1 часть (1/1)

Кто бы вообще мог подумать, что после смерти на той стороне есть что-то кроме огромного чёрного ничего? Нет, давайте не будем брать в расчёт верующих?— это для меня совершенно отдельная каста людей. Я рос с чётким осознанием того, что когда меня присыпят землёй, всё и закончится, но как бы не так.Прошло уже лет пять, или девять, или семнадцать, я не разберу. Время давно стало каким-то абстрактным понятием. Мы живём вне этого. По ту сторону для нас время ничего не значит. Оно не влияет на внешность или на жизнь в целом. Это только в мире живых оно представляет какую-то ценность.Не думайте, что всё выглядит так, как рисуют на своих картинах безумные художники, показывают в фильмах и описывают в книгах. ?Рай? не находится на небе, с позолоченными воротами, пушистыми облачками, сладкоголосыми босоногими ангелочками, что порхают вокруг. Да и кто вообще придумал этот образ мужика с крыльями? У нас их отродясь никогда не было. Да и все эти нимбы и белые тоги. Ну, во времена Древнего Рима-то их, может, и носили, но на дворе век-то какой? ?Ад? тоже не страшное место наполненное огнём, истошными криками боли и лавой. Никого там в котле не варят, в ребра вилами не тыкают. Да и у чертей этих дебильных нет рогов, хвостов и прочих атрибутов.Короче говоря, если вы вообще себе хоть как-то представляете так сказать ?загробную жизнь?, то забудьте нахрен.Мы скорее похожи на две конкурирующие компании, что пытаются ставить друг другу палки в колёса. Но на основании этого противоборства и поддерживается какой никакой баланс. Наши ребята отвечают за любовь и объятия, их?— за секс и похоть. Отдел погодных явлений проектирует всякую хрень типа радуги, северного сияния, яркого солнца, а те ребята моделируют шторма, дожди и метели. Наш отдел селекции отвечает за рождение мелких засранцев, всякие генетические улучшения иммунитета, а их за развитие новых штаммов пневмонии, ВИЧ и рака. Ну, в общем, так далее и тому подобное, думаю, вы поняли.Распределение тоже, кстати, происходит совсем иначе. Всё автоматизировано, компьютер анализирует черты характера и закидывает туда, где ты больше подойдёшь. Процедура древняя и отлаженная. Конечно иногда случаются сбои, как видимо со мной, но об этом позже. Систему ?грехов? упразднили ещё до падения Римской Империи. Если ты всю жизнь бухал как сволочь, праздно валялся на кровати и ненавидел мелких пиздюков?— не значит, что тебя обязательно отправят в ?Ад?, так же как и, если ты пост соблюдал, и каждый день по два часа боженьке молился?— не значит, что попадёшь в ?Рай?. Между нами нет конкретного деления на чёрное и белое, по крайней мере в моём понимании. ?Рай? не абсолютное счастье, а ?Ад? не непробудный кошмар. Хотя да, некоторые стереотипы подтверждаются, наши почти все такие милые, добрые и сердобольные, что блевать охота.А ну, конечно, убийцы, насильники и всякие ебанутые на голову людишки даже на отбор не попадают. Для них есть отдельное местечко ?Лимб?, их всех туда ссылают на каторжную работёнку и, как правило, за пару столетий вычищают мозг до уровня пятилетнего ребенка.Короче говоря, процедура проста: сердечко стопорнулось, темнота, всеми любимый клишированный белый свет, приёмная на распределение, где ты ни черта не понимаешь. Тебе закидывают пилюльку расширяющую сознание с успокоином в одном флаконе, и сотрудник кадрового отдела рассказывает чего к чему вообще тут творится. Да и принцип предельно прост: после смерти на тебя вешают обязательный контракт. Ты должен сотню лет, если не провинишься, отработать на ?большого дядю? (ну вы поняли, да?), а потом катись колбаской куда захочешь. Хочешь?— предавайся забвению или рассаду выращивай?— дело твоё.Мы во многом остаёмся такими же людьми, как и были до смерти, но за отличием некоторых деталей: нам для жизни не требуется привычные вещи типа сна, мы не ощущаем боли, всяких недомоганий, не чувствуем перепады температур, и я, как говорил Морфеус, ?даже воздухом не дышу? (но некоторые на автомате всё равно вдыхают). Можем выпивать, наслаждаться вкусной едой, в общем развлекать себя как хотим, кто-то даже траву покуривает, разрешено почти всё. За исключением отношений. Пока ты не отработаешь контракт любые отношения с кем-либо кроме рабочих, то есть даже дружеские, устанавливать категорически запрещено. Почему? А черт его знает, такая вот система. В общем, живется всем нам очень так припеваючи.Ладно, прямо всех тонкостей рассказывать не буду. Вот помрёте и всё сами узнаете, а то чего, никакой интриги в жизни.Ну и, в общем, всё началось с того, что я, Лука ?наглый, легкомысленный, дерзкий, агрессивный, недалекий кретин какого хрена ты вообще работаешь тут, а не в аду? Лалльман, накосячил. Как именно рассказывать не буду, да и вы всё равно вряд ли поймёте всю эту длинную и дурацкую цепочку из поручений, но скажу лишь, что всё достаточно серьезно. За такое у нас предусмотрено три вида наказаний: ?