8 (2/2)

Я подхожу ближе и стягиваю с него футболку. Он безвольно повинуется. Толкаю холёной ручкой с красными ногтями в плечо, он падает на спину, и я снимаю с него штаны. Такой худой, такой почти прозрачный, очень хрупкий. Я обхожу кровать и сажусь с другой стороны.

- Хаято – на пол. – Приказываю.

Он подходит к моим ногам и садится рядом. Я поднимаю правую ступню вверх и слегка дёргаю ей в воздухе. Брат понимает, что должен сделать. Он снимает туфельку, осторожно, насколько это возможно в его состоянии, расстёгивая застёжку. Проделав такую же процедуру с другой ступнёй, с ожиданием смотрит на меня.

- Целуй. – Он сжимает зубы и прикасается губами к взъёму. Губы у него до странности прохладные. Даже дыхание какое-то мёртвое. Я не чувствую ничего, кроме ощущения власти над ним. И это возбуждает. Он поднимается к лодыжке, потом по голени вверх, целуя каждый сантиметр гладкой кожи. Дойдя до коленки, снова спускается вниз, к пальцам. Да плевать на чувства! Это завораживающее зрелище: когда кто-то стоит перед тобой на коленях, выполняя любые, даже самые безрассудные приказы. Тем более, если этот кто-то – твой брат.

Я внезапно резко опускаю ногу, и несильно пинаю его в грудь. Он отстраняется. Я быстро скидываю с себя всю одежду и глазами указываю на место рядом с собой на кровати. Хаято оказывается рядом.

- Смотри на меня. – Я провожу рукой по телу от шеи до низа живота, огибая грудь. Он сглатывает и не отрывает взгляда. Я начинаю ласкать себя, в то же время отдавая новый приказ:

- Делай то же, что и я.

Он снимает трусы и принимается двигать рукой по члену. Мы смотрим друг на друга, и это очаровывает: я вижу, как головка появляется и исчезает в складках крайней плоти. Мне так внове что всё именно так! Я без предупреждения заменяю его руку своей, сильно оттягивая кожицу вниз. Очень сильно, до боли. Он шипит, потом всхлипывает и расставляет ноги как можно шире. О, чёрт, как же мешают очки… Я опускаю голову ниже и касаюсь языком члена. Брат с присвистом выдыхает и подаётся бёдрами вверх, заставляя взять глубже. Домина никогда не делает этого, но у меня есть вполне определённая цель. Я довожу его до полубезумия и шепчу:

- Повернись.

Он скулит что-то, но всё же исполняет приказ. Ноги-руки – цепями к углам кровати, пусть дёргается теперь сколько хочет, всё равно не поможет. Я беру из девайсов металлический фаллоимитатор и лубрикант. Собираю гель на пальцах, не спеша обводя колечко вокруг входа. Потом набираю новую порцию смазки и ввожу один палец. Он дышит почти ровно. Хотя почти – поистине много значит. За ним второй, третий, далее – сгибаю, безошибочно с первого раза находя нужную точку. Я знаю, что этого ему не достаточно. Этого не достаточно и мне. Я ещё немного играю пальцами, а потом заменяю их металлическим членом. Он входит гладко и без всякого сопротивления.

Вот он – прилив восторга! Это даже не описать. Раз – и сознание заполняет какой-то необычайный фейерверк из эмоций. Страх сделать что-то не так, он давно пропал. Сейчас всё правильно, так, как и должно быть. Между ног горячо, а голова вообще отказывается думать. Главное – действовать.

Плавными волнообразными толчками я двигаю рукой, загоняя фаллоимитатор снова и снова. Прикасаться к себе даже не нужно, чувств хватает с излишком. Надолго разумеется меня не хватает – под конец движения становятся до истерики быстрыми, рваными. Это рука дрожит, предвкушая скорую его разрядку. Хочу видеть это.

- Ляг на спину.

Хаято переворачивается, поднимает таз, подставляясь опять. Я ввожу фаллоимитатор почти до основания, и убираю руку, только мизинцем нажимая на конец. Другой рукой снова начинаю двигать рукой по стволу. Потом резко надавливаю на металлический девайс и сжимаю пальцы на головке. Гокудера кричит что-то нечленораздельное и кончает. Семя на пальцах липкое и я подношуруку к его рту. Он кривится, но послушно слизывает солёные капли, а потом целует пальцы, последовательно, каждую фалангу. А ведь я даже не заметила, что его оргазм испытала как свой собственный… Это, правда, так великолепно, как говорили… Так прекрасно ощущать себя такой, какой представляла.

Я одеваюсь и ухожу, оставив на прощание только лёгкий цветочный аромат французских духов. В спину несётся:

- Сестра, не нужно возвращаться.

Глупый брат. Конечно, я вернусь.

***

А Гокудера… Он никогда ещё не чувствовал себя настолько униженным. Если на издевательства других клиентов он ещё уговаривал себя наплевать, то на это наплевать он не мог. Он терпел, когда его трахали те, кого он когда-то победил. Он сжимал зубы и терпел. Он старался забыть об этом сразу же, когда они уходили. Напоминала только физическая боль. Но теперь… Теперь он не чувствовал ничего. Вместо мечтаний о побеге, о мести, вместо проклятий в их адрес, в душе пустота. Он был бы рад разозлиться, рушить и крушить, но он слаб. Он повторяет шёпотом: ?Сестра?… А потом чувствует, как по щекам текут слёзы. Ему не больно. Он просто очень устал от всего этого. И все его грезы давно разрушены. Вонголы больше нет. Савада Цунаёши убит, а семья распалась. И дело было не в том, что Занзас больше не хотел стать Десятым. Просто всё покатилось по наклонной вниз. Гокудера стал зависеть от Такеши, потом перестал горевать по Дечимо, а сейчас он здесь. Только что его по-настоящему выебала его сестра, которую он ненавидел всю сознательную жизнь. Появилось безразличие, и ясно пришло осознание того, что ему фиолетово, провалится план или нет. Зачем ему Ямамото? Хаято никогда не бегал за кем-то, кроме Цуны. Считал ниже своего достоинства, а теперь… Всё изменилось.