Часть 1 (1/1)
Стрелки дозиметров показывают максимум. Они подрагивают у красной отметки, приборы отзываются тихим гудением, которое вплетается в симфонию искусственных звуков почти незаметно. Искусственный мир — железные люки давно заменили им небо.Чонсан потягивается. Глаза болят от беспрерывного вглядывания в экран, на котором за последние три часа картина одна: без изменений. Никакой активности снаружи и зашкаливающие дозиметры — и так изо дня в день. До конца смены еще пять часов.
Хекджин в соседнем кресле сидит как статуя: прямая спина, чуть опущенная голова, взгляд не отрывается от экранов на стене. Чонсан пинает его ногой по лодыжке, и, не получив ответа, тянется со своего сиденья: ему скучно.Хекджин отмахивается:— Не мешай.— Ни мисяй, — передразнивает Чонсан. — Интересное кино показывают?Хекджин — сама сосредоточенность.
— Мы на смене. Нам нужно следить. Не мешай.— Ну ты и зануда, — Чонсан обиженно поджимает губы и приподнимается в кресле, пытаясь разглядеть себя в верхнем черном экране — тот потух без причины неделю назад. Ыджин бился над ним, бился, но все без толку. Так уж вышло, что в их пятерке не оказалось ни одного электрика. Такое чувство, будто их нарочно подобрали — пять человек с наименьшими шансами выжить. Чонсан оправляет ниспадающие по обе стороны лица кудри и подмигивает себе — от скуки он реально готов разговаривать сам с собой.
— Ну Хекджин, — Чонсан сползает со своего места (мышцы занемели без движения) и раскачивает спинку кресла напарника, — поговори со мной.Хекджин неумолим.— Нам нужно...— Ой, да перестань. Мы просиживаем штаны в этой каморке месяц, и каждый день одно и то же. Я тебе отвечаю: эти мрази давно свалили отсюда. Здесь уже нечего ловить.
Чонсан бухается на диванчик, с которого видно всю панель приборов, и потягивается снова, с удовольствием разминая мышцы. Хекджин, наконец-то, сдается, и поворачивается к нему, смотрит с интересом.— Ыджин говорит, что там могут оставаться еще...— Кто? — Чонсан поднимается на локтях и закатывает глаза: — Ыджин говорит то, Ыджин говорит се. Ыджин пиздит по делу и без дела и заставляет двоих из пяти человек сидеть в этой душегубке по восемь часов в сутки, чтобы следить за пустотой в экранах. Мы даже не знаем, от кого мы прячемся.— От пришельцев, — голос Хекджина звучит очень неуверенно — как у ребенка, который рассказывает продвинутым друзьям про то, что пистолет ему подарил Дед Мороз.— Оть присельцев, — снова передразнивает Чонсан и опускает голову на подушки. раздражение накатывает зудом в кончиках пальцев. — Сдались мы этим пришельцам...Хекджин молчит. Наверное, обижается. Он всегда дуется, когда Чонсан пытается развенчать всю важность их правого дела — сидеть в убежище, задраив люки наглухо, и бояться неизвестно кого.
Они уже второй месяц не высовывают нос на поверхность. Последний раз был в тот самый день, когда все случилось — совсем не так, как в фильмах ужасов. Никаких космических кораблей, бластеров, монстров в скафандрах. Мир просто начал вымирать — телевидение транслировало тревожные картинки со всех стран, пока на дороги не стали ложиться мертвыми змеями провода и везде стало тихо. Если Чонсан и представлял себе когда-то конец света, то определенно не так.Он наткнулся на убежище абсолютно случайно, когда в общем порыве и панике выбежал на улицу. На все вопросы Ыджина Чонсан упрямо твердит, что ничего не помнит: был в шоке — чернота перед глазами. И теперь, спустя недели тихого гнитья в металлическом подвале он и сам уверен, что ничего не помнит. Джинен, учившийся на первом курсе психологии, сказал, что память защищает его сознание, и начал сыпать такими умными словами, что Чонсан посоветовал ему заткнуться. Джинен не обиделся. Он у них младшенький, но плюшечка, самый прилежный и старательный. На днях Джинену исполнилось двадцать лет. Отпраздновали тихо, мирно, в этой же комнате для наблюдения. В одной из кладовок Санхен откопал даже свечи.Почти два месяца прошло, а убежище все еще приносило им сюрпризы — они так и не смогли изучить его полностью. Понятно было одно — к тому самому дню старательно заранее готовились, вот только предупредить никого не смогли. Или не хотели?Их осталось пятеро. Пятеро оторванных от всего мира людей.Поначалу экраны взрывались точками и кривыми — Ыджин только на пятый день, проштудировав найденную в одной из кладовок библиотеку, выяснил, что это показатель активности снаружи. Расшифровать систему значения было сложно. Ясно только одно: движение на экране — движение снаружи. Чонсан очень сильно сомневался, что это были люди.На десятый день экраны затихли. А потом загудели дозиметры.
Никто не мог дать четкого ответа, почему так вырос уровень радиации — потому что никто не имел об этом мало-мальски никакого понятия. Джинен психолог, Санхен юрист, но все мозги забыты футболом. Ыджин, взваливший на себя бремя негласного лидера, танцор. Хекджин вообще доставщик пиццы и, кроме этого, интересовался только фильмами и девочками с обложек журнала Maxim. Чонсан готовился поступать на дизайнера, разочаровавшись в бетоне экономической науки.
Словно судьба решила напоследок шуткануть, оставив их тут гнить вместе.
— Хекджин.Молчание.— Эй, Хекджин. Не дуйся.Молчание.— Я пошутил. Нас всех сожрут...
— Да пошел ты, — ворчит Хекджин, но совсем без злости. Чонсан расплывается в улыбке — Хекджин не умеет долго обижаться.— А представь, если мы реально тут совсем-совсем одни остались... — Чонсан выжидает, пока Хекджин на стуле опять повернется к нему, и чертит рукой в воздухе: — Прикинь, если эти твари радиацией убили все-все живое, и мы последние люди на Земле.
Хекджин смотрит на него, разинув рот; очевидно, что перспектива быть единственным живым существом на планете его мало прельщает.— Ыджин думает, что нам позвонят из других убежищ, — выдает он спустя минуту молчания.— Куда позвонят? По телевизору? — отрезает Чонсан и рисует в воздухе крест. — Нихуя не работает. Пульты молчат. Мы пасем их 24 часа в сутки, и за это время ничего.
— Они могут просто не работать, — неуверенно возражает Хекджин — он никогда не был хорош в спорах, а потому идти в смену с болтливым Чонсаном никогда не любил, но выбора ни у кого из них при таком ограниченном количестве людей никогда не было.
— Ты не понимаешь, — вздыхает Чонсан, переворачиваясь, и утыкается носом в кожаную обивку дивана.
— А Санхен понимает, да? — обиженно тянет Хекджин и утыкается обратно в экраны, всем видом давая понять: до конца смены он болтать не намерен. Чонсан пинает диван кулаком и бухается на свое кресло: всегда завидовал ангельскому терпению Хекджина, который спокойно высиживал восемь часов без дела. А может, и не завидовал, потому что Хекджин просто тупой.