Часть 2 (1/1)

***сегодня и сейчасПроваливаясь в глубину сознания Дерри, Морган чувствует себя так, будто прыгает с моста в тёмную речную воду, зная, что под её обманчивой гладью скрываются огромные валуны, но отчаянно надеясь проскользнуть мимо них. И уже заранее зная, что этой надежде не суждено сбыться.Дерри опять лежит у стены, но теперь его простое ложе застелено покрывалом, а рядом с ним стоят на треть опорожнённый кувшин с водой и тарелка с толстым ломтём хлеба. Пища почти не тронута: Дерри уже не чувствует голода, поэтому изредка уделяет внимание только питью. Он выглядит исхудавшим и совершенно безразличным к своему нынешнему положению. Когда открывается дверь темницы, он даже не даёт себе труда посмотреть в ту сторону. Когда звук размеренных мягких шагов пересекает помещение и замирает рядом с ним, Дерри закрывает глаза и отворачивается. – Продолжаешь отказываться от еды? – в голосе Венцита звучит недовольство. – Ты меня огорчаешь, мой юный друг. Этак ты совсем обессилеешь…Дерри молчит. Когда он лежит вот так, у него почти не кружится голова, поэтому он старается не делать лишних движений. Речь – это тоже что-то лишнее. – Извольте подняться, лорд Дерри, когда с вами разговаривают, – недовольство сменяется откровенным раздражением. Дерри чувствует лёгкий тычок под рёбра. Затем ещё один, куда более сильный. – Неужто вы вздумали заморить себя голодом? Ну что же, ваше право, только вот времени у вас, боюсь, на это маловато. После пятого тычка, от которого начинает болезненно ныть в боку, Дерри кое-как заставляет себя сесть. Голова тут же идёт кругом, а перед глазами начинают плыть тёмные пятна. Немного переждав приступ слабости, Дерри встаёт на колени, смутно осознавая, что именно этого от него добиваются. – Слишком медленно, – холодный голос обжигает, точно удар плети, и Дерри повинно склоняет голову, утыкаясь взглядом в носы изящных туфель, расшитых золотом и жемчугом. – Ты крайне огорчаешь меня, юноша, и заслуживаешь наказания. Дерри бездумно кивает, не вникая в смысл доносящихся до него слов. Когда Венцит появился в позапрошлый раз, он только поморщился и почти сразу ушёл, велев охранникам прибрать в темнице, отмыть пленника, сменить повязки и выдать ему чистую одежду. В прошлый свой визит он долго и придирчиво оглядывал результат, затем приказал Дерри встать лицом к стене и упереться в неё руками, после чего без лишних рассуждений впервые овладел им, бесцеремонно, но довольно осторожно, стремясь не повредить свою игрушку слишком сильно. И теперь у Дерри нет причины сомневаться в том, что ему снова предстоит то же самое. Что же, он хорошо подготовился, доведя себя голодом до полубессознательного состояния. Это должно помочь почти ничего не чувствовать.– Мне даже жаль… – продолжает говорить Венцит. – Я заготовил для тебя на сегодня довольно интересный урок. Будет жаль, если он пропадёт зря. Хотя… не попробовать ли нам совместить его с наказанием? О, да ты не боишься? Совсем ничего? Досадно, весьма досадно… Но, кажется, я придумал. Мой друг Ридон сегодня, увы, лишил нас своего общества, но в столь пикантном деле будет даже лучше обойтись без него. Скажи мне, Дерри, ты ведь помнишь карадота?Последнее слово обрывает гладкий поток речи и резко ввинчивается в мозг Дерри, неся с собой страх и омерзение. Дерри вскидывает голову, глядя на Венцита совершенно дикими глазами и, еле выдавливая из себя хриплые слова, отчаянно бормочет:– Нет… пожалуйста…Венцит ухмыляется, взирая на него сверху вниз. – Не бойся, малыш, я не позволю страшному карадоту тебя сожрать. Но ты обещал меня слушаться, помнишь? А к непослушным мальчикам приходит злое чудовище. Только не обманывайся, – он резко наклоняется к Дерри, почти касаясь губами его уха, – чудовище – это я. А карадот мне всего лишь немного