спуститься? к смертным и выполнять всю самую грязную работу напрямую, получить пару десятков лет к контракту, либо в ?Лимб? к преступникам на месяцок другой. Первый вариант самый щадящий, и вот я вынужден слоняться по ночным переулкам Парижа, будто я снова живой и вытаскивать всяких непутёвых придурков из передряг.Да, если вы уже, как и все вокруг, успели задаться вопросом, почему я работаю в ангельском отделе, если я такой вечно недовольный мудак, то всё просто. Я считаю, что попал в ту великолепную касту одной миллионной процента людей, на которых система багнулась и распределила не туда. Но с ней, увы, не спорят.И, наверное, всё бы у меня было терпимо, и я относительно спокойно дорабатывал свой контракт, если бы не встретил его.Sound: Fjora?— Devil's Worst NightmareПосле того как я помог какому-то малолетнему подростку не сорваться с крыши, пока тот мнил себя крутым руфером, я шёл по бульвару Сен-Мартен злющий, как сволочь, и материл всех кого мог. Я всё понимаю, тоже когда-то был человеком, но нельзя же быть настолько безмозглыми и опрометчивыми. Был бы я прав и по ту сторону было бы только чёрное ничего, человеческая популяция давно бы уже полностью себя изжила. И вот я топал до своего любимого бара, желая промочить горло парой рюмок, дожидаясь, когда мобильный (да, мы не слоняемся в поисках работы, она приходит нам в виде уведомлений) в кармане противно провибрирует новой задачей помочь очередному бедолаге. Задумавшись, рассматривая своё еле заметное отражение в витринах, чуть не кувыркнулся, запнувшись о кого-то. Я сначала даже не понял ничего, пока не пришёл в себя и не обернулся.—?Слышь, придурок, какого хера ты расселся? —?На самом деле я плохо представлял как выглядят сотрудники ада (ну ясен перец, что как люди), просто до этого столкнуться возможности не было, но узнать оказалось не сложно. Да и если бы тут сидел смертный, я бы просто проскользнул мимо, а не воткнулся в него, как в огромный мусорный мешок.—?Простите,?— донеслось совсем слабым и дрожащим голосом, а через секунду он дернулся и резко поднял голову, смотря на меня, осознавая, что обращаются вообще-то к нему. Молодой парень, не сильно старше меня, темно-горчичные волосы, чуть загорелая кожа, угловатые черты лица, и слёзы, что диким ручьем текли из его глаз. Он, кажется, даже не видел меня из-за них, неловко крутя головой. Он пытался вытереть их с лица, но это мало чем помогало. Я десять раз проклял себя, что вообще раскрыл рот в тот момент. Не знаю зачем, может, так сказать, профессиональная деформация, привычка помогать всяким сирым и убогим, взяла надо мной верх, но выдохнув, выругавшись себе под нос, я шагнул и сел рядом с ним.—?Чего ревешь?—?Ты ангел? —?он всё ещё пытался избавиться от слёзной истерики, растирая всё по щекам и удивлённо меня разглядывая.—?Как ты догадался, Пинкертон?—?Ну ты босой и твоя рубашка,?— несмело ткнул пальцем на мои босые лодыжки, ведя пальцем выше к одежде.—?Это был риторический вопрос,?— закатил глаза, раздражаясь, что вынужден разъяснять такие дебильные тонкости,?— так ты на первый вопрос ответишь или я пошёл?—?Я… —?он мямлил, постоянно всхлипывая. На самом деле где-то в глубине души (ха, у меня её нет, я и есть душа) мне даже стало как-то жаль его. Наверняка не от хорошей жизни в офисе он, как и я, тусуется среди смертных. —?Я уже весь день здесь и не могу выполнить первый рабочий заказ. Вон тот парень в кепке у закусочной. Я должен подстроить несчастный случай, чтобы он сломал ногу.—?И что в этом сложного?—?Не могу. Он профессиональный хореограф, в его ногах вся его жизнь, прошлая и будущая. Я не… Я не могу так поступить с ним, сломать человека просто так, ни за что,?— рвано выдыхая, он медленно успокаивался, крутя небольшое кольцо на своем пальце и иногда стеснительно поглядывая на меня, будто изучая.—?Ох, блядь, как тебя вообще в ад-то распределили, если ты такой чувствительный и жалостливый? —?мне захотелось смеяться. Вот уж не думал, что среди чертей, что калечат людей, руками преступников разрушают общество, может найтись такой невинный цветочек.—?Я уже несколько лет задаюсь тем же вопросом. Понятия не имею. Возможно это какая-то ошибка системы.—?Ага, конечно,?— мысленно усмехнулся. Забавно, я верил, что я не один такой, но не встречал того, кто бы не подходил на свою должность. Есть ли кто-то ещё или мы только двое таких и невольно поменялись местами на распределении? Ай, бред собачий. Но помочь ему мне всё-таки захотелось. —?Ладно. Вытирай сопли, вставай и иди сюда,?— мигом поднявшись, отошёл на два метра в сторону, останавливаясь около небольшого газетного киоска. Он последний раз звонко шмыгнул носом и встал, подойдя ко мне.—?Встань тут ко мне спиной. Вытяни руки перед собой. Если хочешь, можешь закрыть глаза,?— я не могу делать его работу за него: во-первых, мне моей хватает, во-вторых, это вообще-то вроде как неправильно, в-третьих, я ангел, мне таких лещей отвесят, если я намеренно сломаю кому-то ногу,?