Глава шестнадцатая (1/1)

ВасечкинВот так дела-а-а… Петров обзавидуется, когда узнает, куда меня занесло! Когда мы так по-глупому свои три желания проср… то есть, профукали, мы долго не могли успокоиться – всё придумывали и придумывали, что могли бы пожелать. Фантазия-то у нас будь здоров, особенно у меня. А потом мы с ним как раз и посмотрели это кино, про волшебные спички. Вот тогда у нас глаза разгорелись, хоть бы одну спичечку, хоть бы половинку… Одним желанием можно сделать миллион коробков, мы бы всю Землю захватили бы. На всей планете сразу наступил бы коммунизм! А что, запросто! Надо будет этому Тимке насоветовать. Сейчас колдовать может только он, спички слушаются только его. Вот он хитрый! А то бы я стырил коробок, и всё, сразу домой! Хотя на острове тоже очень интересно. Никаких училок, никаких вожатых, никаких воспитательш. Никто не командует, не воспитывает, делай, что хочешь. Бегай голышом хоть весь день, никто слова не скажет. Наоборот, мальчишки только рады, и Тимка, и Волшебник, и Толик. Эх, Петрова бы сюда… И Машку Старцеву… А что, разве девочкам нельзя на остров? Надо спросить, может Тимка её сюда наколдует. Вот только как мы при Машке будем голыми скакать? Ха, да я со стыда помру сразу. Она же такая вся… А вот если бы и она разделась… У-у-ух, куда меня занесло, да разве же она без трусиков появится перед нами, а? Как же хочется её увидеть… И Петрова тоже. Скучно без них… Но когда мы сегодня устроили в библиотеке тако-о-ое, я чуть не спятил, честно! Я такое даже на папиной кассете не видел, которую он в шкафу прячет от меня. На кассете просто тётки и дядьки, а тут – такие же мальчишки, как я. Впрочем, если совсем честно, только по секрету – я уже такое проделывал. Ну, почти такое. В прошлом году, в лагере, когда мы с Петровым и Гусём в изоляторе лежали. Мы его тогда здорово поколотили, чтоб не задавался! Но нам тоже досталось, вот мы втроём и отлеживались. Днем от скуки на стенку можно было лезть, книжки читали, в шахматы играли. Зато ночью…Наверное, надо по порядку, да? Так вот, на второй день в изоляторе мы уже ошалели от скуки. Выходить-то не разрешает медсестра. Но мы и сами бы не пошли, хотелось отдохнуть после всего того, что мы там устроили. Меня же приняли за хулигана, еле удалось отвязаться. И вот мы лежим вечером, играем в шахматы, а они уже мне поперек горла. И Гусю тоже, конечно. Он сказал:- А что мы всё, как детишки? Давай по-взрослому? И вытаскивает из своей сумки карты. Мы с Петровым сразу оживились, шахматы убрали подальше, Петров ко мне на кровать перебрался, и Гусь карты по одеялу раскинул. - А на что играем? – спросил я, рассматривая свои и почесывая другой рукой забинтованный лоб. – На шелбаны не хочется, у меня и так лоб болит. - И на деньги я не буду, - добавил Петров. Хотя сколько там у него тех денег? Он мне трёшку показывал, родители дали на всю смену. - Без проблем, - важно ответил Гусь, строя из себя взрослого. Светлая челка упала ему на подбитый нос, он сдул её. – Я же сказал – по-взрослому. Значит по-взрослому. На раздевание. Или слабо?- Ха-ха, слабо! Ничего не слабо! – быстро воскликнул я. Оглядев себя, я понял, что играть придется две партии от силы – на нас ничего не было, кроме трусов и маек. – Петров, выгляни в коридор, ушла Зиночка или в кабинете закрылась?