поможет. Отступив на несколько шагов, Венцит задумчиво добавляет:– Совсем забыл… Ты же, мой юный друг, даже не знаешь, что это такое. Я расскажу тебе небольшую сказку, хочешь? В глубокой древности, когда люди ещё слыхом не слыхивали ни о Дерини, ни о Боге, в здешних горах обитало довольно занятное племя. Самые обычные дикари, поклонявшиеся духам скал, деревьев и горных рек. Но видишь ли, в чём интерес: над всеми этими духами стоял некий неназываемый Высший, и лишь он один из всех удостаивался ритуальных жертвоприношений. Ты всё правильно понял, по глазам вижу: да, я говорю о человеческих жертвах. Высший питался их страхом и их жизнями, а за это охранял земли племени от любых врагов. Полагаю, врагами он тоже не брезговал питаться, но это уже не слишком важно… Но однажды в этих землях появились Дерини – и, конечно же, благодаря своему колдовству быстро заняли место в пантеоне местных духов, проще говоря, стали правителями этого племени. Страх и уважение к ним росли быстро, а про старых божков люди постепенно забывали. Неудивительно, что Высший был этим не очень доволен и попытался пожрать наглых захватчиков. Но магия Дерини оказалась сильнее, и им без труда удалось подчинить Высшего себе. Возможно, тебе будет любопытно, откуда я это узнал? Всё просто: несколько лет назад мне попался на глаза старый свиток, в котором эта легенда излагалась несколько более пространно, чем я её пересказал, и там были приведены некоторые практические советы... Я уже почти что забыл про это, но сейчас, оказавшись в Кардосе, вдруг вспомнил и решил немного поэкспериментировать на досуге. Ты же понимаешь, к чему я веду, верно? Ну что, малыш, сказку ты послушал, а теперь не хочешь ли воочию познакомиться поближе с древним ужасом Рильских гор?Торжественно вскинув руки, Венцит начинает отрывисто произносить слова заклятия. Заворожённо следя за его пальцами, выписывающими в воздухе загадочные пассы, Дерри почти что видит, как воздух под ними накаляется и сгущается. – Нет… – исступлённо умоляет он и пытается на коленях ползти к Венциту чтобы одёрнуть его, сбить, прервать колдовство. – Нет!..Но уже поздно. Запах серы резко ударяет в нос, и Дерри, отшатнувшись, падает, успев лишь краем глаза увидеть разверстую пасть монстра и его отвратительные извивающиеся щупальца. Теперь он в панике стремится прочь, подальше от улыбающегося Венцита и от богопротивной твари, но вскоре натыкается на стену, бьётся в неё, как слепая птица. Он хочет кричать от ужаса, но из пересохшего горла рвётся только отчаянное сипение. Спокойный голос Венцита прорывается сквозь пелену страха, заставляя замереть на месте:– Как ты, оказывается, впечатлителен. Кто бы мог подумать! Я ожидал, что твоя хвалёная гордость требует храбро встречать опасности лицом к лицу. Хотя… гордость? Не её ли ты мне продал в обмен на свою жалкую жизнь? И ещё раз тебе повторю: не бойся, я помню свою часть соглашения и собираюсь её исполнить. Ридон иногда бывает чересчур щепетилен, но в одном он прав: лорды – неподобающая пища для этого создания. Когда Венцит заговаривает о гордости, что-то злое и мятежное поднимается в душе Дерри. Он оборачивается и с ненавистью смотрит на своего истязателя, всеми силами стараясь не замечать жуткое порождение Ада за его спиной. Дерри презирает себя за то, что поддался на лживые уговоры, за одно-единственное слово, сказанное в минуту душевного помутнения. Сейчас, когда его тело и разум очищены постом и молитвами, не произнесёнными вслух, но идущими от самого сердца, он ясно понимает, что не верит ни единому слову Венцита. И ни на что больше не надеется. Дерри продолжает безмолвно молить Господа только об одном: умереть раньше, чем Морган что-то узнает о его судьбе. – Завтра, – вдруг сообщает Венцит, – я отправлю тебя обратно гвинеддцам вместе с парламентёрами. Ты рад?