2. Боль. (2/2)
- Что ж, - пожал плечами Генри. – Значит, будет другой. А отчаиваться и грешить унынием я не собираюсь.
Татьяна благодарно взглянула на него.- Да, - Юлия улыбнулась на этот раз светлее. – Возможно. Сомневаться в людях все равно что сомневаться в Боге. Остается верить в их разум и добро, что еще осталось на этом свете.- Демоны издеваются над нами, - хмуро усмехнулся Генри. – Говорят, это время нас должно радовать. Ведь разве не пополняются ряды нашего воинства многими чистыми душами?Юлия покачала головой.- Мы бы предпочли остаться вовсе без воинства, чем пополнять его таким способом. А еще лучше было бы, можете им передать, чтобы они перестали нападать на наши границы.- Обязательно, - серьезно кивнул Генри. – Передам. Как только встречусь с кем-нибудь из них. Думаю, перед смертью им будет очень интересно узнать об этом.Юлия тихо рассмеялась.- Узнаю вас, князь... Горячи не в меру, хоть и сдержаны истинно по-королевски. Но на Констанцию вы гневаетесь напрасно. Она несдержанна, но предана Господу, искренна и терпелива... У нее в жизни было мало хорошего.- Но было и мало дурного, - возразил Генри. – Она чиста душой, но в ней нет вашей жертвенности и силы, баронесса. Ей не приходилось пройти через те испытания, что и вам... Она не способна на подвиг. Поэтому перед вами я глубоко преклоняюсь и соглашусь принять от вас любые наставления, любое мнение, но от нее - нет.
- Мое мнение... – Юлия вздохнула. – Мое мнение, что любая война - проклятье. Любая, князь. И если простых солдат еще можно простить, то с тех, кто толкает их на битвы, спросится и очень строго.
Поэтому Констанцию можно понять. Ах, Генрих! Я ценю вашу славу и подвиги, и то наследие, что вы оставили за собой, что вдохновляло столько прекрасных людей... Но ведь долю истины содержат и те слова, что вашим истинным наследием стала та неприязнь, что англичане и французы испытывают друг к другу и по сей день.- А вы не преувеличиваете? – сказала Татьяна тихо.
- Боюсь, что нет.Генри некоторое время молчал, и лицо его было непроницаемо спокойно, но Татьяна уже достаточно хорошо его изучила, чтобы знать, что он никогда не охвачен чувствами так полно, как в те моменты, когда лицо его абсолютно ничего не выражает.
- Значит, - сказал он, наконец, – я должен взять на себя ответственность за всю ту вражду, которые люди питают друг к другу вот уже шестьсот лет... За всех этих людей? Должен признать, что настолько завладел их помыслами и чувствами? Боюсь, эта честь слишком велика для меня. Я могу нести ответственность перед Богом лишь за свои собственные поступки. А глупость и ненависть каждого человека лишь на него грехом и ложатся. Что касается Франции… Когда мы только высадились, я издал указ, запрещающий под страхом смерти произвол и поджоги, грабежи монастырей и насилие над женщинами... Я запретил любое проявление скотства – включая сквернословие. И никому не было пощады за нарушение приказа.- Помогло? – грустно улыбнулась Юлия.Генри сверкнул глазами.- Я этого знать не могу. Я не могу нести ответственность за каждого человека. Но я сам – как человек и как король – свой долг выполнил. Я не собираюсь держать ответ за них – только за себя. А за себя я дал ответ.- Вильгельм Завоеватель тоже когда-то завоевал Англию, - напомнила Татьяна. – Может, начнем винить и его? Но англичане злобы не затаили тогда. Или просто ко времени Генриха нравы стали другими? Мало ли моей стране пришлось вынести и от французов, и от немцев, и от тех же англичан во время Крымской войны? А я к ним неприязни не испытываю никакой... Так кто виноват, что французы так злопамятны? И… не хотелось бы мне об этом говорить... Но французов многие недолюбливают во всем мире... И в этом тоже Генри виноват? И даже войну Алой и Белой Розы ему приписывают, хотя смута началась еще во времена его отца…Генри с улыбкой чуть сжал ее руку.
- Я вовсе не нуждаюсь в твоей защите, - сказал он. - Пусть говорят и думают, что хотят.Однако Татьяна неожиданно для себя разгорячилась и уже не могла остановиться.- Не Генри начал Столетнюю войну! Не он один принимал участие в ней! Он был лишь одним из многих, из очень-очень многих… Но он был умнее, отважнее, талантливее других. И французов, и англичан. И его запомнили - его одного из всех. Он был ЛУЧШИМ. И за это его не любят. Лучшим всегда завидуют. Это плата за величие.