Зиночка – это медсестра, которая заглядывает к нам иногда, делать перевязки и переклеивать пластыри. А Светлана Львовна – фельдшер, кроме лагеря еще работает в местной больнице, её целыми днями не бывает. Ну, если только чем-то серьезным кто-то не заболеет. А наши ссадины и синяки серьезным считать уж точно нельзя. Петров вернулся и доложил:- В кабинете свет выключен. Или спать легла или к своему Лешке умотала. Лёшка – это пионервожатый 2-го отряда. Уложил своих спать, и теперь они с Зиночкой возле моря сидят и на звезды смотрят. Я знаю, мальчишки рассказывали. Гусь, услышав такое, подорвался к двери и выключил свет. - Фонаря хватит, - сказал он, кивнув на фонарь за окном. Он не гас даже ночью, и вокруг лампы тучей вилась мошкара. И это хорошо, иначе она вся налетела бы на корпуса и к нам, в изолятор. Он вернулся в кровать, взял карты, взглянул на нас по очереди и хищно усмехнулся. Наверное, думает, что проиграет кто-то из нас, ха! Размечтался! Я оказался прав, в первом коне проиграл он. Судя по кислому виду, он уже был не рад, что затеял это. - Снимай-снимай, - ухмыльнулся я. – Всё по-честному. Гусев вздохнул и потянул майку, зацепился за ?раненый? нос, чертыхнулся и чихнул. Потом откинул майку на стул. Я с удовольствием оглядел кусочки пластыря, налепленные на его плечи и грудь. Здорово мы с Петровым постарались!Второй кон оставил без майки Петрова. Он пожал плечами, укутался в простыню. - Э-э! Так не честно! – воспротивился Гусь. – Нефиг накрываться! Ты еще одеяло возьми. Петров состроил печальные глаза – а он это умеет – и убрал простыню. А третий кон проиграл я… Хотя кто бы сомневался? Гусь нахватал себе все козыря и закидывал ими и меня, и Петрова. Но Петров вовремя соскочил, а я трепыхался до последнего. Пришлось стягивать майку. Я делал вид, что жутко недоволен, а сам радовался – в комнате стояла духота, и майка противно липла к коже. Я бы и так её скинул, без карт. Мы переглянулись, Гусь расплылся в ехидной улыбке и сказал зловещим шепотом:- А сейчас самое интересное. Готовы, детки?- Сам детка! – заявил я и показал ему кулак. Большой парень, которого боялись все, оказался трусишкой, особенно после нашей драки на пляже. И сейчас он с опаской отодвинулся от моего небольшого, но костлявого кулака. Чтобы не давать ему шанса подтасовать, я забрал колоду и принялся сдавать сам. На этот раз мы не торопились, каждый тщательно смотрел карты, долго думал и хитро поглядывал на остальных из-под карточного веера. У Петрова вспотел лоб и он то и дело сдувал мокрую челку. Интересно, кто же первый расстанется с трусами?- Эй, ты чего жулишь? – возмутился вдруг Петров, грозно глядя на Гусева. - Кто жулит, кто жулит?! – засуетился Гусь. - Вот и не тяни карты из отбоя, хитрый какой. Верни туза обратно! Он только что вышел с моей дамой! Я Петрова таким строгим еще не видел, хоть мы с ним знакомы чуть не с первого класса. Наверное, он очень за свои трусы переживает, хихикнул я про себя. Увы, моему другу этот спор не помог, он проиграл. - Давай, Петров, - с сожалением вздохнул я. – Всё по-честному, снимай. - Может, потом, а? – жалобно попросил он. – Сейчас все проиграем, и сразу всё снимем. - Ну, и кто теперь жулит? – ехидно спросил Гусь. – Если такой честный, снимай! Делать было нечего. Петров слез с кровати, развернулся к нам спиной и потянул трусы вниз. У него красивые трусы, черные, спортивные, с белыми полосками по бокам. Они были совсем новые – родители купили специально для лагеря. Я коротко хихикнул, увидев белый зад. Петров вообще был немного пухловат, не то, что я – кожа да кости, все ребра видны. Прикрываясь ладошкой, Петров вернулся на кровать и попытался было снова потянуть на себя скомканную простыню, но я ухватил за другой конец и отобрал:- Фигушки, всё по чесноку! - А еще друг, - уныло протянул Петров и шмыгнул носом с белым пластырем. - Ладно вам, сейчас твой дружок тоже голышом плясать будет, - хохотнул Гусь. – Раздевай! Ой, то есть, раздавай!