Дерри не рад. Дерри охвачен паникой и смятением: слишком близко замаячил свет надежды, от которой он отказался… неужели – зря? Хрупкая броня его смирения трескается и осыпается мелкими осколками. И только тогда он снова вспоминает, что словам Венцита верить нельзя – никаким! Но уже поздно. – И снова нет ответа. Определённо, ты меня огорчаешь, Дерри. Как ты не можешь понять, что все твои глупые попытки сопротивления ни к чему не приведут? Ты снова подчинишься мне по доброй воле. А знаешь, почему? – продолжая говорить, Венцит подходит ближе, наклоняется к съёжившемуся у стены Дерри и, взяв его пальцами за подбородок, заставляет запрокинуть голову. А затем, почти касаясь своими губами его губ, яростно выдыхает: – Потому что ты уже мой. Протестующе вскрикнув, Дерри порывается оттолкнуть его, но Венцит сам отступает назад, посмеиваясь. Он продолжает отходить до тех пор, пока не оказывается почти вплотную к нетерпеливо порыкивающему карадоту. Протягивает к чудовищу руку, привлекая к нему внимание Дерри, а затем произносит несколько отрывистых слов на незнакомом языке, звучащих как приказ.Дерри не успевает отследить, как карадот оказывается рядом с ним, нависает бесформенной шевелящейся тушей. Чудовище как будто не имеет единого облика, оно постоянно находится в движении, изменяется, извивается, клубится. От него веет жаром Преисподней, но Дерри чувствует, как холодеют члены, а тело начинает бить озноб. Бежать некуда, да он и не смог бы сейчас сдвинуться с места, поэтому он просто вжимается спиной в каменную кладку и с ужасом смотрит на тянущиеся к нему щупальца. Гибкие отростки демонической твари обхватывают его и поднимают вверх, удерживая почти вертикально, зубастая пасть щерится прямо ему в лицо. Из горла Дерри против воли рвётся протяжный стон – от резкой боли в растревоженных ранах, от страха, от безнадёжности. “Господи, – истово бьётся в его мыслях, – неужели я был столь грешен, что заслужил такую омерзительную смерть?..” Зажмурившись, он горячо молится о том, чтобы лишиться сознания, не чувствовать, не понимать происходящего. Но беспамятство не спешит приходить к нему, впрочем, как и жуткая погибель. За чавкающими звуками переплетающихся щупалец и шумом пульсирующей в висках крови он слышит медленное приближение мягких шагов. “Смотри на меня”, – голос звучит прямо в его голове, и Дерри не может противиться приказу. Широкие бугристые щупальца змеятся вокруг его тела, но морда чудовища будто перетекает по бесформенной туше, уходит из поля зрения. К Дерри склоняется ухмыляющееся лицо Венцита, и неприятным уколом под сердце приходит осознание, что Дерри почти рад его видеть. По крайней мере, это просто человеческое лицо, и уже неважно, что оно принадлежит отнюдь не другу. – Вот видишь, – как ни в чём не бывало произносит Венцит. – Я же обещал, что карадот тебя не съест. Ты слишком лакомый кусочек, чтобы отдавать тебя какому-то гадкому зверю. В голове Дерри мелькает совершенно безумная мысль: сейчас Венцит достанет кинжал и начнёт медленно-медленно вырезать у пленника куски плоти. Он будет подносить их, сочащиеся кровью, к приоткрытым губам и неспешно смаковать, откусывая по маленькому ломтику и собирая языком тягучие алые капли. И при этом будет всё так же насмешливо улыбаться, глядя прямо в глаза жертве своим холодным сапфировым взглядом. Будто вдогонку этим сумасшедшим идеям Венцит действительно извлекает из ножен свой кинжал. Россыпь гранатов и жёлтых топазов на рукояти тускло искрится в неярком свете единственного окна. Дерри панически бьётся в живых путах, всё ещё пребывая во власти своего мимолётного кошмара, и пронзительно кричит. Хлёсткая пощёчина заставляет его голову дёрнуться, Дерри давится своим криком и замолкает, ошалело уставившись на Венцита. Тот