- Я же сказал, что не нуждаюсь в оправданиях и защите, - мягко повторил Генри. – Не горячись... Какое мне дело до того, что болтают люди? Ведь сам Бог на моей стороне. И ты.- Ну что ж... – Юлия глубоко вздохнула и поднялась. – Мне пора, пожалуй. Танюша, светик, проводи меня немного.Татьяна поняла, что Юлия хотела поговорить с ней наедине. ?Проводить? было понятием чисто условным: ангел с любого места может взмыть в небо. Генри лишь молча кивнул на прощание, продолжая смотреть прямо перед собой задумчивым взглядом.Небо было совсем светлым – бело-голубым, и полосы-прорехи в тучах приятно золотились. Долину устилал густой вязкий туман, клубившийся по пояс, местами достигая плеч. Татьяна шла, все еще кутаясь в плащ Генри, он был слишком длинен и волочился за ней по мокрой от росы траве.- Вы решили пожениться? – спросила Юлия.- Да... Наверно... Не знаю, - Татьяна смутилась и испугалась. Она не представляла другого выхода. Но вдруг Генри считает иначе.
- Вы уже обручены? – этот вопрос смутил ее еще больше.- Сейчас такое непростое время, - сказала она неловко. - Как тут думать о себе.- Ты права, - сказала Юлия – О себе стоит думать в последнюю очередь. Мне даже немного непонятно, как вы решились встречаться... Зная, как тяжело приходится сейчас всем.- Разве от того, что мы не станет встречаться, кому-то станет легче? – пробормотала Татьяна смутившись.- Поверь, я вовсе не пытаюсь тебе указывать... И от всей души желаю счастья... Но ты с ним намучаешься. Он упрям, дерзок и непокорен. Не лучшие качества для ангела… Тебе будет трудно.- А без него мне будет невыносимо, - сказала Татьяна.Юлия слегка нахмурилась.- Говорят, самое главное, не потерять свою любовь, а я тебе скажу, что самое главное – не потеряться в своей любви.- Что вы имеете в виду?.. – спросила Татьяна, стараясь говорить учтиво, но к своему удивлению понимая, что начинает слегка злиться.- Не потерять себя. Свои убеждения. Свою веру. Это не то, чем стоит поступиться даже ради самого любимого человека.- Моей вере ничто не угрожает, - сказала Татьяна упрямо. – Напротив, рядом сГенри я становлюсь сильнее и тверже.- О, я вижу! Ты так бросаешься на его защиту, будто он сам Бог.- Бог есть любовь, - ответила Татьяна. – А я люблю Генри. Поэтому буду защищать его, как самого Бога.- Тогда пусть Господь поможет тебе, убережет на истинном пути и сохранит от ошибок...
Татьяна поняла, что снова начинает закипать гневом. Как бы она ни учила себя быть кроткой и милой, как и пристало девице, но гордый воинственный дух иногда просыпался в ней, и она не в силах была с ним совладать. Особенно когда дело касалось ее семьи. И Генри. Вся его земная жизнь, овеянная легендами, представлялась Татьяне одним бесконечным подвигом. Сколько бы она не напоминала себе о том, что все войны – зло, что они несут лишь разрушения и горе. И те, кто развязывает их, не заслуживает возвеличивания. И все же... Генри жил во времена, когда еще не перевились рыцари и герои. Когда победы еще зависли от самих людей, от их храбрости, а так же от ума и таланта военачальника. Несправедливо, да и не достойно было бы сравнивать их с войнами последних веков, где все решали деньги и количество машин для уничтожения. На смену воинам пришли солдаты, которые могли быть героями, но не были больше рыцарями. Вера, благородство и честь стали для людей пустыми бреднями и поводом для насмешек, а для Генри эти качества были и оставались так же естественны, как способность говорить и дышать.- О моем отце тоже много говорили лжи и клеветали на него, - сказала Татьяна, поразмыслив над всем этим. - И называли его Николай Кровавый – его, добрейшего и справедливейшего человека! Но я знаю его... И знаю Генри. Моему отцу в конечном счете поставили в вину излишнее мягкосердечие, не следует королю быть таким... Хорошо. Но Генри таким не был. Он был излишне тверд душой, не так ли?.. Значит, все равно какой – для людей любой король будет плох. Значит, остается одно – быть чистым перед собой и перед Богом. А перед ним они чисты. Уж кому и знать, как не мне.- Никто не может знать все.- Но я знаю то, что нужно мне. То, что поможет мне быть счастливой. Разве это грех – желать счастья?- Я не испытала другого счастья кроме жертвы и самоотречения, - тихо, но гордо сказала Юлия.- Мне жаль, - ответила Татьяна так же тихо.Юлия вздрогнула и взглянула на нее как-то иначе.- Простите, если допустила бестактность. Я благодарна вам за ваши советы...- ...В которых ты не нуждаешься, - Юлия снова улыбнулась светло, как раньше. – Что ж... Остается только пожелать тебе счастья. И пусть оно будет долгим.(Я долго дискутировала с компетентными людьми по поводу как представлять Генри в моих фанфиках - с бородой или без, в процессе чтения этой главы мне вынесли окончательный вердикт - с бородой. Правда почему, я такне поняла).