1 часть (1/1)

—?Вы не можете его убить! —?вторил политрук, сидя за столом с поникшим видом. —?У нас сейчас каждый боец на счету, а вы из-за этих глупых бумажек!..—?У меня приказ, товарищ политрук,?— отрезал Рыков, прикрикнув. Он сжал ладонь в кулак настолько сильно, что захрустела кожа перчаток. —?И мне плевать, кто у вас тут на вес чего: золота, серебра?— мне в любом случае необходимо избавляться от дезертиров. А если вы этого до сих пор не поняли, то это не мои проблемы.Особист резко развернулся и, не дожидаясь ответа от мужчины, покинул избу, после чего командир роты устало вздохнул. Ну взял человек бумажку и взял, сам же сказал?— на раскурку! неужто из-за этого стрелять в него?! И, главное, сколько этому любителю повизжать это не повторяй, он все равно, как баран упертый, продолжает стоять на своем: либо расстрел виновного, либо расстрел виновного и трибунал. У него все слишком просто?— малейшее подозрение, и пуля прямиком в лоб.Резко захотелось курить. Тут и без этих кадров проблем на голову хватало, и избавляться на некоторое время от гнетущих мыслей сигареты помогали просто отлично, а посему Зорин напялил на голову шапку и вышел на улицу следом за уже умотавшим неизвестно куда солдатом, бросив короткое ?я скоро?.И уже через несколько мгновений он, с самокрутой меж обветренных губ, решил обойти пару изб и сесть в какой-нибудь из них на табуретку, кресло?— неважно, лишь бы людей лишних не было.Потихоньку начинало уже смеркаться. Розоватые тоненькие облака поплыли по переливающемуся из голубого в нежный оранжевый цвет небу, закрывая робкое холодное солнце, что не грело совсем, и что только лучи бросало на грязный и местами окровавленный снег. Политрук вообще зиму не любил, когда холод стоит собачий?— вот как сейчас?— и ноги в дряхлых сапогах вязнут в противной каше, а над головой резво свистят пули. Еще и пальцы леденеют, слушаться не хотят, на курок едва давят; очки запотевают, аж до скрежета зубов бесит. Но поделать ничего с этим нельзя?— таковы особенности зимы на фронте.Прерывая поток мыслей позади скрипнула прогнившая половица, и Зорин, расположившийся у окна рядом с печкой, обернулся. Он ожидал увидеть кого угодно: Карцева с глупой улыбкой на добрую половину лица, командира с радостным известием, что наконец привезут еды; да хоть того старика провинившегося! но вопреки всем ожиданиям в дверном проеме стоял этот противный Рыков, глядевший из-под светлых ресниц настолько уверенно и вдобавок ко всему с гаденькой ухмылочкой, что аж не по себе стало.—?Что-то.?—?Вы же хотите отмазать этого дезертира?—?О чем вы…—?Я готов его оставить в живых. Но не за просто так.Политрук потушил истлевшую сигарету о деревянный подоконник и выкинул ее в окно, в снег. Свел темные брови к переносице поближе, нахмурился, сверкнув недоверием в карих, почти черных глазах:—?Что нужно сделать? Заплатить? Так у меня ни гроша нет.Особист неспешно подошел ближе, скрипя сапогами, и ухватился руками за пояс на своей шинели, рванул его на себя.—?Не стоит, товарищ политрук,?— расстегнул пару нижних пуговиц, потянулся к ремню на брюках. —?Плата будет не денежная, да и она небольшая совсем, можете не волноваться,?— и рывком стянул их почти до колена, отчего Зорин остолбенел.—?Товарищ младший лейтенант.! —?он вспыхнул, румянец отчетливо был виден на бледных скулах. —?Оденьтесь, немедленно!—?Вы не поняли, товарищ политрук? Если хотите, чтобы солдат выжил,?— одна рука, что придерживала шинель, открывая взор на оголенную часть бедер и на то, на что Зорин с опаской косился, потянулась за пистолетом. —?Сосите. Здесь. Сейчас же.Политрук всхлипнул. Боже, что за ситуация! Мужеложство! На фронте, между двумя бойцами, когда с минуты на минуту могут нагрянуть немцы! Позор, позор, дичайший позор! И дикий ужас?— да особист сбрендил, как один из солдат, который насадил немца на штык. Точно, и взгляд у него какой-то мутный, ну точно двинулся!—?Товарищ…—?Живо! —?взвизгнул Рыков и дернул рукой, держа пистолет.Политрук послушно бухнулся на колени, сгорая со стыда. Он отчаянно глядел на сырые доски, не поднимая взгляда на то самое и надеясь, что они сейчас рассыпятся, и он упадет, провалится сквозь землю, чтобы не было там ничего: ни Овсянниково, ни немцев по ту сторону поля, ни особиста этого, будь он трижды проклят. Что подумают люди, если узнают.?