Акт 3 (1/1)

В книжном магазине стоит запах пыли, который Маттео одновременно любит и ненавидит. Веет воспоминаниями о церкви, когда он сидел на коленях у матери, желая отвлечь ее внимание от кафедры и уткнувшись в родную шею. Он считал секунды до возвращения домой к своим видеоиграм.Пахнет так, как и в те дни, когда он носил застегнутую на все пуговицы рубашку. Колокольчик звенит, когда Маттео закрывает за собой дверь книжного магазина. В субботу Флоренци проснулся в 7 утра, чувствуя себя дерьмово. Его дважды вырвало, он выпил столько воды, сколько смог проглотить, и, наконец, попытался съесть остатки еды Йонаса. Маттео возился с ноутбуком, когда на землю упало что-то желтое. Клочок бумаги. Он поднял его. Это был странно знакомый рисунок, похожий на сон или фильм, который видел парень. Два силуэта стояли на балконе, глядя на луну. Вверху страницы было написано: ?На случай, если ты забыл?. Маттео снова перечитал слова, появилось ощущение, что они были написаны на чужом для него языке. Он напряг свои извилины. Но ничего не прояснилось, пришли только слабые воспоминания: темнота и кислый запах пива. А это означает, что он сделал это снова: пил, пока не потерял сознание.Маттео потребовалось не так много времени, чтобы понять, где он уже видел этот петляющий почерк: заметки на полях копии "Гамлета", которая еще лежит в его рюкзаке. Сердце замерло. Дэвид был в его комнате и оставил ему записку.Он снова взял рисунок и провел пальцем по очертаниям силуэтов. Флоренци знал, что теперь у него нет ни малейшего шанса снова заснуть.Наверное, это первое субботнее утро за всю жизнь Маттео, когда он встал с постели, принял душ, переоделся в чистую одежду, купил себе кофе и отправился в книжный магазин, надеясь найти что-то по Шекспиру, что могло бы ему помочь в исполнении роли.Парень делает еще один глоток остывшего кофе и идет дальше по книжным рядам, разглядывая полки. Он проходит мимо комиксов, детективов и романов классической литературы, и, наконец, находит раздел литературной критики. Все названия кажутся ему чепухой: теория, философия, психоанализ. Маттео бросает рюкзак на пол и опускается на колени, просматривая заголовки книг на нижней полке.На него падает тень.— Могу я помочь тебе найти то, что ты ищешь?У Маттео внезапно возникает странное ощущение, что он находится во сне. Возможно, ему удалось снова заснуть. Иначе, откуда голос? Дэвид прислоняется к полке, уголок его рта кривится так, что у Флоренци пересыхает в горле, он все еще стоит на коленях и не уверен, что сможет встать.— Клянусь, я не знал, что ты здесь работаешь, — чуть слабым голосом произносит Маттео, глядя на Дэвида из-под челки.Тот поднимает бровь, все еще возвышаясь над ним. Флоренци сглатывает. Он должен попытаться встать.— Как ты себя чувствовал сегодня утром? — спрашивает Дэвид. Маттео наконец-то разглядел его. На нем черный свитер и белая футболка, а к воротнику прикреплен бейдж.— Дай, угадаю, — отвечает он, поднимаясь на ноги. — Я снова опозорился.Теперь, когда их глаза находятся на одном уровне, Маттео видит темные круги под глазами. Но его вид все еще заставляет сердце болезненно подпрыгивать.— Ну что ж. Ты был пьян в дрова, — пытается объясниться Дэвид. — Но я ... — Маттео ждет. Глаза Шрайбнера опустились вниз очень быстро. У него самые длинные ресницы, какие Маттео когда-либо видел. Если он не ошибается, то Дэвид немного нервничает.— Я видел твою записку, — тихо произносит Флоренци.Дэвид впивается в него взглядом, а Маттео берет случайную книгу и листает ее, не в силах больше смотреть на него.— Разве я... — он замолкает, — Разве я не поставил себя в неловкое положение?— О чем ты?Маттео пожимает плечами и кладет книгу обратно на полку. Он знает, о чем хочет спросить: не делал ли глупостей, когда был пьян? Сказал ли что-то глупое? Удалось ли ему испортить все? Флоренци не может произнести ни слова, никак не может вспомнить, что вчера было. Его разум все время пытается вернуться к той ночи. Он помнит, что поднимался наверх, что Сара целовала его. Он видел танцующего и смеющегося Дэвида в розовом и голубом свете прожекторов. Он помнит, что пил так много, как только мог. Он помнит, что ему нужно было бежать, но понятия не имеет, почему. Он помнит, как наблюдал за кольцами дыма, исчезающими в ночном небе. Он помнит, как чьи-то пальцы нежно расчесывали его волосы. А потом он проснулся.— Я привез тебя домой, — тихо говорит Дэвид. Маттео закрывает глаза. Его желудок сжимается. Он чувствует, как краска заливает его щеки. Ужасные образы вторгаются в его мозг. Дэвиду пришлось отвезти его домой. Это так неловко, что ему хочется смеяться.— Черт, — бормочет Маттео, открывая глаза.— Я был не против, — говорит Дэвид. — Я имею в виду, кто-то должен был. — Маттео поднимает рюкзак. Он больше не может смотреть на Дэвида. Он не уверен, что когда-нибудь сделает это.— Верно... Ну, спасибо и извини, что тебе пришлось со мной нянчиться. Тебе не нужно было этого делать. В следующий раз я постараюсь, чтобы Йонас знал, где я.— А следующий раз будет? — спрашивает Дэвид.—Что ты имеешь в виду?— Ты всегда так много пьешь?Маттео замирает. Он не знает, как объяснить, что на него находит на вечеринках, что это не он постоянно возвращается за добавкой, а какая-то голодная сущность, которую парень должен кормить. Паразит. Если он не будет кормить ее, она начнет пожирать его изнутри. Но Маттео не художник и не писатель. Черт, бо?льшую часть времени он даже не чувствует себя человеком. Флоренци не знает, как выразить словами туман, который, кажется, он несет с собой; не знает, как сформулировать все, что он чувствует. Маттео словно лунатик, пытающийся объяснить, как он провел ночь; у него синяки, и он никогда не вспомнит, где он их получил, или что заставило его встать с кровати.