XIV (1/1)
Старый аккордеон с медными голосами, тростниковые флейты и барабан. Все это разом ударило Ковингтонский вальс. Медленный, как осень, и протяжный, как ветер, который приходит в долину с первыми заморозками. Они стояли на пригорке, невесты напротив женихов, а внизу все остальные. Держались за руки в большом хороводе. Так придумали старейшины, то есть мистер Уокер, конечно, но всем остальным понравилось. Платья у них правда почти-почти одинаковые. А венки разные. Теперь нужно идти навстречу друг другу. Вместе со звуками вальса. И взяться за руки. Китти поторопилась не в такт. И Эстер пришлось поспешить за ней. - Никогда у меня слуха не было, - улыбнулся ей мистер Николсон и пригласил на первый тур вальса. За его спиной пропали музыканты, Кристоб, неестественно вздернувший голову, и опушка темного леса. Столы, как в любой торжественный день, поставили на улице у парников. После трапезы – обязательно танцы. То есть, это у всех остальных сразу танцы. Вот старейшина Уокер отводит в сторону Китти и Кристоба. И говорит им что-то очень проникновенное. Кристоб снова вытянулся, как утром, на холме. А Китти, кажется, и вовсе расплакалась. Но Кристоб молодец. Сообразил. Прижал ее руку покрепче. - Да, сэр, само собой, сэр, понимаю, сэр... Теперь и их черед. - Эстер, Август. Я и не знаю, как начать. Я, кажется, так запугал ребят... У Кристоба рубашка еще белее стала. Право слово... Да будут они жить в согласии. Впрочем, вам слова эти важны не менее... Николсон перемялся с ноги на ногу. Вдруг поймал себя на том, что сам, вслед за Кристобом, расправил плечи. Сюртук – единственный праздничный, сто лет не надевал – тесноват. Но, надо отдать должное дамам, выглядит как новенький. И что они только с ним... - Многожды рассуждали мы в молитвенном доме об образе и подобии Божием. И многое в строках Святого Писания может показаться неразрешимой тайной, если мы не вспомним о воле человека. Воля, которая управляет нашими страстями и желаниями тела, воля, которая ведет нас к единению и к познанию Бога. Добрая воля, с которой Всевышний сотворил мир и человека, подобного себе. Эстер поодаль тихо, как мышка. Глаз не подняла. Пальчики теребят оборку на юбке. - Союз ваш – заключается только вами и только ради вас самих. Ничто и никто не может заключить его за вас, поддерживать его за вас или расторгнуть его за вас. Я не посредник Бога и не его посланник. Я лишь пастырь, что читает вам Библию и желает вам крепости, мудрости и счастья земного и небесного. Обещайте же друг другу хранить любовь и верность, коль выбрали вы вместе пройти дорогу земной юдоли. - Эстер... - От звука своего имени чуть не всхлипнула. - Эстер, да простит мне старейшина Уокер... Но я хотел бы назвать чудом, чудом все то, что произошло в последние недели, все то, благодаря чему мы теперь обещаем друг другу быть вместе. - Эстер? Нужно говорить. Самое страшное. Нужно говорить. Как мудро придумано старейшинами, что все это происходит не при всех. - Эстер... - Мистер Николсон, я... я обещаю... Забыла. Репетировала с миссис Уокер и забыла. - Мистер Николсон, вы были такой несчастный, мне вас так было жалко... Николсон сделал Уокеру намекающий жест. И взгляд читался однозначно. - Эстер, Август, возьмитесь за руки в знак того, что вы препоручаете себя друг другу и берете на себя заботу друг о друге, живя в любви и во Христе... И... Моргнул удивленно. Руку сжали тонкие пальчики. Крепко и тепло.* * * - Полагаю, все уже готово для танцев? - Так точно, мистер Уокер. Полечку пободрей? Стол зашевелился. - Кристоб, давай скорее! - одной рукой тащит мужа, в другой зажат печеный домик с трубой. - Китти, я тоже пряник не доел... - Ерунда, там доедим! Из парника раздались аккорды маленького пианино. Николсон посмотрел на Эстер. Дети. По прянику в обеих руках. Устроили же роскошь. - Эстер! - не унималась Китти. Николсон разжал липкие кулачки, взял у жены обе сладкие лошадки, прибавил к ним еще по сладкой овце, завернул все в платок и убрал в карман. - Пойдем? - Угу. Уже вовсю летит первая полька. - Август, давай! - кричит пасечник, он же барабанщик. - Эстер, держись... Потолок украшен гирляндами из листьев и сушеных ягод, у кавалеров на шляпах и в петлицах сидят целые соцветия полевых колосьев, поздних трав и фиалок. Ограбленная миссис Клак отплясывает с доктором, Финтон пригласил Айви. Опоздавший к ней Люций унимает в углу разбушевавшегося Ноя.* * * Музыкантов уже не остановить. Польки, вальсы, контрдансы... Словно решили отыграться на всех за месяцы молчания своего оркестрика. В теплицу внесли большие фонари, как те, что освещают границу леса. Пролившийся свет заставил посмотреть на улицу. Оказывается, давно стемнело. Вот-вот выйдет луна. А внутри хрустального дворца Ягодную польку требуют по пятому разу. - Эстер, давайте с нами! - снова кричит Китти. - Позволь, я пропущу, вот будет хоть вальсок... - Мы пропустим, Китти! Потянул к себе, усадил на колено. Хрупкое плечико под белой льняной тканью горячее. В волосах – розы. Белые и желтые. Тонкий, застенчивый запах. - Ой, кто там бежит? - Где? А! Детишки... придумали что-нибудь...- Мама! Папа! Мама! - Что такое? Хотите пряник... - Там звери! Звери! - Мертвые звери! - Те, о ком нельзя, мама! Музыка оборвалась. - Как?! - вздохнул женский голос. Пары побросали друг друга. Старейшины переглядывались. - Те, о ком нельзя, Те, о ком нельзя!... - кричал Ной и скакал между людьми полечным галопом.