— стой так. Ещё мгновение, подожди. Вот сейчас,?— и я пихнул его плечом вперед, соскользнув с бордюра, он с размаху влетел в того самого парня, оттесняя его на проезжую часть, заставляя врезаться в несущегося на всей скорости велосипедиста.Удар, звон, негромкий крик, хруст и вуаля?— перелом большой берцовой кости со смещением в трёх местах. Сработано, как надо. Я наигранно похлопал, скорее сам себе (да, ЧСВ на максимум), а этот парень, ринулся к пострадавшему, падая на колени и начиная активно извиняться, словно ему реально стыдно до глубины?— каламбур?— души. Наверное, он и правда сожалел о том, что сделал, но для меня это было странным и очень нелепым. В обычный день я бы, скорее всего, посмеялся, но почему-то в тот момент меня это раздражало и заставляло негодовать.—?Слышь, чувак, забей. Он всё равно тебя не слышит,?— показал на свои уши, чтобы лучше дошло.—?Что? В каком смысле?—?Ох, мать моя мужчина, ты, правда, тут первый день что ли? Люди нас не слышат и не видят. Они не знают о нашем присутствие от слова совсем. Ты можешь попытаться обратить на себя их внимание, но через минуту человек забудет твоё лицо, имя и вообще, что с тобой разговаривал когда-либо. Мы по желанию можем взаимодействовать с их миром, но они с нашим?— нет. Тебе что, на инструктаже этого не объясняли? Почему это должен делать я? Ладно, чёрт, бывай,?— не желая ни минуты больше оставаться в центре всего этого детского цирка, махнул ему на прощание и развернулся, поторапливаясь туда, куда изначально спешил.Ну чего и следовало ожидать (бесит, бляха) отойдя всего на улицу, я услышал голос окрикивающий меня. Он очень быстро нагнал меня, поравнявшись и шагая рядом. Ненавижу! Ненавижу навязчивых до трясучки. Хотя я походу вообще всех ненавижу.—?Я Элиотт,?— он сунул руки в карман узких чёрных брюк, которые подчёркивали худощавые ноги, чуть ссутулился,?— я не успел сказать тебе спасибо! Могу я как-то ещё отблагодарить тебя?—?Так, Элиотт,?— остановился посреди улицы, повышая голос, угрожающе тыкая в него пальцем, готовый сорваться, но его растерянное и притягательное лицо почему-то за секунду сбили всю спесь, я замешкался, и устало уронил голову,?— ладно. Ты можешь пойти со мной, и даже угостить меня пивом, но… Уткнёшься в свой стакан, не будешь задавать никаких вопросов и вообще со мной разговаривать. Усёк?—?Хорошо,?— он кивнул и тут же разулыбался во все тридцать два зуба. Ну боже, кто вообще может быть таким счастливым в этом проклятом месте? Чего за бред?Минут пятнадцать мы шагали в полной тишине до нужного места. Он всё время порывался что-то спросить, но натыкаясь на мой сверлящий, изучающий (да, мне было очень интересно, я впервые за хренову тучу лет в этом ?бизнесе? встретил демона) взгляд, тут же замолкал, отводя глаза и рассматривая дома вокруг. Когда появилась блеклая и ветшающая вывеска ?Two elephants? и мы переступили порог, я облегчённо выдохнул, радуясь хоть чему-то приятному за день. Наконец-то выпью и передохну.—?Это же человеческий бар,?— удивлённо воскликнул Элиотт, кидая взгляд на двух единственных посетителей, что сидели в дальнем углу.—?А ты что, ждал, что тут оборудовали отдельный специально для нас? Да, это бар для смертных, но и для нас тоже. Вон там,?— указал пальцем на бармена, стоящего в углу стойки и задумчиво протирающего бокалы,?— Лео. Он пограничный, поэтому здесь наливают и нам. Людей тут почти всегда, как видишь, мало, поэтому бессмертные спокойно тут отдыхают после смен. Ну по крайней мере, я тут постоянный гость.—?Пограничный? —?он потирал шею двумя пальцами и щенячьими глазами полными непонимания смотрел прямо в мои. Вот смущается, а в глаза так нагло смотрит.—?Боже, что я говорил про вопросы? Он существует на границе миров,?— сам поставил ограничения и сам же вприпрыжку побежал отвечать. Ну и кто я после этого? Слишком много вопросов для одного дня, и от меня тоже. —?Лео не жив и не мёртв, он балансирует на границе, находясь и существуя в обоих наших мирах. Он держит этот бар и любезно предоставляет нам его для отдыха, а тут, поверь, он ой как нужен.—?Никогда о таких не слышал.—?Их всего несколько во всём мире, это своеобразное допущение системы, о котором, кстати, в офисе лучше никогда не упоминать. Лео,?— обратился к бармену, подходя ближе к стойке и забираясь на высокий стул,?— нам две пинты. Что ты буде… А, да пофиг, давай две тёмного,?— Элиотт уселся рядом и сложил руки на стойке, ожидая своё пиво.