выглядит несколько удивлённым. – Ну что ты, малыш? Я ведь даже не начал… Тихо, тихо… – лезвие кинжала плашмя касается губ Дерри, затем пронзительным холодком скользит по подбородку, спускается к горлу. Дерри судорожно сглатывает. Перед глазами всё плывёт, и весь мир для него сосредотачивается в единственной точке – там, где бритвенно-острое лезвие прижимается к пульсирующей артерии, давит на неё, чуть взрезая кожу. Стоит податься вперёд совсем немного, думает Дерри, и всё это наконец прекратится, как ночной кошмар после петушиного крика. Смерть – это не сон, думает он следом, смерть – это пробуждение. Он хочет проснуться. Но Венцит опережает его. Хватает за волосы на затылке, оттягивая его голову назад, чуть ослабляет нажим клинка, и Дерри напрасно дёргается. Смерть снова смеётся над ним, ускользая. Венцит тоже смеётся. – Глупый мальчишка!..Венцит методично распарывает рубашку на груди Дерри до самого ворота и откидывает полы в стороны, обнажая тяжело вздымающуюся грудь. Целует покрытый холодной испариной лоб. В то же время Дерри чувствует, как острие кинжала утыкается ему в пах, царапая нежную кожу даже сквозь плотную ткань. Постепенно клинок перемещается выше, подцепляет край штанов, заставляя Дерри непроизвольно поёжиться. Ограничившись перерезанием завязок, до того удерживавших штаны на бёдрах, Венцит отходит в сторону и отдаёт новый приказ карадоту – несколько резких гортанных слов. Притихшие было щупальца снова приходят в движение, захлёстывая и опутывая пленённое ими тело. Когда они задевают открытую кожу, Дерри вздрагивает от этих чуждых, противоестественных прикосновений. Щупальца бесцеремонно скользят по его телу и конечностям, сдирают остатки одежды, перехватывают, опрокидывают его на спину, и теперь Дерри будто бы полулежит в воздухе. Щупальца цепко держат его за запястья сведённых за головой рук и обвивают голени, заставляя широко раздвинуть ноги, упираются снизу, поддерживая спину и голову. Карадот держит крепко, не давая возможности хотя бы свести приподнятые колени, и Дерри мучительно краснеет – распятый, обнажённый, полностью раскрытый перед торентским владыкой. – Не надо… – умоляюще всхлипывает он. – Не… так. Пожалуйста…– Шш. Посмотри на себя, малыш, – в голосе Венцита появляется мечтательная хрипотца. Дерри и подумать не мог, что тот умеет говорить так мягко, с придыханием, почти ласково. – Ты выглядишь потрясающе. Осталось несколько последних штрихов. Но сперва тебе нужно немного расслабиться: мы же хотим, чтобы ты тоже получил удовольствие, верно?“Какое, к чёрту, удовольствие?” – вяло удивляется Дерри, но его внимание тут же перескакивает на появившееся около губ горлышко фляги. Он вдыхает аромат мёда и муската, гвоздики и кардамона, каких-то ещё драгоценных восточных пряностей, что при ремутском дворе порой добавляют в подогретое вино. Решительно делает большой глоток, затем ещё один и ещё, пока не начинает давиться: хмельное натощак – хороший помощник, когда нужно забыться. – Вот видишь, ты уже почти что ешь с моих рук, – вкрадчиво шепчет Венцит, закупоривая флягу. – Совсем не сложно быть послушным, правда ведь?Вино оказывается намного крепче, чем то, к чему Дерри привык, оно обжигает пищевод и распускается в желудке огненным цветком, заставляя хватать ртом воздух в стремлении хоть немного притушить этот жар. А всего через несколько мгновений по всему телу разливается приятное тепло, смывая напряжение в болезненно ноющих мышцах. В голове образуется чудесная лёгкость, и на лицо Дерри нисходит умиротворение. Он даже не сразу осознаёт, как в него бесцеремонно проникает длинный палец, смазанный чем-то скользким. Это ничуть не больно, лишь немного неудобно. Дерри инстинктивно поджимается, пытаясь избавиться от этого неудобства, и только тогда снова начинает понимать происходящее. Пытается испуганно сжаться, но тело слушается плохо, оно расслаблено и всё ещё пребывает во власти дурманящего тепла.