1 часть (1/1)

Они останавливались редко, но, даже если и останавливались?— отдыхали недолго и плохо. Цуме прекрасно видел, как выбивается из сил Тобоэ. Видел, что он уже выбился. Тянул его назад, ждал, наблюдал украдкой за тем, как он хрипло дышит, едва сдерживая скулеж?— но не жалел, нет. Жалости здесь места не было, да и не помогла бы она мелкому волку?— щенку ещё, слишком юному для того, чтобы пройти такой огромный путь самостоятельно и слишком гордому, чтобы остановиться. Следовало поддерживать его по-иному, и в этой неловкой поддержке находить успокоение для себя самого.Цуме чувствовал к мелкому какую-то неясную тягу, вдохновлялся им, только ради него сам продолжал идти и только его хотел поддерживать?— но не жалеть, нет.Нет.В выбранной ими пещере было не так холодно, как снаружи. Здесь не дул ветер, глаза не слепило жемчужно-белое полотно, не хрустели кости под ногами. Здесь было тихо, и тепла меха хватало для того, чтобы прогреться.Тобоэ все равно дрожал, забившись в угол.Киба?— целеустремлённый до безумия?— отправился в город, прихватив с собой Хиге.Они остались одни.Цуме с трудом уговорил мелкого лечь.Уговорил спрятаться, переждать бурю. Если бы снег был мягче и без той острой ледяной корки, предложил бы зарыться в него и поспать, прижавшись друг к другу, но на снегу лежала мёрзлая вода толстым пластом, и по этой мёрзлой воде полосой тянулась красная-красная волчья кровь?— кровь Тобоэ. Цуме не хотел видеть эту кровь.Цуме хотел зализать эти раны.Цуме не был уверен в том, что может позволить себе такое; не был уверен в том, что Тобоэ это ему позволит, но он все равно медленно подобрался и лег рядом, и вытянул уставшие, исцарапанные льдом, лапы, и носом?— холодным и сухим?— коснулся ледяных браслетов Тобоэ.Люди начинали сближаться с прикосновений рук. Цуме не раз видел сплетённые пальцы и счастливые улыбки, и он не мог так, но не жалел об этом, нет. Никогда не жалел. Если бы Цуме действительно был человеком?— его осторожное прикосновение означало бы нечто не меньшее, чем поцелуй.Целовать он не умел.Лизать?— да.Не жалостливо, но с заботой, и робко?— обязательно робко?— потому как только из-за смелости Тобоэ и его силы они все были сыты и все имели силы на поддержание тепла и возобновление пути; все они, кроме самого Тобоэ.Цуме колебался, думая о своих чувствах, но, в конце концов, нечто светлое?— довольно первобытное и возбуждающее от своей простоты?— побудило придвинуться ближе и без стеснения провести языком по раненой холодной лапе маленького волка.Тобоэ дёрнул лапой и сжал зубы: испугался. Не понял намерений попутчика; едва расслабившись, вновь весь взъерошился и напрягся, и посмотрел на Цуме с опаской, но прямо, и наклонил голову, хмуря брови.Цуме в ответ махнул неловко хвостом и опустил пониже голову, пресмыкаясь перед союзником удивительно радостно и быстро; и Тобоэ понял.Тобоэ улыбнулся, морща нос, и потянулся вперёд, чтобы обнюхать Цуме, зарыться в густой мех и легонько прикусить, слыша в ответ игривое рычание.Они останавливались редко, но, даже если и останавливались?— отдыхали недолго и плохо. Цуме видел, что Тобоэ становится легче рядом с ним, и именно поэтому заставил его спрятаться и отдохнуть. Заставил умерить пыл, и мелкий умерил, без сил падая на промерзлую землю.—?Ты уж прости меня,?— тихо начал щенок, потираясь носом о загривок Цуме,?— постоянно вас задерживаю, хоть и пытаюсь не отставать…Цуме глубоко вдохнул соленый запах морской воды и собственный запах Тобоэ?— тот пах орехами и молоком, едва уловимо, будто ещё недавно был ребенком?— и выдохнул на свежую рану, пытаясь ее согреть.Пытаясь согреть Тобоэ.—?Я уговорил тебя остановиться, но не потому что ты не можешь идти, Тобоэ,?— Цуме не знал, врёт он или нет,?— а потому что я уже не могу.Все тело ныло от долгой дороги. Подушечки на лапах трескались до крови, и он, возможно, и правда не мог больше идти. Чего уж там: он изначально не мог, и теперь смотрел в глаза мелкого, как в глаза единственного существа, которому имел возможность об этом сказать. Так и было, наверное. Тобоэ был единственным.И перед ним одним хотелось так лежать, и вылизывать его раны, и позволять ему обнюхивать себя и легонько кусать белыми зубами?