Ну и вот, в общем, как-то так вышло, что мы с этим наивным и добродушным придурком сблизились. То есть как сблизились, несколько недель через день в разное время мы натыкались друг на друга в баре. Мы выпивали по паре пинт и болтали совершенно ни о чём, чаще о работе и о глупости людей. Первое время, честно признаться, меня его присутствие просто дико раздражало, я даже подумывал пасти его, чтобы заходить в бар тогда, когда он уходит, но позже как-то смягчился. Мне стало нравиться иметь по вечерам собеседника, которому, в крайнем случае, я мог пожаловаться, чего никогда себе не позволял. Это слушал только Лео, но я думаю ему это вообще малоинтересно. Сколько таких как я он тут повидал? Элиотт оказался достаточно начитанным и приятным в диалоге, всегда смеялся с моих тупых и сортирных шуток, что не могло не подкупать, согласитесь. А ещё он всегда так на меня смотрел, не знаю… Совершенно не мог прочитать его взгляд. Он почему-то оставался для меня какой-то загадкой, которую внутренний и надоедливый детектив очень хотел разгадать. А ещё глядя на него радуется глаз, у него хорошие природные данные. Стыдно признаться, но стал понимать, что даже как-то жду его что ли и в бар иду с мыслью его там найти.И вот в один из таких поздних вечеров, на пятой неделе знакомства, мы подпивали тёмный лагер и он задал мне вопрос.—?Лука, а ты… Ты помнишь, как с тобой это случилось? —?он смахивал большим пальцем капли бегущие по слегка запотевшему стакану, отводя глаза, словно боясь задавать этот вопрос. А если так подумать, то за эти недели, что мы знакомы, наш разговор никогда не касался чего-то хоть немного личного. Мы разговаривали о бытовых вещах и каких-то мало-мальски имеющихся интересах.—?О чём ты? —?Я заказал ещё одну пинту тёмного и повернулся к нему, вопрошающе поднимая брови.—?Ну, смерть. Прости, если не хочешь об этом говорить, то не будем. Просто ты выглядишь лет на семнадцать-восемнадцать, и явно умер не стариком в своей постели,?— Элиотт нервно перебрал волосы, бросая на меня быстрый взгляд через плечо.—?А, ты об этом. Мне и правда тогда было семнадцать. Воспоминания здесь специально стираются с каждым днём, и за столько лет, я уже не знаю, кем вообще был там. Но хорошо помню лишь то, что бежал куда-то как ненормальный, будто меня там ждало что-то важное. Просто нёсся по улице ночью чуть ли не в бреду, и на перекрёстке два ярких луча слева, скрип тормозов и вот я сижу в приёмной на распределение. По всей видимости меня сбила машина в тот вечер,?— я задумался, напрягаясь, пытаясь вспомнить хоть немного больше, неприятно передёргиваясь. Те два луча как будто снова перед глазами оказались, но быстро от этого отмахнулся, стоило только сделать ещё глоток и вспомнить, где я.?— А что насчёт тебя?—?Я не могу вспомнить вообще ничего. Одно большое белое пятно. Как будто я родился уже здесь и у меня никогда не было жизни. Но почему-то меня не покидает ощущение, что там… —?он тяжело сглотнул, дёргая плечами, словно на мгновение ощутил холод, пробежавший по спине,?— что я сделал это сам… И мне страшно. Я не перестаю думать об этом и гадать, что же произошло такого в моей смертной жизни, что я сам решил её оборвать. Может быть, не было никакого сбоя и вот почему меня распределили в ?Ад?? Как наказание вместо ?Лимба?? Каждый день я страдаю оттого, что обязан причинять людям боль,?— и в тот момент он почему-то стал выглядеть таким до ужаса трогательным и беззащитным, что это ужалило в спину. Я протянул ладонь к его щеке, поднимая лицо и поворачивая к себе, чтобы заглянуть в глаза и как-то ободрить. Помню как не хватало этого мне в первый год работы. И он будто через силу поднял глаза, грустные, влажные, но такие… Блять. Тогда, встретив его ревущим на Сент-Мартене, я не обратил внимания, какие они невероятно красивые. Нежно-серые, чистые и добрые. Это так странно, мы не дышим воздухом, но мне впервые за все года стало чудиться, что от него я начал задыхаться. Элиотт оторвал руку от бокала и подтянул к моей, скользя пальцами по ребру ладони и обхватывая запястье, я думал, он хотел её убрать.—?Мне бы так хотелось почувствовать твой пульс,?— вёл большим пальцем вдоль вены, чуть нажимая, будто надеясь, что сможет найти то, что ищет.—?О… О чём ты говоришь? —?я торопливо убрал руку, возвращая её к стакану, чтобы приложиться к пиву и отойти. Мы же не чувствуем температур, но в тот момент странное ощущение пробежало по коже. Он. Каким-то образом, он заставил меня чувствовать себя потерянным и впервые смущённым.—?Ты не помнишь? Раньше, когда мы были живыми, можно было почувствовать как… —?Элиотт отхлебнул от стакана, протягивая ко мне руку, совсем невесомо, но достаточно ощутимо проводя кончиками пальцев вдоль подбородка и по шее, продолжая,?— как пульс ускоряется, если прикоснуться.Меня затрясло, как дурного. Кажется я вообще забыл, что такое прикосновения. Обычные простые, которыми каждый день обмениваются люди. И это стало для меня каким-то открытием, настоящим и невероятным откровением. Дёрнулся так, что аж святой, не побоюсь этого слова, да я богохульный, пивасик, расплескался по барной стойке. Элиотт смутился в тот момент, тут же возвращаясь в привычное положение и опуская взгляд к своим рукам.—?Кровь больше не течет в наших жилах, но сердце в груди отчего-то все равно бьётся, будто просто так, чтобы напомнить нам о жизни и обязательствах. Это так странно и по-моему до ужаса нелепо. Лука, рядом с то… —?