Дерри глубоко дышит, стискивает кулаки, напрягает мышцы, снова и снова пробуя заставить тело подчиняться. Огонь в желудке медленно угасает, но сгусток будоражащего жара спускается ниже, концентрируется в паху, заставляя неосознанно елозить бёдрами. Телу нравится это ощущение, тело уже уверено в том, к чему оно стремится вопреки всем протестам разума. И когда в него входят уже два пальца и начинают неспешно двигаться внутри, с губ Дерри срывается первый стон наслаждения. Его сознание будто бы распадается надвое. Дерри с отчаянием наблюдает за тем, как его мужская плоть наливается кровью, твердеет, поднимается вверх против его воли. Это предательство тела, это именно то, о чём говорил Венцит… то, что становится для Дерри последним ударом, ломает его, уничтожает всякое желание сопротивляться. И в то же время где-то за гранью рассудка некое греховное, почти животное начало сладострастно нашёптывает о том, что удовольствие есть самоцель, и неважно, из чьих рук оно получено; о том, что противиться блаженству неестественно и потому неправильно; о том, что следует требовать и получать свою долю наслаждения, а не бежать его. Бесповоротным поражением становится тот миг, когда эта раздвоенность чувств сходится воедино в простом и чётком заключении: незачем бороться с неизбежным. И тогда Дерри сдаётся окончательно, отказываясь ото всех попыток сохранить хотя бы иллюзию гордости. Венцит, заинтересованно наблюдающий за этой внутренней борьбой, довольно жмурится, когда Дерри наконец неуверенно подаётся навстречу толкающимся в него пальцам, и в следующий момент убирает руку. Игрушка сполна заслужила награду, и награды не приходится долго ждать. Из горлышка хрустального флакона срывается крупная золотистая капля, падает, медленно стекает по напряжённому члену Дерри, распространяя тяжёлый сладкий запах мускуса, сандала и апельсинового цвета. Кончиками пальцев, едва касаясь, Венцит растирает масло по головке, затем по стволу, пока тот весь не приобретает сочный влажный блеск, медленно гладит вверх-вниз, любуясь, будто странным произведением искусства. Дерри выгибается ему навстречу, пытается толкнуться в ладонь, безмолвно умоляя: ещё, ещё! Но у Венцита другие планы, и в них не входит позволить жертве так быстро достичь финала. Он отводит руку, затем тщательно вытирает её подобранным с пола обрывком ткани. Расстёгивает пояс, на котором болтаются ножны и вышитый золотой нитью кошель, аккуратно кладёт неподалёку. И, глядя прямо в глаза пожирающего его взглядом Дерри, неторопливо распускает завязки на штанах. Он сам уже давно возбуждён, но не может позволить плотским позывам слишком рано закончить игру. Впрочем, теперь самое время наконец в полной мере распробовать многообещающе покорное тело невольного любовника. Он входит медленно, давая Дерри возможность прочувствовать каждый дюйм плоти, погружающейся в скользкую тугую глубину. Венцит опытен в получении удовольствия, и дело остаётся за малым: обучить этому ученика, скованного глупыми предрассудками. Показать, что верх блаженства тем ярче, чем дольше и сложнее путь к его достижению. Наглядно объяснить, что простое и суетливое удовлетворение похоти – это далеко не всё, что можно получить от любовного акта. Будь у Дерри свободны руки, ему бы понадобилось всего несколько движений ладонью, чтобы кончить. Когда его вышвырнуло за рамки морали и самоконтроля, оказалось, что Венцит и здесь был прав. Его действительно это безумно заводит, заводит до сладостной истомы, до ноющей боли в яйцах – собственная беспомощность и нагота, бесстыдная открытость хищному и алчному взгляду, ощущение растянутости и заполненности крепким мужским членом, даже