- Это мы еще поглядим, кто голым спляшет, - проворчал я, раскидывая новый кон. Но на этот раз он оказался прав – я продул… И так по идиотски – зевнул и выбросил козырного туза на какую-то десятку. Гусь рад стараться, тут же мне сунул козырную даму, а мне и крыть нечем. - Давай, Васечкин, заголяйся, - выдал Гусь, а его ухмылка была всё шире и шире. Делать нечего – теперь они оба смотрели на меня, не отрываясь, особенно Петров. Он меня точно засмеёт, если я хоть заикнусь, что не хочу раздеваться. Вздохнув, я лениво слез с кровати, отвернулся и снял трусы. Внутри у меня похолодело, окутал стыд и вместе с ним появилось странное чувство, что мне очень приятно чувствовать чужие взгляды. Мой перчик стал твёрдым, непослушным. Так бывало, когда сильно хотелось в туалет. Но сейчас-то не хочется! - Ну, играем дальше? – нетерпеливо позвал Гусев. - Играем, играем, - сказал я, возвращаясь на своё место. И теперь уже Петров отнимал у меня простыню, которой я пытался прикрыться совершенно автоматически. - Всё, теперь я сдаю, дай колоду, - потребовал Гусь, а у меня даже не было сил её удержать: по всему телу бежали какие-то мурашки, меня немного потряхивало. Никогда такого не чувствовал. Разве что на уроке, перед тем, как вызовут к доске. - А если мы снова проиграем, что делать? – спросил вдруг Петров. – Нам уже нечего снимать. Гусев задумался, тасуя карты. Потом ухмыльнулся:- Известно что – проигравший сосёт у остальных. - Как это? – наивно спросил Петров, поморгав длинными ресницами.Я нервно хмыкнул:- Не знаешь, что ли, как? Ротиком. Как конфету. - Мы так не договаривались, - нахмурился Петров. - Забоялись? – оскалился Гусь. - Это кто забоялся? Никто не забоялся! – отважно заявил я, выпятив грудь. – Ты еще выиграй сперва! Сейчас сам без трусов останешься! Гусь, ничего не ответил, стал сдавать карты. Но по его виду я понял, что он сосредоточился и так просто с трусами расставаться не собирается. А мы с Петровым переглянулись и принялись закидывать Гусева с обеих сторон. Да еще ему с картами не повезло в этот раз, одна мелочевка. В общем, Гусь сдулся. Но он не стал отнекиваться и спорить, в отличие от нас: сразу стянул трусы, хоть и поглядывал на нас из-под светлой чёлки сверкающим глазом. Теперь мы все трое сидели голышом, и строго следили, чтоб никто не укрылся простынёй. Надо ли говорить, куда мы смотрели? Конечно, на писюны друг друга! Хотя у Петрова был такой же небольшой как у меня, чего я там не видел? А вот Гусь… Его член был больше, толще, длиннее, и вокруг уже появился светлый пушок, и даже несколько волосков. Ну, он ведь и был старше нас на два года. Заметив наше внимание, он гордо ухмыльнулся. - Ну, что, играем дальше? – спросил он и, не ожидая ответа, стал раздавать.Как будто мы могли отказаться. Чтобы прослыть трусами? Ну, уж нет!Предчувствие у меня было плохое, и оно не обмануло – я снова продул… У Гуся ухмылка была такая, что были видны все зубы, включая даже коренные. Наверное, он уже предвкушал, как я становлюсь на коленки. Но я не решался даже поднять глаза, делая вид, что разглядываю карты, которые еще держал в руках. - Ну, и кого ждем? – ехидно спросил Гусев. – Давай, Васечкин. А то завтра все узнают, что ты трус. - Ты что, собрался рассказывать, на что мы играли? – округлил глаза Петров. - Нет, конечно, - пожал плечами Гусь. – Но что он трус, я точно скажу. - Я не трус, - через силу ответил я и задумался – а с кого же начать? Впрочем, думал я недолго: Петров мой друг, значит, он будет первым. Я перекатился через кровать, раздвинул