Он не успел договорить, как трель телефона раздалась в кармане. Он тут же достал его и бросил взгляд на экран, удручающе вздыхая и одним глотком допивая содержимое стакана.—?Работа не ждёт,?— всё, что он бросил, быстро и тепло улыбнувшись, вставая со стула и выходя из бара. А я остался сидеть смотря в стену перед собой. Не понял почему, но в тот момент ощутил легкое чувство потери. Мне не хотелось, чтобы он уходил. Стало так дико интересно, что же он не договорил. Рядом со мной… Что? Это же не… Бред собачий всё. Здесь люди вообще о каких-то симпатиях даже не заговаривают. За такое накидывают около полтинника, так, а он ещё и демон. Это как минимум ещё сотня лет. Я бы даже друзьями нас не назвал. Это ничего не значило.Дебильно, но последующие четыре дня, не вылезая из работы, я не мог сконцентрироваться и это жутко раздражало. Каждые полчаса его простое прикосновение навязчиво всплывало в голове. Раз за разом, когда я останавливался на несколько минут и подкуривал сигарету, переводя дыхание, то думал о том, а почувствовал ли он то же самое, когда я, не задумавшись, тронул его щеку. Постоянно представлялись его глаза, как невыносимое наваждение, такое дикое, будто кто-то гвоздём выскреб это в моей голове и я ничего не могу с этим поделать. В тот день, даже решил, что по-хорошему больше не буду возвращаться в бар. Лучше будет избегать его вообще. Мне не нужны проблемы, да и ему я думаю тоже. Погрузился полностью в работу, как угорелый хватаясь даже за левые дела, которые просто находил по дороге, надеясь, что так скорее исправлю свое положение и меня вернут обратно в офис, тогда он навсегда растворится и мы больше не встретимся, потому что это будет просто невозможно.Но Париж слишком маленький город и, наверное, избежать этого было нельзя. У меня выдался своеобразный выходной, и прогуливаясь вдоль набережной де ла Межиссери, я увидел его сидящем на каменном парапете моста Пон Нёф, задумчиво смотрящего в небо. Что-то взяло надо мной верх, и я просто не смог развернуться и уйти.—?Что ты тут делаешь? —?забрался рядом с ним на парапет, свешивая ноги, касаясь пальцами твёрдого и шероховатого камня.—?Залюбовался луной. Она сегодня неестественно большая и светлая,?— Элиотт пожал плечами, даже не поворачивая ко мне голову, а продолжая разглядывать ночной пейзаж.—?А, это наши опять с масштабами экспериментируют. В том отделе работает какой-то перфекционист до мозга костей и пытается добиться идеальных пропорций, заебал уже всех, сбивает всем вокруг работу,?— но не мог не признать, что это зрелище и правда было каким-то завораживающим. Я давно перестал обращать внимание на такие мелочи, потому что они стали для меня какими-то обыденными, рабочими моментами, как карандаши в стаканчике на столе.—?Я немного завидую. У вас есть такие замечательные и красивые вещи, вы можете их совершенствовать и созерцать каждый день,?— он приподнял ладонь и в воздухе очертил небо. Это походило на желание дотянуться, тронуть всю это ничем не ограниченную картину.—?Не бреши, у вас тоже есть уйма всего красивого,?— закатил глаза, считая, что это полная глупость.—?Например? —?он впервые за вечер опустил взгляд и повернулся ко мне. Этот яркий вечерний свет играл с его кожей, заставляя отблески прыгать в глазах, превращая их в копию звёздного неба, легкий ветер струился через непослушные пряди волос, и его вечная, мягкая, не спадающая с лица улыбка, которая совсем незаметно касалась тонких губ, стала слишком особенной. Я никогда не видел ничего подобного.Я хотел бы сказать про потрясающе красочные извержения вулкана или величественные волны, похожие на зеркальные небоскрёбы, что по их воле обрушиваются на побережья, но… Голова в миг опустела и только короткое ?ты? почти шёпотом сорвалось с губ, легко и быстро, как дуновение ветра, почти незаметное.—?Что?—?Ну… Ты чертовски красивый,?— и я ни на секунду не слукавил, когда сказал это, как одержимый, будто впервые разглядывая острые черты его лица. Наверное, так должен был бы выглядеть сам дьявол, способный пленить и растоптать любого. Точёные скулы, густые брови, что в хмуром виде придавали взгляду глубины и томности. Я что, спятил?—?А ты ангельски прекрасен,?— он так легко и без задней мысли выдохнул это, припадая к бутылке пива, что всё это время оставлял без внимания, просто держа в руках.—?Мы долбаёбы,?— смущение и неловкость так сильно взяли верх, что на смену им сразу же вылезли шутки и колкости, которыми хотелось всё сгладить, разрушить чересчур новую и гнетущую атмосферу. Сбросить всё это.—?Может, подадимся в юмористическое шоу дуэтом? —?Он резко рассмеялся. Блядь. Я никогда не слышал, чтобы кто-то так смеялся. Это похоже на сотни, а может и тысячи звонких рождественских бубенцов, что вселяют в душу только трепетный восторг, непонятную радость,?— нам бы цены не было.—?Только если для умственно отсталых,?