— Извини, — быстро говорит Дэвид, — я не это имел в виду.— Нет, все хорошо — прерывает Маттео, не обращая внимания на боль в груди. Он так крепко сжимает свой стаканчик с кофе, что тот слегка сминается. — Я... мне пора. Еще раз извини. Мне очень жаль. Я у тебя в долгу.— Подожди, — останавливает его Дэвид. На секунду Маттео кажется, что тот может протянуть руку и схватить его. Флоренци моргает в ожидании, чувствуя, как начинается головная боль. Ему нужно покурить и забыть, что он был настолько глуп этим утром, чтобы действительно прийти сюда, в надежде найти какую-то книгу, которая заставила бы его волшебным образом лучше исполнять свою роль... Маттео не может закончить мысль. Все внутри него сжимается, как кулак.— Ты так и не сказал, что ищешь — продолжает Дэвид. — Я могу помочь. Это вроде как моя работа, — он слегка щелкает своим бейджиком, и это так мило, что Маттео не может не чувствовать, как боль внутри него усиливается. Он хочет вернуться в свою спальню, свернуть косяк, забраться обратно в постель, заснуть и провести таким образом остаток выходных, чтобы боль исчезла.— Все в порядке, — отвечает Маттео. В горле у него образовался комок. — В любом случае, это была глупая идея.И, прежде чем Дэвид успевает что-то сказать, Флоренци выходит из книжного магазина, и за его спиной звенят колокольчики. ***— Эй, ты навел порядок на своем столе, — говорит Йонас. — Круто.Маттео вытаскивает из ушей наушники. Он лежит на животе, почти засыпая, и смотрит какое-то дурацкое шоу на Netflix. Переводит взгляд на стол. Он даже не заметил, что все его ручки выстроились в ряд, бумаги аккуратно сложены в стопки, книги собраны с пола и придвинуты к стене. Маттео моргает. В центре стола лежит желтый блокнот, из которого Дэвид вырвал лист для записки. Его глаза закрываются. Он задается вопросом, можно ли почувствовать себя еще более униженным, чем сейчас. Он так не думает. Дело не только в том, что Дэвид видел Маттео в отключке, пьяным и, вероятно, выставляющим себя дураком. Дело не в том, что ему пришлось тащить его в комнату. Теперь Шрайбнер наверняка утвердился в своем подозрении: Маттео грязный и бесполезный и едва справляется со своим дерьмом. Флоренци уверен, что он думает именно так.Он и представить себе не может, какое впечатление теперь сложилось о нем у Дэвида. Конечно, их первая репетиция прошла нормально. Маттео отрабатывал свои реплики всю ночь. Он снова и снова листал копию пьесы. Он выложился по полной, и его выступление в конце концов оказалось не таким дерьмовым, как могло бы быть.Но что, если это был всего лишь единичный случай, и Маттео все еще был тем хреном, каким все его считали? Дэвид пообещал там, в кладовке, что совсем не собирается так зло шутить над ним, и Флоренци безумно хотелось верить в это. Но вера — забавная штука. Его мама верит в то, что вовсе не является правдой, например, что Богу есть дело до их глупых маленьких жизней, или что Бог слышит, когда люди говорят с ним. Почти двадцать четыре часа Маттео верил, что ему удастся провернуть всю эту историю с Офелией. Но вера — это ни что иное, как холодный яркий свет, который сияет в наших глазах. Это не значит, что истина уходит. Она все еще там, ждет в темноте.Флоренци смотрит в окно. Солнце темно-красно-фиолетовое. Ему вдруг приходит в голову мысль, что он весь день ничего не ел и даже не заметил этого.— Я пойду в столовую. Карлос и Абди будут там — говорит Йонас. — Ты идешь?Маттео пытается представить, как он встает с постели и надевает нормальную одежду. Ему надо в душ, он не хочет портить друзьям настроение.— Не-а, — отвечает Маттео. — Уже поел.Йонас громко вздыхает. Маттео ставит локти на кровать и опирается подбородком на руки. Он до сих пор слышит в наушниках, брошенных рядом с подушкой, слабые звуки шоу.— Маттео, я знаю, что ты ничего не ел, — говорит Августин.— Я ел примерно час назад, — врёт Флоренци.— И что же ты ел?— Пиццу.— Какую? — С сыром.— С кем ты ел?Маттео закатывает глаза. Он проводит рукой по волосам, чувствуя, что силы иссякают. Тишина давит, как веревка на шее.— Вот что будет, — говорит Йонас. — Я буду стоять здесь и ждать, пока ты не встанешь с постели. Ты провел здесь все выходные. Чувак, ты даже не переодевался со вчерашнего дня.— Ну и что? — Маттео что-то бормочет в подушку.— Я тебя не слышу.— Ну и что? — повторяет он громче, все еще не отрывая лица от подушки.— Чувак. Я не знаю, что с тобой происходит. Ты можешь не рассказывать мне, если не хочешь, но ты должен хоть иногда есть и вставать с постели.Внутри Маттео звучит уродливый голос, который хочет плюнуть ненавистью в Йонаса, сказать, что он не его мать, и не нужно указывать, чем ему заниматься. Иногда этот голос звучит громче, чем все остальные голоса в его голове. Это не дьявол на его плече, он не существует отдельно, это он — Маттео. В некоторые дни он так устает, что даже этот голос не находит сил говорить. У него нет причин так уставать, ведь он ничего не делает.— Луиджи, — произносит Йонас таким нежным голосом, что Маттео вспоминает те годы, когда они делили с ним кровать, когда он едва сдерживал желание провести пальцами по его волосам или переплести их пальцы.Маттео громко вздыхает и скатывается с кровати. — Счастлив?Йонас медленно хлопает в ладоши. Маттео саркастически кланяется и смеется, когда тот берет его за голову.Он идет в столовую, выпивает стакан воды, покупает гамбургер и умудряется съесть половину, несмотря на отсутствие аппетита. Флоренци говорит, слушает и смеется в нужное время, а когда всё заканчивается, и ему, наконец, позволено вернуться в постель, он сразу же засыпает.