Пистолет был запрятан обратно в кобуру, и рука сорвала с политруковой головы шапку, отбросила ее в сторону и тут же легла на затылок мертвой хваткой. Пальцы сжали темные сальные пряди, подтолкнули к паху поближе, и Зорин ахнул, залившись краской пуще прежнего. Прямо перед его носом находился, мать его, член. Изогнутый немного, средней длины и пугающий, потому что очевидно, где он в следующий момент окажется.—?Не заставляйте меня снова повторять.Поколебавшись секунды две и промычав что-то нечленораздельное, политрук нерешительно коснулся губами влажной головки, отмечая, что она горячая, в отличие от рыковых рук. Да и в целом несложно было догадаться, что тот уже до этого был возбужден?— член стоял колом, и от этого зрелища у Зорина где-то в животе затягивался непонятный теплый ком. Сверху послышалось скомканное ?ну же?, и он разомкнул бледные губы, когда Рыков, нетерпеливый, решил взять инициативу на себя и вогнал член в горячий рот наполовину. Зорин гаркнул, отплевываясь, попытался отстраниться, но рука на затылке наоборот, подтягивала его, не оставляя ни единого шанса?— оставалось только исполнять приказанное. Слюна, вязкая, которой было много и которую глотать ни в какую не получалось, медленно, вязкой дорожкой стекала с нижней губы до подбородка и ниже, и политрук шмыгнул носом, зажмурившись.—?Работайте языком. И только попробуйте укусить, вам же хуже будет.Мужчина измученно взглянул на солдата исподлобья и на пробу провел, как и было велено, кончиком языка по головке, тут же ощутив на нем горьковатый привкус смазки. Сверху тут послышался сдержанный вздох, и мужчина еще поддался вперед, ибо властная рука особиста направила.В следующий момент он усердно работал языком, сдавливал ствол губами и старался двигать головой вперед-назад?— иными словами, Зорин делал все, чтобы этот ужас поскорее закончился. Правда, это у него в голове ?ужас?, а нижняя половина его тела думала несколько иначе, но речь сейчас не об этом. Политрук гортанно стонал, сминая заледеневшими пальцами грязную шинель, цепляясь ими за грубую ткань. Запах пороха и постороннего мужчины щекотал ноздри, веяло холодом и сыростью, приближающейся смертью, но ему нипочем, ибо сейчас, в данный момент, есть только он и этот особист, которого в два счета прислали считать бумажки у простых солдат, а как еды притащить?— так жди, пока не словишь пулю промеж глаз.—?Быстрее,?— горячий шепот, а следом за ним?— протяжный, но тихий стон. Нравится, с облегчением подумалось.Политрук загнанно дышал: он, краснющий, пыхтящий, как паровоз, утыкался холодным носом Рыкову в пах, зарываясь в редкие светлые волоски, и шире раскрывал рот дабы хоть как-нибудь облегчить себе задачу. Сердце же стучало в бешеном ритме, в ушах звенело как после бомбежки, а особист, кусая губы, мычит, старается не стонать во весь голос хрипло?— услышат же, а потом их обоих и заодно деда этого к стенке потащат.Признаться честно, Зорин успел войти во вкус, остервенело облизывая толстый ствол и каждую венку на нем, иногда отодвигаясь, уделяя внимание одной только головке. Правда, это все равно выходило как-то неумело?— мужчина действовал исключительно с помощью интуиции и своеобразных наставлений Рыкова. Однако же тому нравилось, и он, похоже, даже не думал снова доставать из кобуры пистолет, что не могло в какой-то степени не радовать.Наконец тот не выдержал, кончил спустя всего пару долгих минут?— сказывалось отсутствие личной жизни на фронте?— и резко толкнулся пару раз вперед, во влажный рот, отчего политрук протестующе засопел, пытаясь отвертеться. Почувствовался доселе неизвестный солоноватый вкус спермы, которой на удивление было много, и была она очень вязкой?— еще один признак длительного воздержания. Член с неприличным хлюпаньем выскользнул наружу, и политрук мигом сориентировался, закрыл рот измазанной в грязи и золе рукой, чтобы вся эта смесь из слюны и семени не попала на шинель?— на свою и чужую. Глотать было страшно. Страшно и неловко.—?Будет жить ваш солдат,?— сказал Рыков с довольной ухмылкой, заправляясь. —?Но если увижу еще кого-нибудь с бумажками?— пиняйте на себя. Опять.