— мне показалось это дико забавным. Глаза Элиотта внезапно округлились, он ошарашенно смотрел на меня, как если бы за моей спиной в эту самую секунду стояла сама костлявая и отвратительная смерть во плоти, впервые явившая свой лик кому-либо. Он гулко сглотнул.—?Что? —?напрягся не на шутку, начиная зарится по сторонам, осматривая себя, совершенно не понимая, что происходит.—?Ты улыбнулся,?— он поджал губы и стал розоветь,?— впервые за все время улыбнулся мне. Это приятно.—?Ты как ребенок,?— такого я не ожидал совершенно, поэтому потерялся на несколько минут, чувствуя, что не могу контролировать себя, мне хочется улыбаться ещё сильнее. Я говорил, мы не чувствуем температур, но мне показалось, что грудь наливается теплом, даже огнём. Срочно захотелось перекурить или убежать. Что я делаю?—?Угу,?— Элиотт вернулся к созерцанию города, раскинувшегося перед нами, крутя в руках бутылку, потирая большим пальцем горлышко и, видимо, возвращаясь к каким-то своим мыслям.Я подкурил, откидываясь назад на руки и утопая в размышлениях сам. Так приятно находиться в компании с кем-то. Я совершенно забыл как это. Будучи здесь уже чуть ли не четверть века, мы все постоянно одни, преданные сами себе. Друзей заводить нельзя, а близких больше нет. Даже если ты и встретишь тут кого-то, кто был тебе когда-то близок, родственника, ни за что его не узнаешь. Здесь все становятся незнакомцами, с призрачным прошлым, которое больше не имеет значения. Интересная пустая жизнь, даже существование, в виде винтика в системе. Наверняка нас специально делают одинокими, и, честно говоря, к этому привыкаешь. Привыкаешь настолько, что общение с кем-то начинает казаться странным и неправильным, совершенно чуждым и… опасным. И я прекрасно всё это знаю, но голова отключается, стоит нам просто оказаться рядом, заговорить. Теперь я могу говорить, а не сухо выплёвывать предложения, не вкладывая в них осознанные мысли. Всегда казалось, что жизнь здесь намного проще, чем среди смертных. Мы лишены почти всех проблем и переживаний, которыми подвергнуты люди, но прозаично, стоит сделать полшага за красную, вычерченную кровью черту, как всё становится слишком сложно. Так, что это камнем тянет тебя на дно.Sound: Ed Sheeran?— Perfect—?Твои сигареты,?— голос выдернул меня из всего этого мерзкого и тягучего болота мыслей, когда табак в моих руках уже наполовину истлел,?— какие они? Ты постоянно их куришь, и так отчётливо и вкусно пахнет ванилью и вишней.—?Хочешь попробовать?—?Да,?— он кивнул, допивая бутылку и отставляя её рядом с собой. Перекинул ногу через парапет, полностью разворачиваясь ко мне, обтирая ладони о брюки и мельком облизываясь, готовясь, когда я протяну ему сигарету.Почему-то всё поплыло. Звёзды, луна, этот знакомый и уже ставший частью меня запах табака, порочный город, который я хотел ненавидеть всей душой, его сверкающие и полные предвкушения глаза, одиночество, которое я до того дня вообще никогда не замечал?— всё смешалось в полный сюр. Я затянулся полной грудью, выдыхая сизый дым, в мгновение подхватываемый ветром и устремляющийся в высь, откидывая окурок далеко в Сену, протягивая к Элиотту руку. Пальцы зарылись в невероятно мягкие волосы на затылке, рывком дёрнул на себя и поймал его губы. Я сумасшедший. Совсем спятивший придурок.Я сорвался.Слово поцелуй, долгие года оставалось лишь простым словом, совершенно лишённым какого-либо смысла. Приторно-сладкий привкус его малинового пива, мягкий и дурманящий запах кожи, ладонь, что тут же легла на мою щеку, и я будто снова вижу те два ярких луча света, умирая на дурацком ночном перекрёстке. Влажный язык прошёлся по зубам, сплетаясь с моим, медленные и несмелые прикосновения губ, прерывающиеся на долю секунды. Меня скрутило, а тело плавилось. Так невыносимо приятно и дикое желание никогда это не прекращать ударило по голове. Он отвечал мне так же нетерпеливо, двигаясь ближе, проводя пальцами по скулам. Мы оба ждали этого? Не хочу в это верить, ведь до этого я даже на секунду не допускал такого в своих мыслях.Он подхватил меня под спину, несмело притягивая к себе, боясь быть более настойчивым. Ладони прошлись по пояснице и плечам. Сладкий запах его кожи и юркий кончик языка. Губы такие чересчур мягкие и нежные, лучше дорогого креплёного вина, которое можно найти во всей Франции. Он целовал меня так трепетно и с тем одурманивающе, что всё потеряло какой-либо смысл. Дрожь прокатывалась по нашим телам, становясь общей. Всё остатки сознания так яростно кричали, бились оглушающей сиреной по черепной коробке, но кажется в тот момент стало уже поздно. В тот самый момент, когда я понял, что хочу это сделать, поздно стало для всего. Ново, волнующе, и я не хотел, чтобы это когда-нибудь заканчивалось. Оттолкнуться и упасть с этого моста, остаться вместе на дне Сены, но только в этом безумном, внезапном и лучшем во всей бессмертной жизни поцелуе. Болезненное чувство скребло затылок. Я пожалел, что остановился тогда на Сен-Мартене. Я хотел плакать от счастья, что тогда сел рядом с ним. Почему двадцать лет моей жизни всего лишь из-за одного человека осыпались на глазах, оставаясь сладчайшим послевкусием на губах.