***— Где светлая властительница Дании? — спрашивает Маттео.Класс молчит, прижавшись к стенам репетиционного зала, наблюдая за происходящим на сцене. Леони в роли королевы Гертруды сидит в кресле в центре комнаты.— Ну что, Офелия? — спрашивает королева Гертруда.Маттео должен петь следующие строки. Он смотрит на Леони, которая ожидает его реплики. Сердцебиение учащается. Маттео мысленно пытается представить себе слова на странице. Но они не приходят в голову. Амира, сидящая в углу комнаты, что-то шепчет ему, широко открыв глаза, но он не может читать по губам.— Прости, — бормочет Флоренци, проводя рукой по волосам. — Я не могу вспомнить следующую строчку.Дэвид отталкивается от стены. Они с Хеленой обмениваются быстрыми взглядами, от которых Маттео начинает тошнить.— Ничего страшного, — говорит Дэвид. — Это действительно трудная сцена. Почему бы нам не вернуться к четвертой сцене?Лаура, Сара и остальные выходят вперед. Леони издает громкий разочарованный вздох, и они с подругой обмениваются взглядами, от которых Маттео становится еще хуже.— Амира, не могла бы ты помочь ему отрепетировать? — спрашивает Дэвид, кивая на Флоренци.Маттео не в силах взглянуть на него. Девушка подходит к нему, берет под руку, и они следуют в коридор. Тишина слишком тяжела для парня. Ему хочется сказать какую-нибудь гадость, что угодно, лишь бы стереть это слишком озабоченное выражение с лица Амиры. Но он не может заставить себя сделать это, потому что она заслуживает только лучшего.— Все хорошо? — наконец спрашивает она.Маттео опирается на стену и откидывает голову назад. Амира присоединяется к нему, ожидая, когда тот заговорит.— Это бессмысленно, — бормочет он. — Я дерьмо. Ничего не получится.— Что бессмысленно, так это сидеть здесь и жалеть себя, как будто это действительно поможет, — говорит Амира.Маттео закатывает глаза.— Перестань себя вести как маленькая сучка, — продолжает она.Маттео смеется и смотрит на нее. Амира бьет его по руке, и он снова смеется.— Давай, — говорит она. — Пройдемся по пьесе.Они репетируют час. Амира не очень хорошая актриса, и Маттео смеется над ней, пока она не начинает бить его. Тот продолжает смеяться, когда дверь открывается, и появляется Дэвид. Руки Маттео неловко опускаются. Сегодня Дэвид снова надел свою шапочку. Маттео не может перестать изучать его лицо. На подбородке осталась короткая полоска синей краски. Ему хочется провести по ней большим пальцем. Он слышит за дверью голоса и звуки аплодисментов.— Все хорошо? — спрашивает Дэвид. Он смотрит прямо на Маттео. Тот пожимает плечами.— Он ведет себя немного дерьмово, — отвечает за него Амира, — Но теперь он знает свои реплики.Взгляд Дэвида медленно скользит по телу Маттео, и у Флоренци к щекам приливает кровь.— Хорошо, — говорит Дэвид, глядя в глаза Маттео. — Ты готов к сцене?Маттео отрывисто кивает. Он не позволяет себе это сказать.Амира и Маттео следуют за Дэвидом обратно в репетиционный зал. Леони снова занимает место в центре зала, а остальные актеры возвращаются к стене.— Давайте вернёмся к прошлой сцене, — говорит Дэвид.Леони кивает.— Я не хочу с ней говорить, — властно заявляет королева Гертруда.— Она упорствует, совсем безумна; ее невольно жаль, — говорит первый дворянин, умоляя ее.— Чего ей надо? — спрашивает королева Гертруда.Дворянин объясняет поведение Офелии: ?Все об отце она твердит; о том, что мир лукав; вздыхает, грудь колотит; и сердится легко; в ее речах — лишь полусмысл; ее слова — ничто. А по ее кивкам и странным знакам иной и впрямь решит, что в этом скрыт хоть и неясный, но зловещий разум?. Горацио призывает Гертруду поговорить с Офелией, чтобы она ?не посеяла опасных сомнений?.— Пусть приходит, — раздраженно говорит королева, сдаваясь.Маттео шаркает вперед. Леони играет Гертруду с каким-то раздражением, как будто готова к тому, что сцена скоро закончится. Она наблюдает, как Флоренци расхаживает по комнате, словно потерявшись в своем собственном мире. Словно он даже не знает, где находится.— Как узнать, кто милый ваш? — Маттео должен петь эти строки, но вместо этого он как бы шепчет их, будто разговаривая сам с собой. — По его шляпе с кокардой, посоху и сандалиям.— Ах, милая, что значит эта песнь?Маттео смотрит не на нее, а в пол, расхаживая медленными, мечтательными шагами. Из чьего-то рюкзака на пол выпала книга. Маттео берет ее, бездумно листая.—Что? Нет, Вы слушайте, прошу Вас, — говорит Маттео, внезапно взглянув на Гертруду. Леони откидывается на спинку стула, будто искренне удивлена признанием. Затем он подходит к ней и протягивает руку, как бы желая коснуться ее лица. Леони отшатывается, словно боясь. Флоренци поет: ?Он умер и ушел, госпожа, он умер и ушел.? Он все еще держит книгу, которую поднял, но роняет ее, смеясь над тем, как Гертруда вздрагивает от этого внезапного звука.— Нет, милая... — шепчет Леони.Входит король Клавдий. Они с Гертрудой смотрят, как Офелия продолжает петь, а Маттео все глубже и глубже погружается в безумие ее горя. В него страшно погружаться, временами он едва осознает, что говорит, но строки вырываются из него, будто из некоего глубинного места рядом с его памятью, и он слышит, как произносит их, двигаясь по комнате, словно во сне, то игриво и певуче, то глубоко, опасно и мучительно. Он слышит аплодисменты, когда сцена заканчивается. Маттео не сразу вспоминает, где он. Тела проносятся мимо него, подхватывая рюкзаки, наушники и куртки, бессмысленно болтая и покидая комнату.Маттео поднимает голову. Он слегка покачивается. В комнате остались только он и Дэвид. Внезапно Шрайбнер оказывается прямо перед ним.