Простудное (1/1)

Филиппову видеть Женьку расклеившейся не то что непривычно — недоверчиво-странно. Ведь Женька — улыбчивая, бойкая, неунывающая — не может просто сникнуть, расстроиться, заболеть. Но у нее сегодня голос тихий, охрипший от царапающей боли, температура на порядок выше нормы и глаза покрасневшие — то ли от простуды, то ли снова плакала. И Фил, глядя на нее — растрепанную, бледную, даже слегка пошатывающуюся — думает, что набить Тохе морду не такая уж и плохая идея: на нее, одинокую, брошенную, да к тому же заболевшую смотреть как-то больно и жалостливо.— Стрельникова, ну ты даешь, мало того, что перед праздниками заболела, так еще и не лечишься. — Фил смотрит с мягким укором, будто старший брат на неразумную легкомысленную сестренку; снова накидывает пальто. — Жди, сейчас в аптеку сгоняю.— А заболеть не боишься? То-то Волынский обрадуется, когда два сотрудника свалятся.— Ничего, переживет, — легко смеется в ответ; уже взявшись за ручку двери, бросает укоризненный взгляд на босые ступни коллеги. — Так, больная, а ну марш в постель, и по холодному полу босиком не разгуливать!— Есть, мой капитан! — слабо улыбается Женя, шутливо берет под козырек. И, глядя в смеющиеся глаза Фила, понимает с удивлением, что ей уже легче намного.---— Надевай давай, — Дима подталкивает Жене хрустящий пакет — внутри пушистые теплые носки и смешной красный шарф с оленями. На тумбочку сгружает кучу каких-то баночек и коробок с таблетками, следом — кулек мандаринов и бумажную упаковку ее любимых пончиков с шоколадом. Придвигает поднос — чашка с горячим чаем, мед, пузатый чайник в цветах, обнаруженный где-то на верхней полке в кухонном шкафу.— Дим, это что? — Стрельникова весь натюрморт оглядывает недоверчиво, затем на друга поднимает взгляд — в усталой серости глаз неприкрытое удивление, а еще благодарность.— Скорая дружеская помощь, — усмехается Фил, немного смутившись кажется. — Пей давай. И смотри, чтобы к Новому году выздоровела!— Постараюсь, — улыбается тихо; чуть подрагивающие руки греет о теплую чашку. И не думает сейчас совсем об Антоне, так легко сбежавшем со своей Юлей куда-то отдыхать, а ей не позвонившем ни разу — впрочем, а так ли уж нужно?Ведь рядом такой растерянно-заботливый Дима — все дела отбросивший, отключивший телефон и, похоже, никуда не собирающийся уходить.И это сейчас почему-то удивительно важно.---Женька уснет, трогательно обнимая руками подушку — согревшаяся, порозовевшая, заметно пришедшая в себя. Дима, бросив взгляд напоследок, осторожно поправит сползшее одеяло; бесшумно прикроет за собой дверь. На кухне будет долго стоять у окна, за которым неуютно ежится продрогший Питер; будет смотреть на огни фонарей и фейерверков, вспоминая почему-то праздники в далеком детстве — интересные, радостные, старательно организованные, но ничуть не семейные. И поймет вдруг, что уходить совсем не хочется — из этой квартиры с кучей дурацких безделушек, негромко мурлыкающей на диване довольной кошкой и каким-то неуловимым уютом; от светлой и доброй девчонки Женьки, так несправедливо обиженной в ее искреннем чувстве; от этого незнакомого, неизведанного прежде ощущения теплоты, тишины и покоя.Не придумав ничего лучше, закажет роскошный праздничный ужин — правильнее будет сказать, уже завтрак. Неумело совсем, но так старательно накроет на стол; под маленькую искусственную елку на подоконнике положит завернутый в блестящую бумагу небольшой подарок — чтобы Женька, проснувшись на утро и выбравшись на кухню, замерла в радостном изумлении, тронутая таким непривычным вниманием.И вечером заглянет к ней обязательно снова — с рассказом о новом преступлении, чтобы посоветоваться и выслушать мнение; с огромным пакетом мандаринов — "выздоравливай давай, нечего хандрить". Снова будет хозяйничать на кухне, заваривая чай, о чем-то спрашивать и шутить. И, задремав на диване под мурлыканье свернувшейся на коленях кошки, подумает сквозь сон о том, как ему здесь хорошо.Не подозревая, насколько в новом году будет лучше.