—?Элиотт,?— я оторвался, с трудом перебарывая себя, почти до крови впиваясь ногтями себе в грудь, чтобы остановиться, надеясь, что почувствую боль, которой в нашем мире не существует.—?Что ты наделал? —?он прошептал, прикрывая глаза, опуская руки и переплетая наши пальцы. Люди ведь всегда держаться за руки, почему это вызывает столько диких эмоций?—?Хотел бы сказать, что не знаю, но это не так. Прости,?— я больше ни о чём не думал. Мне просто захотелось на мгновение стать смертным, чтобы ощутить как кожу обжигает тепло его ладоней, а лёгкий ветер от реки остужает.—?Пойдём отсюда, нас может кто-нибудь увидеть,?— Элиотт спрыгнул с парапета, не расцепляя рук,?— бежим,?— он рассмеялся так звонко, как мог, и потянул меня за собой.—?Куда?—?В сад Тюильри. До первой работы ещё шесть часов. Давай просто подремлем на траве,?— он бежал, оборачиваясь на меня, придавая такой лёгкости в ногах. Я словно парил, не ощущая под ногами асфальта. Земля кружилась. Весь мир опустел, ни одной машины или человека, словно на этот вечер весь Париж принадлежит только нам двоим. Я был очарован, понимая, что не знаю ничего прекраснее его смеха, этой вечной, как моя жизнь, улыбки, и его глаз.—?Что? —?Пришло моё время задавать ему нелепые вопросы.—?Сейчас лето, всё вокруг зеленое, это так потрясающе, Лука,?— он резко подхватил меня на руки, кружась на месте, на набережной, словно пьяный сумасшедший, до безумия счастливый и красивый. Не осталось ничего кроме него. Он затмевал целый город. Целый мир. И я не мог этому противиться.—?Но нам же не нужен сон,?— я смеялся вместе с ним. Впервые искренне и заливисто смеялся, не контролируя то, что вырывается из меня. Я никогда не хочу забывать это чувство.—?И что? Ты сам поймёшь о чём я говорю, скорее,?— он поставил меня на землю, снова хватая за руку и устремляясь вперед,?— уже совсем близко.Когда мы оказались в парке, просто двинулись к его центру и под небольшим деревом упали на спину. И я действительно всё понял. Мягкая, приятная и чуть влажная трава, которая так приятно ласкала тело, обволакивала словно лучшая перина. Хотелось вытянуться всем телом и никогда больше с неё не вставать. Особенно если он рядом. Мы просто лежали, взявшись за руки, и смотрели в чистейшее безоблачное небо, состоящее из одних звёзд. В городе их никогда не видно, но тогда, кто-то в офисе будто знал, специально сделав этот вечер по-настоящему романтичным и неповторимым. Я обернулся, рассматривая его профиль, думая лишь о том, какой же он и правда чертовски красивый, самый красивый, кого я когда-либо мог увидеть. И почему он не ангел?Элиотт поглаживал мою ладонь, а я очерчивал пальцами его нос и скулы. Он целовал меня, а я его оголившуюся шею и плечи. Я никогда не был так счастлив.И лишь когда над садом забрезжил рассвет ужасное осознание начало накрывать нас обоих, словно дымка начала растворяться, а мы - возвращаться в реальность. Не хотелось верить, что всё правда.—?Лу, ведь нам нельзя…—?Не говори. Прошу, не говори ни слова. Если кто-то услышит… Нам даже разговаривать об этом нельзя, иначе несдобровать. Ты же понимаешь, что это не должно повториться,?— через силу, чувствуя как впервые слёзы собираются в глазах, я выдавил из себя эти слова. Кто-то должен это сделать, и пусть это буду я.—?Но я… Я хочу целовать тебя снова и снова. Лука, рядом с тобой,?— я замер, не желая услышать то, что он скажет,?— почему-то чувствую себя снова живым, как это ни прозаично. Окрылённым и всесильным. Будто готов покорять миры.В то утро я ушёл, так и не попрощавшись с ним. Элиотт задремал, а я минут двадцать рассматривал его бесстрастное и милое лицо, зная, что никто из нас не имеет на это права. Нам нельзя даже находиться рядом, это слишком губительно. Для обоих. И ничего с этим, увы, не поделать.До рабочего дня оставался всего лишь час, и я решил вернуться в бар, пропустить стакан, перед тем, как с головой окунуться в свой собственный непробудный кошмар и, возможно, никогда больше из него не вылезать. Я сидел за баром, потягивая пиво и утопая в мыслях, воспоминаниях о случившемся.—?Лео, а ты тут сколько? Ещё до мезозоя бар построил?—?Смешно,?— он фыркнул, рассчитывая последних клиентом и наливая и себе рюмку горячительного, чтобы снять напряжение.Sound: Paul McCartney?— My Valentine—?Почему существует запрет на отношения? —?вопрос вылетел сам, даже без чёткого осознания мысли, что я вообще хотел это спросить.—?Только не говори, что ты…—?Ха, да брось, нет,?— я всегда умел хорошо врать,?— просто интересно стало, никогда не задумывался.—?Если говорить кратко: когда-то очень давно этого запрета не было и люди могли быть вместе. Но потом всё стало катиться в пропасть. Дело в том, что у вас, ангелов и демонов, это по-другому. Все чувства в сотню раз сильнее, привязанности глубже и самозабвенней. Если человек из этого мира влюбляется?