— Маттео, — говорит он. Флоренци нравится, как Дэвид произносит его имя. —Ты... это было ... — замолкает, словно подбирает нужные слова, и Маттео охватывает страх. Он не хочет, чтобы Дэвид закончил мысль, особенно если она плохая. Он хочет остановиться на этом, здесь и навсегда. — Это было потрясающе, — наконец продолжает парень.Маттео сглатывает и смотрит вниз.— Я...хм, — говорит Дэвид. — Я думаю, что ты гениально играешь.— Это шутка? — спрашивает Маттео.Дэвид смеется и делает шаг к нему. Тот стоит, как вкопанный, поймав взгляд Шрайбнера.— Я видел, наверное... четыре, может быть, пять разных постановок ?Гамлета?, но, Маттео, я никогда не видел, чтобы кто-то играл, как ты. Так загадочно, мечтательно, понимая саму книгу, я не знаю, как выразить это словами. Еще печальнее становится, когда к концу сцены душа Офелии полностью обнажена, и она становится такой явно скорбной. Ты в этой роли, как… нет, невозможно объяснить. Как будто Офелия все еще пытается играть, не зная, что она уже проиграла.Маттео молчит. Он не думает, что в состоянии сказать сейчас что-либо. Все, что он может делать, это смотреть в глаза Дэвида, которые имеют оттенок коричневого. Маттео уверен, что сам он никогда не существовал до него. Темный и насыщенный.— Почему ты мне никогда не веришь? — спрашивает Дэвид.— А?— Когда я говорю, что ты хорош, — отвечает Дэвид. — Ты никогда мне не веришь, — Маттео опускает глаза. Он хочет ему верить. Он хочет этого больше всего на свете, но просто не знает, как это сделать.— Ладно, давай договоримся, — предлагает Дэвид. — Завтра встретимся ты и я, один на один. Мы обсудим сцены вместе и наметим план. Только ты и я.— Когда?— Скажем, в восемь, — говорит Дэвид. — В театре никого не будет. Давай встретимся на сцене. Я хочу увидеть, как ты будешь играть с настоящими декорациями.Маттео удается кивнуть. — Ладно. Восемь.— Это свидание, — говорит Дэвид.Желудок Маттео переворачивается. Уголок его рта приподнимается, почти беспомощно.— Свидание?Взгляд Дэвида скользит к губам Маттео. — Свидание, — тихо подтверждает он.*** Маттео берет куртку и набрасывает ее на плечи. Он разглядывает маленький бутафорский череп, крутит его на пальце, подбрасывает в воздух и ловит. Гримерка — это ненастоящая гримерка, а просто свободное пространство за кулисами, прямо за занавесом: стулья и сундуки, полные париков, туфель и прочего хлама, грязные палитры косметики, разбросанные по скамьям и грязным зеркалам, маски и шляпы, свисающие с ножек стульев, бархатные пуфики, залатанные скотчем. Маттео крутится в кресле на колесиках, он чуть не падает со стула и слышит смех.Флоренци резко поворачивает голову. Дэвид, прислонившись к стене на противоположной стороне сцены, наблюдает за ним. — Наслаждаешься? — спрашивает Дэвид.Маттео пожимает плечами, сдерживая улыбку. Он хватает то, что, как он думает, является париком, но, оказывается, это длинная седая борода волшебника, и закрепляет ее за уши.— Я выбрал образ Офелии, —серьезно объявляет Маттео.Дэвид смеется. Это прекрасный звук. Маттео сдерживает улыбку. Его взгляд падает на пару масок, свисающих с зеркала на тонких прозрачных ремешках. Он небрежно отбрасывает бороду за спину, не потрудившись посмотреть, куда она упадет, и берет маску. Это две пластиковые маски: комедия и трагедия. Маттео надел трагическую маску. Он медленно опускает ее, демонстрируя маниакальную улыбку. Дэвид смеется, качая головой. Флоренци меняет ее на комедийную и повторяет это до тех пор, пока Дэвид, наконец, не вырывает обе маски из его рук и не бросает их на землю. Маттео снова крутится в кресле, уже не смущаясь. Он поднимает ближайший к себе предмет— это корона. Он жестом приглашает Дэвида сесть. Тот повинуется. Маттео аккуратно надевает корону на его голову. Выражение лица Шрайбнера незаметно превращается в нечто застенчивое. Пальцы Маттео на мгновение задерживаются в мягких волосах Дэвида. Их взгляды встречаются, и кажется, что напряжение растет. Они одновременно отводят глаза. Маттео делает шаг назад. Дэвид встает со стула, все еще в короне. Он обыскивает туалетный столик, затем, словно по волшебству, достает из-за спины диадему.У Маттео в горле встает комок. Он завороженно наблюдает, как Дэвид подходит все ближе и ближе и надевает диадему на его голову.— Итак, теперь, когда мы в костюмах, —произносит Дэвид, и Маттео не может не заметить, что его щеки порозовели еще больше, чем минуту назад, — Начнем?Маттео разводит руками. — Направь меня, — эти слова, кажется, произвели на Дэвида особое впечатление. Его взгляд скользит вверх и вниз по телу Маттео так тщательно, что тот чувствует себя раздетым, почти голым перед ним. — Ты хочешь, чтобы тебя направили? — Маттео машинально кивает. — Ладно, — говорит Дэвид. — Давай, пойдём на сцену.Маттео делает, как говорит Дэвид. Он проходит мимо бархатных занавесок на сцену. Зрительный зал совершенно пуст, свет приглушен. У подножия сцены горят прожекторы, проходы тускло освещены, но в целом здесь темно и уютно.На сцене стоит первая декорация Дэвида: грязный городской пейзаж нависает над темно-красным горизонтом. Она спроектирована так, чтобы смотрелось, будто сама сцена находится под мостом, как подземный переход, выходящий в реку. Как объяснил Дэвид на занятиях, в течение пьесы стены подземного перехода будут меняться, чтобы показать различные граффити. Только одно изображение Офелии, светловолосой фигуры у реки с цветами в волосах, останется до конца. Маттео чувствует присутствие Дэвида у себя за спиной. Тепло его тела. Флоренци откидывается и падает назад. Смех Дэвида раздается прямо перед тем, как сильные руки подхватывают его. Маттео смеется, когда тот ставит его на ноги и оборачивается, ухмыляясь.