— не так давно сменившимися.Цуме вычистил каждую царапину, прежде чем медленно перевернуться на спину и вытянуться, показывая Тобоэ беззащитный живот. Так почти ничего не болело. Так было удобно и совсем не страшно, и Цуме меньше думал о собственной ничтожности, когда его вылизывали с такой страстью и нервным обожанием везде, где могли дотянуться.Тобоэ был робок первые холодные минуты, но вскоре тесное пространство пещеры согрелось от их дыхания и их закипающей крови, и он стал развязнее. Цуме то и дело дёргался и скулил под ним; приходилось терпеть укусы и довольно откровенные ласки, но он не был против, потому как и терпеть это все было просто и приятно.Тобоэ был аккуратен, несмотря на то, что дорвался-таки и теперь лизал Цуме везде-везде, жадно тычась носом во все места, до которых только мог достать.Цуме не думал, что до такого дойдет, но не злился: Тобоэ заслужил награду и имел полное право обнюхать его с ног до головы и лизнуть там, где понравилось больше всего?— под смущённо опущенным хвостом.Воздух?— кристальный и колкий?— стал быстро густеть, пахнуть возбуждением, желанием и той страшной любовью, которую волки друг к другу питали. Цуме послушно прогнулся, когда Тобоэ попытался лизнуть его член, не смог этого сделать и зарычал низко и требовательно, скаля клыки. Странно было ощущать себя жалкой пародией на самку, но не странно было отдаваться, и в удовольствии плотском Цуме находил теплое счастье от самого осознания этой близости и от того, что он настолько желанен.Тобоэ долго ухаживал за ним: лизал горячо и влажно, смазывал слюной, пока она не потекла по шерсти холодными каплями, и оторвался от Цуме, только когда тот сам жалобно заскулил, прогибаясь ещё сильнее и ещё требовательнее.Сердце ощутимо ёкнуло, когда Тобоэ?— лёгкий и костлявый?— навалился сверху, покрыл, потираясь клыками о холку и членом о нежное мокрое место прямо под хвостом.Мелкий не отличался габаритами, но он толкнулся внутрь грубо и задвигался быстро, сжимая на загривке челюсти почти до крови, и волк под ним, способный вытерпеть что угодно, заскулил. Если бы не плотный мех, Цуме пришлось бы туго. Если бы не желание, он бы сбросил с себя Тобоэ и сбежал, более того?— он бы не позволил сотворить такое со своим телом, но сейчас у него стояло так же крепко, как и минутой ранее, несмотря на боль и жестокий животный темп, без капли разума или вдумчивости?— тех вещей, с которыми Тобоэ его совсем недавно ласкал.Зарычав тихо и нежно, мелкий иглами зубов вспорол толстую кожу на загривке?— оставил метку?— и сразу зализал, и взял темп спокойнее и приятнее, и Цуме, напряжённый, будто струна, рвано выдохнул и упал на передние лапы, широко раскрывая горящую пасть. Единственным, что он не прочь был перенять у людей, были поцелуи?— долгие и страстные?— и Цуме обернулся, мгновенно попадая под раздачу протяжных мокрых движений теплым языком.Тобоэ, судя по всему, никогда и ни с кем не был, и именно поэтому, должно быть, с таким желанием отвечал на каждое движение старшего волка. Цуме и этому был рад.Он напрочь забыл о собственной ничтожности, прижатый к холоду худым сильным телом, согретый их общим теплом и странной любовью, что нередко вызывала болезненное раздражение в районе сердца. Он был счастлив, абсолютно счастлив, когда Тобоэ, радостно скуля, в последний раз толкнулся внутрь и замер, скрепляя их быстрорастущим узлом.Внутри стало ещё жарче.Цуме лёг рядом с Тобоэ, и тот, изогнувшись, стал вылизывать его с такой же животной жадностью, с которой трахал.Холку жгло, нестерпимо распирал изнутри узел, и Цуме, потерявший в этом безумии остатки разума, сжался, побуждая Тобоэ заскулить и кончить быстрее.Собственный член ныл, обласканный языком щенка, и ронял Тобоэ в пасть капли пахучего семени. Волчонок глотал их, он выглядел довольным, но Цуме все же хотел в том убедиться.Еле вспомнив слова, он спросил:—?Хорошо тебе, мелкий?Тобоэ только кивнул, не сумев собраться, и от этого неловкого кивка Цуме, каким-то чудом поверивший в свою значимость, излился.***Они останавливались редко, но, даже если и останавливались?— отдыхали недолго и плохо.Впервые отдохнув хорошо, Цуме весь остаток пути жалел о том, что они не делали этого раньше.