II (1/1)

С тех пор божество, снедаемое всё не угасающим любопытством, каждую ночь наведывалось в родное измерение того странного пугливого создания и наблюдало за ним: изучало повадки, подмечало малейшие изменения в мимике и пыталось понять, что их вызвало; вслушивалось в его часто такое неразборчивое бормотание, из которого, впрочем, иногда можно было хоть что-то понять о конструкции его родного языка.Он следовал за своей жертвой и наяву, тенью сопровождая её во время ночных прогулок. Преследуемый им являлся то ли личностью с параноидальными наклонностями, то ли действительно чувствовал его присутствие: он нервно оглядывался по сторонам?— порой даже останавливаясь ради этого?— и вслушивался в каждый шелест листвы. Донесённые порывом ветра отголоски разговоров случайных прохожих, поздно возвращающихся домой, заставляли его вздрагивать и ускорять шаг. Эти его реакции божество уже знало наизусть?— порой ему даже казалось, будто из одних их создание называемое человеком и состоит. Других же эмоций он будто не выражал вовсе?— эта черта его роднила больше с хтоническим божеством, недели с другими представителями своей расы.Одной ночью Хастур решил затащить человека к себе в измерение в попытках вызвать у него хоть какие-то проявления других чувств. И хоть его предположение о том, что внешнее полное безразличие вызвано давлением со стороны ближайшего окружения юноши и что перенесение его в место непривычное и отдалённое от родного мира способно его раскрепостить, оказалось не верным, он всё равно продолжил забирать его к себе по ночам. По своего роду подопытному было видно, что тот не в восторге от происходящего, однако возражений не высказывал (что крайне удивило божество), а на всяческие попытки Хастура вызвать у него интерес и любопытство?— тот периодически говорил что-то на родном языке или подбрасывал диковинного вида предметы, взятые явно из других измерений?— отвечал лишь подозрением, некой брезгливостью и всё тем же страхом.Годы спустя Король, будто отчаявшись даже, решил-таки показаться несчастному, когда решил, что собрал достаточно сведений о нём и о его языке. Сначала заговорив с ним, а затем ещё спустя некоторое время и возникнув прямо перед ним, он всё пытался уловить хотя бы тень других чувств, так охотно проявляемых другими людьми. Однако увидел лишь испуг.?Видимо, на этом диапазон его эмоций и ограничивается??— сделал выводы Хастур. На этом, впрочем, он мог бы отпустить человека, но дело приняло не самый ожидаемый оборот: тот сам захотел остаться и бесцеремонно потребовал от сущности доводов на то, что окружающее его пространство реально. Опешив от такой наглости, божество пошло навстречу юноше.Постепенно, по мере того как они друг к другу присматривались и привыкали, божество и человек явно сблизились. Их отношения бесспорно были странными: то они друг с другом враждовали, то не хотели расставаться, то просто общались так, будто друг друга впервые видят. Но одно оставалось неизменным?— как бы дружественно по отношению к Говарду ни вёл себя Хастур, он всё равно боялся этой сущности. А та даже и не думала что-то с этим делать?— для божества такое положение вещей стало нормальным, да и писатель уже смирился с этим, хоть и понимал, что на самом деле это правильным не является. Но пытаться объяснить это Хастуру ему казалось бесполезным: уж больно его логика и психика отличались от человеческих.Однако он всё ещё допускал, что заблуждается по поводу неспособности этого существа мыслить человеческими категориями.