— Падения на доверие, — говорит он. — Это то, что нравится вам с Хеленой, верно?Дэвид поднимает бровь. Щеки розовеют. Маттео гадает, какие еще уловки он может применить, чтобы Шрайбнер снова смутился.— Так ты говоришь, что теперь доверяешь мне? — спрашивает он. Его глаза сверкают в странной интимной темноте сцены.Маттео пожимает плечами. — Может быть.— Я все-таки поймал тебя.Что-то блестящее бросается в глаза Маттео. Его диадема. Он даже не заметил, как она упала. Дэвид подхватывает ее и надевает обратно на голову Маттео. Они оба избегают взглядов.— Так ты теперь во все это веришь?— Во что? — спрашивает Маттео.— Падения на доверие и упражнения на уязвимость.Маттео бродит по сцене. Дэвид следует за ним.— Может быть, — наконец соглашается он.— Может, нам стоит попробовать еще одно.— Еще одно падение на доверие?— спрашивает Маттео.— Нет, — отвечает Дэвид. Он сидит на краю сцены, свесив ноги, и жестом указывает на место рядом с собой. Маттео медленно опускается на пол. — Упражнение на уязвимость. Это будет разминкой.Маттео откидывается на локти. — Ладно.Дэвид ставит одну ногу на сцену и облокачивается о колено. Он смотрит на Маттео. Долгое мгновение он просто молча изучает его, подперев щеку костяшками пальцев.— Расскажи мне что-нибудь о себе, — тихо просит Дэвид, — Что-нибудь такое, о чем ты никогда никому не рассказывал.Маттео судорожно сглатывает. Его взгляд скользит наверх.— Нет, — говорит Дэвид, — Ты должен смотреть на меня, когда говоришь это.Маттео не может смотреть на него. Вся игривость, которую он чувствовал раньше, раскованность, легкость — все это уплывает от него, слишком высоко для того, чтобы Маттео мог дотянуться. — Ты сказал, что хочешь, чтобы я направил тебя, — мягко продолжает Дэвид.Маттео прикусывает нижнюю губу, затем отпускает ее. Он все еще чувствует жар взгляда Дэвида, который пристально и терпеливо наблюдает за ним. Ожидание.Маттео словно взбирается по лестнице. Чем дольше он ждет, чтобы сказать это, тем дольше ему придется падать. С каждым шагом вверх его дыхание становится все более рваным. Воздух здесь слишком напряжен. Слишком напряжен, чтобы он мог дышать.— Я... эээ, — начинает Флоренци чуть громче шепота. Он заставляет себя посмотреть Дэвиду в глаза, и его шокирует та мягкость, которую он там находит. — Мне нравится... черт.Все в порядке, — говорит Дэвид. Маттео не верится, что он все еще способен смотреть ему в глаза. — Ты можешь...— Мне нравятся парни, — наконец говорит Маттео. Это скорее выдох, чем предложение. Сотни различных выражений мелькают на лице Дэвида, одно за другим, как будто он не в состоянии удержать их все. — Тебе нравятся парни, — повторяет Дэвид, словно говоря это самому себе. Он сдерживает еще одну маленькую улыбку. — Ты никогда никому не рассказывал?— Ну, вроде того. Мой прошлый сосед по комнате знает, хотя я никогда не мог произнести эти слова вслух. Я переехал из своего дома, когда мне было лет шестнадцать и жил в квартире с приятелями. Мой сосед по комнате, Ганс, был геем. Мой лучший друг Йонас вроде как знает, хотя я тоже никогда этого не говорил ему. Но я думаю, что он вроде как знает.— Спасибо, — тихо говорит Дэвид, — За то, что рассказал мне.Маттео ложится спиной на пол сцены, свесив ноги с края. Из него вырывается смех, легкомысленный, глупый смех.— А теперь, — говорит Дэвид, — Что это за шум?Маттео смотрит на него, нахмурив брови. Он знает эту фразу. Это акт четвертый, сцена пятая. Как Офелия сходит с ума. Дэвид кивает ему в тот самый момент, когда Маттео все понял. Он садится и перекатывается на колени.— Веселей, веселей, веселее, — говорит Маттео нараспев. Это одна из самых абсурдных реплик Офелии из этой сцены, бессмысленная песня, которую она, скорее всего, сочинила сама. Дэвид начинает ухмыляться. — И пролито много слез по нему. Прощай, мой голубь!Маттео почти выкрикивает последнюю строчку. Дэвид подпрыгивает от неожиданности, потом смеется. Маттео ухмыляется, поднимаясь на ноги. Дэвид наблюдает за ним.— Будь ты в рассудке и зови к отмщенью, ты тронула бы меньше, — говорит Давид.Маттео крутится. — Надо петь: ?Да, да, да!?. Так поется всегда.— Бред полноценней смысла, — говорит Давид, повторяя слова Лаэрта.— Вот розмарин — это для памяти, —говорит Маттео. Он спрыгивает со сцены. — Пожалуйста, мой возлюбленный, помни.Маттео идет дальше по проходам, его голос отдается эхом. — А вот анютины глазки — это для дум. — Он проводит пальцами по сиденьям. — Вот рута для вас, а вот и для меня. — Маттео поднимает с пола пробку от бутылки и бросает ее через голову. Дэвид завороженно смотрит на него.Флоренци снимает диадему с головы, словно разговаривает с ней. — Вот маргаритка, — говорит он, как ни в чем не бывало, — Я бы вам дала фиалок, но они все увяли, когда умер мой отец; говорят, он умер хорошо. — Он бросает диадему на пол. — Веселый мой Робин мне всех миле?й.Разносится мягкий голос Дэвида.— Скорбь и печаль, страданье, самый ад, она в красу и прелесть превращает. Маттео подхватывает диадему и надевает ее себе на голову. Он идет по проходу, напевая последнюю песню Офелии, как некую панихиду, останавливаясь и начиная, как будто придумывая слова. Когда все заканчивается, Дэвид начинает медленно хлопать. Маттео плюхается на одно из мест в первом ряду и насмешливо кланяется.— Ты мог бы сделать это в нашей постановке? — спрашивает Дэвид.— Что сделать?—Это, — сказал он. — Всё. Всё, что ты только что сделал.—Я просто дурачился, — отвечает Маттео, внезапно смутившись.