1 часть (1/1)

Они находились в одной комнате, но каждый из них понимал, что на самом деле они были бесконечно далеко друг от друга. Парфён злобно глядел в окно, отвернувшись от князя. Он едва ли сдерживал раздражение — одно присутствие Мышкина выводило его из себя. Князь, в свою очередь, не отводил взгляда от его напряжённой спины и едва ли сдерживал слёзы. Рогожин весь вечер был груб и безжалостен — ни доброго слова, ни ласкового взгляда, ни нежного поцелуя. Лев Николаевич не мог понять, в чем была его вина, но это не мешало ему чувствовать себя ужасно виноватым пред Парфёном. Князь молча слушал обидные речи Рогожина и, не возражая ему, не защищаясь, лишь кусал свои губы от волнения — слишком боялся разозлить ещё больше ненароком. Это было очень больно, и он уже не выдерживал этой пытки и хотел было кинуться Парфёну в ноги, плача, моля о прощении, прося любви и нежности, но Парфён вдруг развернулся резко и направился к выходу из комнаты. Князь бросился за ним.— Куда ты?! — крикнул Лев Николаевич отчаянным голосом. Князь нагнал Рогожина в коридоре и теперь с ужасом наблюдал за тем, как он собирался уходить. — Надоел! — Парфён раздраженно отмахнулся от него, — К Настасье пойду! Князя эти слова добили окончательно; сердце его, охваченное болью, замерло в груди тяжелым бременем. — Ну за что вы меня мучаете?! За что?! — вскричал он, — Разве это можно, Парфён? Присваиваете меня себе — сначала она присвоила, потом и ты за ней; помощи от меня просите, любви от меня просите, а потом... бросаете одного... и идёте развлекаться друг с другом, не стыдясь, не скрывая!! — князь глядел на Парфёна и не видел его — глаза ему застилала пелена горьких слёз, — Как можешь ты оставлять меня и идти теперь к ней? Ты же сам захотел, чтоб я твоим был, чтоб я тебе достался, а не ей, и ты сделал всё для этого, и я твой целиком и полностью, и сердце моё твоё, а ты... меня теперь пойдёшь Настасьей заменять! Да как же мне это вынести?! Рогожин смотрел на страдания князя равнодушно; они вызвали у него противное, гадкое чувство. — Так ты же не даёшь того, что мне необходимо! — бросил он, подходя ближе к Мышкину, — Одними разговорами и поцелуями невинными твоими сыт не будешь, а у меня, в отличие от тебя, юродивого, потребности есть! Я ласки хочу! Что я должен делать по-твоему, а? Сам себя ласкать всё время? Да уж не смешно ли это?.. — злоба вскипала в нём, и слёзы князя ему были удовольствием, и он искал способа ранить его ещё больнее, — А Настасья хороша в постели, ай как хороша! Что вытворять умеет! Тебе, идиоту, и не снилось!.. А поцелуи твои... они и рядом не стояли с её поцелуями, вот как!!Князь, задыхаясь от слёз, в исступлении схватился за руки Рогожина, этим жестом как бы моля о пощаде:— О, не говори мне этого, прошу, прошу!! Я всё понял, я исправлюсь, я научусь, только не оставляй меня! Не уходи!! Я исправлюсь, исправлюсь! Лев Николаевич рухнул на колени перед Рогожиным и, подавляя в себе рыдания, дрожащими пальцами потянулся к ремню на его штанах. Ему было страшно, и стыдно, и невыносимо больно, и он ненавидел себя за невнимание к нуждам Парфёна и за то, что ему самому они были абсолютно чужды. Пальцы князя запутались от волнения, и он не мог справиться с чертовым ремнём. Он дёргал пряжку, но она не поддавалась, и все попытки расстегнуть ремень были нелепыми и бессмысленными.Эта позорная неудача просто растоптала князя, и он не мог уж больше сдерживать эмоций — закрыл своё лицо и разрыдался в истерике где-то в ногах Парфёна. Рогожин посмотрел на него сверху вниз с отвращением, отступил назад и устремился к выходу из квартиры. Звук яростно захлопнутой двери походил в тишине на звук выстрела.