обвивающие его руки и ноги подрагивающие живые канаты. В его жизни и постели было достаточно женщин, но никто из них не доводил Дерри до такого исступления, такой самоотдачи. Он извивается и хнычет, пытаясь насадиться глубже и сильнее, и жалобно стонет, когда Венцит вдруг совсем прекращает движение. Где-то на грани сознания звучат слова, но Дерри не слышит их, не понимает. Зато слышит тот, к кому они обращены. Тонкое длинное щупальце змеится по животу Дерри, дразняще скользит по внутренней стороне бедра и свивается петлёй вокруг его гениталий. Петля постепенно сужается, захлёстывает ствол, легко движется по скользкой коже долгожданной лаской, заставляя дышать хрипло и глубоко в предвкушении разрядки… но щупальце вдруг скручивается вокруг основания члена, сжимая его почти до боли. Дерри испуганно вскрикивает, но сделать ничего не может, и ему остаётся только смотреть. И в этот момент Венцит снова мощно толкается в него. И Дерри теряет голову. Он стонет, кричит, бессвязно о чём-то умоляет, рвётся и извивается, не замечая боли в опутанных щупальцами руках и ногах, подмахивает, наконец получая своё сполна и сходя с ума от невозможности кончить. Венцит уже не сдерживается: он вколачивается в жаждущее тело резко, глубоко, ритмично. Он рычит от удовольствия и впивается побелевшими пальцами в бёдра Дерри до лиловых кровоподтёков. К тому времени, когда темп его движений становится рваным и он в последний раз глубоко толкается внутрь и замирает, выплеснувшись, Дерри уже почти не может кричать, и из его горла вырываются только хриплые рыдания. Встав чуть в стороне, Венцит неторопливо приводит себя в порядок: тщательно оправляет одежду, застёгивает пояс, приглаживает растрепавшиеся волосы. Чуть склонив голову, сыто улыбается в ответ на дикий и молящий взгляд. Ему даже почти жаль, что игра подошла к финалу, но затягивать дальше нет смысла. И всё же он не может удержаться от небольшого поддразнивания напоследок:– Кажется, ты хочешь о чём-то попросить, Дерри? Я слушаю.Дерри хочет, ещё как хочет, но вместо связной просьбы у него получается лишь жалобное: – Пожалуйста… Венцит вздыхает с напускной строгостью:– Опять забываешь про хорошие манеры… Но, пожалуй, сейчас я готов это простить.Он подаёт знак взмахом руки, и ещё одно щупальце карадота, толстое и шишковатое, бесцеремонно проникает в растянутое влажное отверстие. Дерри всхлипывает и подбирается – тело хочет ещё, но ему уже неприятно, даже больно. Истерзанный вход саднит, снова принимая в себя нечто чужеродное, а член невыносимо ноет, требуя разрядки. Впрочем, та не заставляет себя ждать: щупальце, сжимавшее его плоть, ослабляет хватку, обвивается вокруг ствола и ритмично пульсирует. Другое же щупальце, бывшее внутри, выходит из тела мучительно медленно, заставляя прочувствовать каждую свою неровность. И когда его кончик с влажным хлюпающим звуком выскальзывает наружу, Дерри накрывает волна непереносимо яркого оргазма, который, кажется, длится целую вечность.И вслед за этим приходит абсолютное опустошение. Дерри почти не осознаёт, как щупальца небрежно швыряют его на постель, как тает в воздухе само чудовище. На грани слуха доносится спокойный ровный голос:– Мне даже немного жаль, что завтра придётся с тобой расстаться. Впрочем, это будет ненадолго. Мы же оба знаем, что ты вернёшься ко мне… не так ли, малыш? Когда Венцит уходит, в темнице воцаряется тишина. Дерри с трудом переворачивается на спину и бессмысленным взглядом смотрит в потолок. Ноги сводить больно, между ними влажно и досадно пусто. На животе и на груди неприятно стягивают кожу потёки собственного подсыхающего семени. Воздух до лёгкого озноба холодит разгорячённую кожу, и прикрыться нечем: одежда испорчена безвозвратно. Дерри закрывает глаза. Ему всё равно. Сознание покидает его.