— Нет, — говорит Дэвид. — Ты знаешь, что большинство актеров не понимают Шекспира? Это то, что ты делаешь, даже не задумываясь об этом. — Маттео качает головой. Дэвид поднялся на ноги. Он стоит над Маттео, все еще в короне, выглядя таким поразительным и величественным, что Маттео чувствует желание просто лечь у его ног. — Это игра, — продолжает Дэвид. — В буквальном смысле. Это игра. И я имею в виду не только игру слов. Большинство актеров просто запоминают реплики и повторяют их. Но ты... ты играешь. Ты выдумываешь. Маттео, ты не пропустил ни единого слова из ее речи. Каждый союз и предлог были именно там, где они должны были быть. Но у тебя это звучало, как твое собственное. Ты исчез.— Что ты говоришь?— Я говорю, следуй своим инстинктам, —поясняет Дэвид. Он спрыгивает со сцены, подходя все ближе и ближе к Маттео. — Ты просил меня направить тебя. Тебе не нужно и половины того, о чем ты думаешь.— Я не знаю, что, черт возьми, я делаю, — шепчет Маттео.— В этом вся суть, — говорит Дэвид. Его пронизывающий взгляд впивается в Маттео. — Ты просто следуешь ее прихотям. Это великолепно.— Так ты хочешь сказать, что все то глупое дерьмо, что я только что сделал, было хорошо? — Твое глупое дерьмо не просто хорошо, оно даже лучше, чем хорошо, — говорит Дэвид. — Видишь ли, то, что происходит в этой сцене, должно быть опустошительным. Я хочу, чтобы зрители почувствовали это. Я хочу, чтобы это было похоже на бред. Офелия буквально сходит с ума. И все же большинство актеров все еще пытаются играть эту сцену с каким-то контролем. Но то, что ты сделал, кажется просто инстинктивным, понимаешь. Нет ни карты, ни дороги. Ничего. Офелия остается здесь ни с чем. Мужчина, которого она любит, бросил ее. Он заставил ее почувствовать себя совершенно никчемной. А теперь и ее отец мертв. Она совершенно потерялась. И что она делает в этой сцене? Она поет, она разговаривает сама с собой, она говорит о ... о цветах и о ...— А потом она убивает себя, — тихо говорит Маттео.Дэвид замолкает. Маттео проводит пальцами по бархатному сиденью. Он смотрит на декорации на сцене. Девушка у реки, с цветами в волосах.— Ее нашли утонувшей, — говорит Дэвид после долгой паузы. — Ты думаешь, она сама это сделала?Внезапная, невыразимая печаль опускается вниз и завязывается узлом в животе Маттео. Он кивает. Дэвид садится на стул рядом с Маттео, и теперь они оба смотрят на сцену. — Почему Гамлет велит Офелии уйти в монастырь? — тихо спрашивает Флоренци после долгого молчания.Дэвид задумчиво откидывается на спинку стула. Он опирается подбородком на кончики пальцев.— Он такой жестокий в третьем акте, — тихо говорит Дэвид, глядя на свои колени. — Он издевается над ней, спрашивает Офелию, честна ли она и справедлива ли. Он обвиняет ее в красоте, как будто это какой-то трюк.— Он говорит: ?Когда-то я любил тебя?, — цитирует Маттео.— Правильно, — говорит Дэвид. — И что же она отвечает?— Воистину, мой господин, — повторяет Маттео, — Вы заставили меня поверить в это.— Вы не должны были верить мне, ибо добродетель не может так привить наш старый род, но мы будем наслаждаться ею, — говорит Дэвид. — Я не любил тебя.— Я была обманута еще больше, — шепчет Маттео.— Ступай в монастырь, — говорит Дэвид.Он снимает с головы корону и долго смотрит на нее. — Монастырь, как ты, наверное, догадался, на самом деле не означает монастырь.— Он имеет в виду бордель, — говорит Маттео. — Я посмотрел.Дэвид быстро переводит взгляд на него. Он выглядит удивленным.— Ты прав, — говорит он. — Он издевается над ней. Но, конечно, самое печальное, что Офелия полностью посвятила себя ему. — голос Дэвида понижается, как будто он говорит сам с собой. — Гамлет отталкивает всех. Он никому не доверяет. Он не позволяет себе этого.— А пока, — говорит Маттео, — Офелия понятия не имеет, что она сделала не так.Дэвид кивает. Флоренци снимает с головы диадему. Это дешевая пластиковая безделушка. Золото отслаивается, обнажая ржавый никель под ним. Стразы пропали.— Знаешь, — говорит Шрайбнер после долгого молчания, — мне кажется справедливым, если я тоже сделаю упражнение на уязвимость.Маттео искоса смотрит на него из-под ресниц. — Не надо, если не хочешь.Дэвид встречается с ним взглядом. — Я транс, — просто говорит он. В его голосе слышится легкая дрожь, и Маттео кажется, что сердце вот-вот разобьется о грудную клетку.— Ладно, — говорит Маттео.Дэвид отворачивается. Маттео слышит, как участилось его дыхание. Не раздумывая, он встает, оказываясь перед ним, берет корону и снова надевает ее на голову. Дэвид не двигается. На его лице снова и снова прыгает мускул. Он по-прежнему не смотрит на Маттео. Костяшки его пальцев на спинках сидений побелели, словно он вот-вот их сломает.—Эй, — говорит Маттео.Дэвид по-прежнему не двигается. Маттео опускается на одно колено перед ним. Он осторожно проводит большим пальцем по руке Дэвида. Тот испускает короткий, резкий, болезненный вздох.— Эй, — говорит Маттео тише.Ресницы Дэвида медленно поднимаются, эти великолепные, длинные ресницы, их глаза снова встречаются. Их лица так близко друг к другу. Маттео инстинктивно выпячивает губы. Взгляд Дэвида скользит вниз, к губам Маттео. Двери с грохотом распахиваются. Маттео вздрагивает и удивленно отскакивает назад. Дэвид оборачивается.Целующаяся парочка спотыкается в открытых дверях и и останавливается. Девушка разражается смехом.— Извините, — говорит она, — Не знала, что тут уже занято.Румянец заливает щеки Маттео. Парочка, спотыкаясь, выходит, двери громко захлопываются за ними. Дэвид смущенно смеется. Если Маттео не ошибается, его глаза выглядят немного влажными.— Мне пора, — говорит он.Маттео кивает. Он протягивает руку. Дэвид снова застенчиво смеется и берет ее, позволяя Маттео поднять его на ноги.