от души, очень громко и пьяно, даже слёзы на глаза навернулись. Новость о грандиозной попойке разошлась как-то быстро, так что скоро у Миллера в трейлере наблюдался весь основной актёрский состав. Было весело, шумно, они нашли где-то твистер и играли до умопомрачения, пока Эдди не вырубился прямо на нём. Кэтрин и Элисон тихо хихикали на диване, обсуждая, на какую из фантастических тварей Рэдмейн похож в этой позе. Эзра был сильно пьян, не соображал ничего, поэтому просто сидел в кресле и пялился на задницу Колина, которая периодически мелькала перед его взором, когда он убирал с журнального столика пустые бокалы, стаканы, чашки и прочую посуду. Девушки взяли сонного Эдди под руки и повели в его трейлер. Фаррелл порывался отвести его сам, но Кэтрин категорически отказалась и наказала ему помочь Эзре, который так и сидел с отсутствующим выражением лица. Колин уложил его на кровать, кое-как снял ботинки и хотел было уже потихоньку ретироваться как его схватили за запястье и резко дёрнули. Нетрезвый Фаррелл упал на кровать чуть ли не на Эзру, в последний момент немного изменив траекторию падения, а Миллер, не открывая глаз, пробормотал: ?Я хочу спать с тобой?. Колин нахмурился, но Эз уже обхватил его поперёк живота и, кажется, уснул. Ирландец усмехнулся: ?Он именно сон имел ввиду, старый извращенец?.Следующие пару недель прошли непримечательно, если исключить то, что Миллер с каждым днём мучился от своих чувств всё больше и отыгрывать все эти напряжённые сцены между Криденсом и Грейвсом было настоящим испытанием. И однажды Эзра не выдержал. Сорвался. Решил, что ему плевать. Он в тот день был раздражительный, не общительный, совсем не Миллер. Кто-то другой, кто нервничает, как перед последним боем. Для Эзры это он и был. Поймать Фаррелла одного было проблематично, всё равно что сбежавшего нюхлера. Но Миллеру удалось, в самом конце съёмочного дня, Колин задержался в костюмерной, перечитывая сценарий. Кажется, ему нравится там находиться, нравится специфическая атмосфера. Он был там один. Он и костюмы. Эзра проскользнул в помещение и тихонько закрыл за собой дверь. Фаррелл явно его слышал, но никак не отреагировал. Чего он ждал? Что за игра? Миллер медленно подошёл к нему сбоку, останавливаясь в миллиметрах, вдыхая запах дорого парфюма. Колин перестал читать сценарий, но так и не повернулся в сторону Эзры. И не отодвинулся, не сделал ничего, чтобы остановить его. Поэтому он осторожно поцеловал мужчину в шею прямо за ухом, услышал судорожный вздох и отстранился, попутно задевая губами мочку уха. Фаррелл резко развернулся, прижимая Миллера к столу, с какой-то печалью смотря на него. Может это разочарование? Скорее всего, он как всегда всё испортил. - Эзра, ты же всё понимаешь... - Колин не заканчивает предложение, только опускает голову от бессилия. Миллер льнёт к нему, обнимает, хнычет: ?Пожалуйста?. И целует куда попало, до куда может дотянуться, он хочет ощущать, ему нужно, просто необходимо. Фаррелл, наконец, обнимает его в ответ, крепко, утыкается носом в шею, проводит кончиком до самого уха и шепчет, что потом им обоим будет очень больно. Эзра лишь качает головой, целуя через футболку желанные плечи. Ведь главное, что сейчас не больно, сейчас — хорошо.