его колени и взял пальцами тонкий белый писун, который был уже твердым – да, Петрова завела наша игра! Кто бы сомневался. Всё произошло так быстро, что Петров даже пикнуть не успел, как я уже присосался к его столбику. Нельзя сказать, что мне сразу понравилось, было просто непривычно и стыдно. Отсчитав мысленно до десяти, я прекратил, утер губы. - Теперь мне, - деловито потребовал Гусев и облизнул губы. Его член был прямой, большой, огромный – ну, мне так казалось, когда я на него смотрел. Конечно, у страха глаза велики. Вздохнув, я перелез к нему на кровать и наклонился. Вкус был странный, но отвращения не было. Ну, солоноватый, так я люблю солёную рыбку. К тому же, соленость быстро пропала, сменилась безвкусием. Я даже немного увлекся и забыл считать. Конечно, это не ушло от внимания Гуся. - Понравилось? – ехидно спросил он, когда я поднял голову. - И ничего не понравилось, - ответил я как можно равнодушнее. – Фу, гадость. - Ага, гадость, сосал, аж за ушами трещало, - хохотнул он. Я снова поднес к его лицу кулак и он заткнулся. - Играем снова, - хмуро потребовал я. Надо ведь отыграться! Я опять взялся за колоду, но едва кинул первую карту на одеяло, как мы услышали треск открываемой входной двери. Уф, наверное, даже в армии так быстро не одевались! Папа рассказывал, что там дается сорок пять секунд, а мы уже через пять лежали под одеялами, успев натянуть и трусы, и майки, сложить шахматы и спрятать карты!Медсестра Зиночка заглянула в нашу палату, услышала сонное дыхание, удовлетворенно хмыкнула и закрыла дверь. Её каблуки процокали по коридору, затем хлопнула дверь кабинета и наступила тишина. Подождав немного для верности, я поднял голову. - Ну что, играем дальше? Ответом мне было сопение с кровати Петрова и ехидный смешок со стороны Гуся. Да, Петров старательно делал вид, что дрыхнет и уже давно. Я его понимал – он не хотел сосать у Гусева… Будить друга я не стал, повернулся на бок и взглянул на Гуся. Его хитрая физиономия была ярко освещена уличным фонарём. Заметив мой взгляд, Гусь улыбнулся и… распахнул одеяло. У него оказались спущены трусы и задрана майка. Его член всё еще твёрдо торчал, требуя продолжения. - Ну, ты идёшь? – шепотом спросил Гусь. Во мне всё дрожало, каждая моя клеточка трепетала, в голове был туман. Наплевав на всё, я соскользнул с кровати и нырнул к Гусеву, а он тут же накрыл меня одеялом. Я прижался животом к его члену, а Гусь взял меня за плечи своими лапами и стал подталкивать вниз. Несколько движений, и я наткнулся подбородком на гладкую и чуть влажную головку. Еще немного, и член Гуся у меня во рту. Большая ладонь замерла у меня на голове, стала придавливать, и я, подчиняясь этому напору, стал сосать. Я был накрыт с головой, и в этой темноте, в этой тишине, чувства были совсем другие. На меня никто не смотрел, и я отдался полностью этому странному действию, которое осуждали все мальчишки в моей школе. Гусь лежал на боку, я тоже, это было удобно и, как я надеялся, незаметно от двери, если Зиночке придет в голову заглянуть снова. Я сосал, двигая при этом языком по головке кругами, потом по столбу, вверх и вниз, а Гусь старался впихнуть в меня свой член полностью. Тут-то я и вспомнил про папину кассету. Там здоровенный негр проделывал такое же с какой-то девчонкой, воткнув ей в рот свой длинный и толстый член. Я смотрел не отрываясь, настороженно вслушиваясь, не щелкнет ли замок на входной двери. И удивлялся, как эта дубинка могла пролезть так глубоко?! Наверное, она доставала до желудка! И вот сейчас я вдруг решил проделать то же самое – я стал медленно насаживаться