— Завтра еще одна репетиция, — говорит Дэвид. — У Лауры дома.— Она все еще ненавидит меня? — спрашивает Флоренци.Дэвид бросает взгляд на Маттео через плечо, когда тот запрыгивает обратно на сцену. — Она никогда тебя не ненавидела.— Это чертова ложь, — восклицает Маттео. — Лжец распознает ложь, когда видит ее.— Значит, ты лжец?— Я актер, — поправляет Маттео, пятясь назад и чуть не падая на одну из декораций Дэвида. Тот хватает его за руку прежде, чем он успевает упасть.— Подумать только, — говорит он, и их лица снова оказываются слишком близко, — всего несколько недель назад ты считал все это глупостью.— А кто сказал, что я все еще не считаю это глупостью? — спрашивает Маттео, поднимая бровь.Они снова за кулисами. Дэвид опускает руку в один из сундуков, полных хлама, и достает игрушечный меч, тыча им в сторону Маттео. Флоренци отскакивает назад и поднимает импровизированный щит, блокируя удары Дэвида и бросая в него розовый парик, чтобы отвлечь внимание. Дэвид выплевывает пучок волос, отшвыривает меч и опрокидывает Маттео на землю.— Признай, что это не глупо, — требует Дэвид.— Нет, — говорит Маттео, наполовину крича, наполовину смеясь, когда Дэвид снова берет меч в руки и тычет его острием в подбородок.— Говори, — продолжает Дэвид.— Никогда, — говорит Маттео, хватаясь за рукоять меча и вырывая его из рук Дэвида.К тому времени, как они заканчивают борьбу, закулисная зона полностью разгромлена, а Дэвид сломал пластиковую диадему Маттео. Они оба ярко-красные от смеха.— Ладно, — наконец говорит Маттео. Они оба растянулись на полу на спине, — Ты победил.— Ты должен это сказать, — настаивает Дэвид.Маттео закатывает глаза, но знает, что произнесет эти слова. Он думает, что сказал бы что угодно, лишь бы Дэвид продолжал так улыбаться. — Мы не договаривались об этом, — протестует Маттео.— Скажи. Маттео со вздохом закрывает глаза. — Это не глупо.— Это было слишком просто, — говорит Дэвид, глядя на Маттео с такой нежностью, что у него начинает кружиться голова. Маттео даже не может протестовать. Он знает, что это так. Дэвид выиграл в тот момент, когда они встретились взглядами в тот первый день в регистратуре, и в этот момент Маттео решает, что если это и есть проигрыш, то он надеется, что никогда не выиграет.***Маттео ограничивается двумя кружками пива и одним косяком. Он все еще чувствует себя пьяным. Только он пьян от чего-то другого. Вечеринка подходит к концу. Маттео прислоняется к стене рядом с Сарой — она, кажется, поняла, что он не интересуется ею. Маттео, Сара и Амира провели большую часть репетиционной вечеринки, играя в Fuck-Marry-Kill[Игра Трахнуть, Жениться или Убить]. Когда все начинают расходиться, Флоренци чувствует, как локоть Амиры касается его.— Ты выглядишь хорошо, — говорит Амира. — Ты выглядишь лучше.Маттео пожимает плечами. Он пристально смотрит на Дэвида. Он смотрел на него всю ночь и иногда замечал, что Дэвид тоже смотрит на него.— На днях ты был очень хорош на репетиции, — хвалит она.— Спасибо, — говорит Маттео.— Ты серьезно никогда раньше не играл в театре? — спрашивает она.Маттео теребит шнурок, свисающий с подола свитера. — Ну, что ж. Когда я был маленьким, мама записала меня в церковный хор, и этот хор давал концерты, например, на Рождество и все такое, а потом она отправила меня в общественный театр.— И тебе понравилось?Маттео пожимает плечами. — Наверное. В любом случае, это было лучше, чем сидеть дома после школы.Дэвид смотрит ему прямо в глаза через всю комнату. На вечеринке осталось всего несколько человек: Лаура и ее подруга небрежно целуются на диване, Леони и Сара все еще вертятся над ноутбуком, добавляя песни в плейлист, а большинство других актеров либо ушли, либо отлучились на улицу покурить.Маттео видит, как Дэвид исчезает на кухне.— Я сейчас вернусь, — говорит Маттео. Амира кивает.Он следует за Дэвидом на кухню. За дверью есть пожарная лестница, и Маттео замечает силуэт Дэвида. Он стучит один раз, прежде чем открыть дверь. Дэвид не смотрит на Маттео, когда тот выходит на пожарную лестницу и становится рядом с ним. Они оба смотрят на город. Ночь туманная, и небо апокалиптически-пасмурно-красное. Они довольно высоко над землей. Уже достаточно поздно, и на на улице мало машин. Они слышат отдаленные крики людей: похоже, пьяные горожане, только что покинувшие бар.Маттео бросает взгляд на Дэвида. Его лицо осунулось и стало серьезным, будто он задумался. Его руки скрещены на перилах, подбородок опущен. Маттео копирует его позу.— Все в порядке? — Наконец спрашивает Маттео.Дэвид выпрямляется, хватается за перила, и Маттео видит, как крепко он держится. Дэвид по-прежнему не смотрит на него.— Помнишь, как мы впервые встретились? — наконец говорит Дэвид. —Я был вроде как... Не знаю. — Я думал, ты меня ненавидишь, — Маттео произносит это легко, словно шутя.Но Дэвиду не смешно, он даже не улыбается.— Я не испытывал к тебе ненависти, — говорит Дэвид. — Я просто... — он замолкает. Маттео хочется взять его за руку. — Однажды у нас был общий урок. Ты это знаешь? Класс психологии.Маттео помнит занятия по психологии. Он помнит, что почти каждый день опаздывал на тридцать минут, если вообще приходил. Он помнит, как засыпал во время каждой лекции, тогда Йонас переживал расставание, и они вдвоем ходили в каждый класс. Они никогда не делали домашних заданий и не относились к тестам серьезно. Маттео, конечно, в конце концов, получил плохую оценку. Но он не помнит Дэвида. — Я завалил этот предмет, — говорит Маттео. — Я почти никогда на него не ходил. — Я однажды видел, как ты жульничал, — говорит Дэвид. Его голос отчетливо звучит в ночи, и в наступившей тишине у Маттео кровь стынет в жилах. — Ты... Ты вытащил смятый клочок бумаги. Я сидел в лекционном зале на несколько рядов позади тебя. Ты переписал все ответы с него во время нашего выпускного экзамена.Маттео ничего не говорит. Он не знает, что сказать. Он даже не помнит, как это сделал, хотя уверен, что Дэвид прав. Стыд скручивает его внутренности. Он больше не сможет посмотреть на Дэвида.— Знаешь, раньше я жил в своей машине, — говорит Дэвид. Маттео едва дышит. Он слышит дрожащий выдох Дэвида прежде, чем он продолжает, — мои родители выгнали меня из дома, когда мне было пятнадцать. После того, как я сказал им ... — он быстро переводит взгляд на Маттео, словно все еще боится, как тот отреагирует. И хотя Маттео знает, что, возможно, хоть и не все понял до конца, он хочет успокоить Дэвида, хочет, чтобы тот знал — ему нечего бояться. Во всяком случае, именно Маттео до сих пор не может поверить, что Дэвид здесь, что он все еще разговаривает с ним. Что он не оттолкнул его.— Какое-то время я был бездомным, — продолжает Дэвид, в его голосе слышна легкая дрожь, — я услышал об одном месте, заброшенном здании, где были другие люди. Другие люди, как я. Там я и познакомился с Лаурой. Но потом оставаться там стало слишком опасно. Тогда я еще учился в школе. Я нашел работу в книжном магазине, затем в спортзале, затем в кофейне. Я начал жить в своей машине, чтобы накопить денег. Потом я поступил в колледж, и это все изменило. Сейчас я просто работаю в книжном магазине и иногда подрабатываю в кофейне, если мне нужны дополнительные деньги. Но, — он снова прерывисто вздыхает, — это нелегко. Я чувствую, что никогда не позволю своим оценкам стать хуже. Иногда я так много работаю и в школе, и на работе, что, когда ложусь спать, не могу отключить мозг. Я должен был ходить на встречи с психологом — Лаура заставила меня пойти. И это, пожалуй, помогло.— Но, как ни странно, именно это, — Дэвид неопределенно жестикулирует куда-то в сторону квартиры, где актеры все еще веселятся на вечеринке, — эти театральные штучки помогли мне больше всего. Они заставили меня почувствовать, что я что-то могу контролировать. Что-то хорошее. — Рука Маттео касается руки Дэвида. Тот не двигается. Наконец Дэвид смотрит на него, и его взгляд снова разбивает сердце Маттео.— Я недооценил тебя, — тихо говорит Дэвид. — И мне очень жаль. Мне очень жаль. Я сделал слишком много предположений, не пытаясь узнать тебя. Я не хотел с тобой знакомиться. Я не хотел, чтобы мои предположения оказались ошибочными. Я думал, так будет лучше, безопаснее или что-то в этом роде.— Все в порядке, — шепчет Маттео.В горле у него ком, и он сам не знает, почему. Как раз сейчас ему хочется быть таким человеком, который знает, что нужно сказать. Пальцы Маттео смыкаются вокруг пальцев Дэвида, и, прежде чем Флоренци успевает подумать, он уже касается чужих губ.Дэвид резко вдыхает. Он дергается назад. Маттео пристально смотрит на него. Его сердце бьется так быстро, что он боится, как бы оно не разорвало грудную клетку. Кровь ревет в ушах. Он не может думать. Он не может говорить. Дэвид смотрит на него широко раскрытыми глазами, и Маттео охватывает внезапный, невыносимый ужас. Неужели он ошибся, все неправильно понял, возненавидит ли его Дэвид теперь, после всего этого, после всего, что случилось? Неужели все уже кончено? Что, если Дэвид никогда больше не заговорит с ним, что, если... что, если... А потом Маттео прижимают спиной к кирпичной стене, одна рука Дэвида лежит у него на бедре, другая — на подбородке, и целуют его. Он чувствует, как все внутри него раскручивается. Дэвид отстраняется и пристально смотрит в глаза Маттео, губы Шрайбнера вновь прижимаются к губам Флоренци. Маттео съехал бы по стене, если бы Дэвид не держал его. Он полностью расплавился. Он чувствует головокружение, он чувствует себя высоко среди звезд, он чувствует, что полностью покинул свое тело. Дэвид проводит большим пальцем по щекам Маттео. Он целует Маттео в нижнюю губу, потом в верхнюю, потом в кончик носа, потом в щеки. Он целует Маттео в лоб.— Уже поздно, — выдыхает Дэвид, прижимаясь лбом к Маттео. — Мне нужно домой.Дэвид откидывается назад и проводит пальцами по волосам Флоренци. Тот с трудом переводит дыхание.— А где твой дом? — он едва шепчет.Дэвид нежно улыбается. Он притягивает Маттео к себе невероятно близко, проводя большими пальцами по его бедрам. Руки Маттео обвиваются вокруг шеи Дэвида, играя с волосами на затылке.— Я больше не живу в своей машине, не волнуйся, — говорит Дэвид. — Я живу в общежитии. И один.Маттео поднимает бровь. Он смущенно смеется. — О?Лицо Дэвида снова становится серьезным. Маттео мог бы потеряться в его глазах. Это самые одухотворенные глаза, какие Маттео когда-либо видел. Глаза Дэвида похожи на открытый космос. Они — целая галактика. Маттео мог бы прожить тысячу лет, глядя в них, и все равно не увидел бы каждый дюйм их глубины. Но он все равно хочет попробовать.— Пойдем со мной, — мягко говорит Дэвид.Глаза Маттео закрываются. Он прижимается лицом к шее Дэвида, и тот обнимает его еще крепче.В жизни Маттео так редки моменты, когда он знает, чего хочет. Лунатик идет туда, куда ведет его ночь: у него нет права голоса. Он не помнит своих шагов. Маттео поднимает лицо к небу. Он чувствует ночной ветер, слышит птиц, слабые звуки улицы и голоса живых людей в сотнях футов внизу, и впервые в жизни он один из них. Он жив. Он проснулся. И с абсолютной ясностью, ясностью, которая так часто ускользает от него, он знает, что его жизнь принадлежит ему. У него будет право голоса в том, куда именно он пойдет.Он идет с Дэвидом.