на член Гуся, протискивая его поглубже. Странное дело, я не чувствовал ни тошноты, ни удушья. Головка нырнула в глотку, я сосредоточенно сопел носом. Гусь, почувствовав такое, приподнял одеяло и уставился на меня. К счастью, у него хватило ума наблюдать молча – ответить-то я всё равно не мог. Вскоре я почувствовал, как мои губы коснулись пушка у основания его члена. Да, он вошел полностью! Ошалеть можно… Он пульсировал где-то в районе шеи, а я даже не мог шевельнуться, боясь сломать его или поперхнуться. Я замер на несколько мгновений, привыкая, потом стал руками отталкивать Гуся от себя, и его член плавно стал выбираться. Мой рот был широко открыт, а зубы едва касались кожицы, я всё боялся её поранить. Щедро смоченный слюной, член толкался в моем горле, и я вдруг понял, что Гусь вовсе не собирался вытаскивать, он уже снова шел вперед! Да, меня стали нагло еб*ть в глотку, не спрашивая моего желания. И, что совершенно было непонятно, мне это нравилось. Я снова застыл, предоставив действовать этому наглому мальчишке. А он рад стараться! По моему подбородку стучали его пушистые яйца, а мой нос то и дело упирался в упругий лобок. Ух, как же Гусь распалился… Моя голова ходила ходуном, насаженная на его член, а в горле усилилось трение, я пытался сглатывать слюну, чтобы облегчить ход. Интересно, почему я не чувствовал тошноту? Может, потому, что два года назад мне удалили гланды после ангины? Иначе я это ничем объяснить не мог. И вот, в какой-то момент, Гусь толкнулся в меня последний раз, замер, и я почувствовал, что его член задрожал сильнее обычного. Что-то теплое потекло мне прямо в живот, будто я глотнул слишком горячий чай. А потом эта твердая палка стала отпускать меня, высовываясь обратно. Гусь взял меня под мышки и подтащил к себе.- Ну? – спросил он, вглядываясь мне в лицо. - Что? – спросил я хрипло. В горле саднило.- Классно?- Не знаю, - пожал плечами я. – А что это в меня потекло потом?- Я в тебя кончил, - показал крупные белые зубы довольный Гусь. – Круто?- Круто, - неуверенно сказал я. – Прямо вот так? Прямо туда? И что теперь?- Откуда я знаю, - хмыкнул Гусев. – Я еще никому в рот не кончал. А ты молоток, так глубоко засосал… Я думал, откусишь. - Очень надо, - наконец, улыбнулся я, чувствуя, как растягиваются резиновые губы, затвердевшие и занемевшие. И потребовал: – Теперь ты мне.- Не хочется, - сморщил исцарапанный нос Гусев. - Так нечестно! – возмутился я. – Получишь сейчас!- Ладно, ладно, не шуми, - сказал он, вздохнул и нехотя полез под одеяло. Я почувствовал, как с меня стаскивают трусы, и через пару секунд на своем писуне что-то влажное и теплое. Это его рот, подумал я восхищенно. Мне впервые в жизни сосет мальчишка… И новая, неожиданная мысль: жаль, что это не Петров. Гусь сосал лениво, не по настоящему, просто держал мой писун во рту, едва касаясь губами. Ну, да и ладно, мне, честно говоря, уже перехотелось. - Ладно, хватит, - сказал я. Натянув трусы, я перелез в свою кровать.Петров уже спал по настоящему, не притворяясь. Интересно, видел он, что мы с Гусём вытворяли? - Васечкин, а Васечкин, - позвал меня Гусев. - Чего?- Ты только не вздумай никому рассказывать, - сказал он.- С ума сошел? – возмутился я. – Ты сам не ляпни. А то всем лагерем над нами ржать будут. - Ла-адно, - зевнул Гусев, повернулся на другой бок и уснул.А я долго пялился в потолок, разглядывая неясные тени от фонаря, и размышлял, что же это сегодня со мной такое было?Ну, а утром в окне появилась Машка Старцева и подарила мне ?Дон Кихота? И начались наши с Петровым приключения… Но об этом как-нибудь в другой раз.