— это необратимо. Связь образовавшаяся между двумя бессмертными нерушима и ничего в мире, не способно её разорвать. Люди заводившие отношения становились одержимыми, поглощёнными своей любовью настолько, что не могли больше работать. Их сердца и мысли стремились вернуться к тому, в кого они влюблены, и от этого всё пошатнулось. Из-за брошенных рабочих мест смерть, голод, войны и болезни накрывали страны. Всё сущее находилось на грани. Земля существует за счёт вашего мира, а ваш мир за счёт смертного, такова природа вещей. Поэтому когда-то было принято решение убить это в зачатке. В мире живых любовь?— счастье. В вашем же мире?— это вечное проклятие,?— он выпил содержимое рюмки, и раскраснелся, гулко выдыхая. Неужели, если я… Этого не может быть.—?А наказание? Какое наказание для тех, кто влюбится?—??Лимб?, конечно же,?— он бросил это так, словно это было чем-то до невозможного очевидным.—?Почему? Разве просто не накидывают ещё лет? —?я ужаснулся.—?Нет. Мысль, как и чувства слишком живуче. Даже если сделать контракт бессрочным?— это ничего не изменит. Человек будет вынужден лишь страдать всё сильнее, мечтая вырваться и вернуть себе утраченное. И только в ?Лимбе? способны придать забвению твой рассудок навсегда.—?Жестоко,?— я совру, если скажу, что не был немного шокирован всей услышанной историей. Если бы это меня не касалось, да плевать я хотел на всю эту брехню, я бы даже не спросил, но теперь мне как никогда было страшно. Я не хочу. И не хочу такого для него. Почему я думаю о нём. Каждую минуту.—?Но такова цена равновесия и всего мира. Любовь для смертных,?— Лео было отошёл в другой конец, собираясь взяться за дела, как вернулся, дёргая бровями,?— но, кстати, ходит слушок, что какой-то чувак, такой же пограничный, как и я, живущий где-то на краю Парижа, в двадцатом округе, у кладбища Пер-Лашез, знает способ вернуть ангела в смертный мир. Вудруф, или как-то так. Но это всего лишь дурацкие слухи,?— он махнул рукой и всё-таки отошёл считать кассу,?— их некому подтвердить.—?Хах, бред собачий,?— я допил пиво и встал, чувствуя как телефон уже разрывается, но мысль о том пограничном, а правда ли это, что если бы мы могли вернуться в смертный мир? Я не должен о таком думать. Подписываю сам себе смертный приговор в случае провала. Работать, остыть, вернуться, забыть и всё, всё будет хорошо. Сейчас неделю поработаю, и отпустит, я не мог в него… Всё.Неделю беспробудно я не отработал, через два дня, заебанный как собака, потерявший всякий интерес ко всему, понимая, что ни на секунду за всё это время я не выпустил из головы ни одной мысли о нём и нашем поцелуе, припёрся обратно к Лео. С этим надо что-то делать. И на пороге, входя, я увидел его, как обычно сидящем за стойкой. Я не ожидал, что мои ноги так подкосятся, и всё тело наполнится тяжестью. Элиотт обернулся и замер. Минуту мы как два загипнотизированных придурка смотрели друг на друга, и в глазах каждого, наверное, читалось что-то жуткое. К сожалению, по-моему, Лео всё понял, особенно когда я через секунду, как ужаленный, выскочил из бара, подкуривая сигарету и скрываясь в тени ближайшего переулка. Это конец. Меня выворачивало наизнанку, одна затяжка, а я был готов выплюнуть на асфальт все внутренности. Что он со мной сделал? Зажмурился, изо всех имеющихся сил, сдерживая приступ паники и истерики, и когда открыл глаза, он стоял передо мной.Красивый. Словно светящийся. Сероглазый. Похожий на лучшее ангельское или дьявольское воплощение. Желанный. Самый желанный и одновременно до безумия ненавистный. Я хотел его забыть, я хотел в него влюбиться, я просто хотел быть с ним, даже ценой своей жизни.Элиотт навис надо мной, в считанных сантиметрах от лица, почти касаясь губ, сжимал челюсть и трясся. Мне казалось, что он преисполнен ненависти и ярости, что сейчас вместо поцелуя, я ощущу кулак на своем лице, приводящий меня в норму. Но этого не случилось. Его губы на моих и… всё. Я понял, так чётко и ясно, что всё закончилось. То исключительное, невообразимое, головокружительное чувство, что расползалось по груди, лишило сомнений.—?Остановись,?— прохрипел, пытаясь оттолкнуть его, упираясь в плечи. Я хотел, чтобы он почувствовал всё отчаяние, что билось во мне, истошно крича.—?Не могу,?— кулак жестко пришёлся в кирпичную стену за моим затылком, я слышал, как штукатурка осыпается на землю,?— хочу, блядь, очень хочу, но, Лука, это невозможно. Ты сам знаешь. Меня всего изъедает изнутри, это невыносимо. Ничего хуже я не испытывал.В ту ночь мы переспали. Грязно и пошло. Там за баром. В тёмном и глухом переулке. Просто потому что не контролировали это и хотели. Если вы думали, что ангелы и демоны бесполые?— пиздёж.Он держал меня на руках, а я стонал в полный голос, не сдерживаясь, не боясь больше ничего, чувствуя, как тысяча искр взрывается в теле, подчиняя себе мою волю, разлетаясь углями по всем конечностям. Его пальцы так сладко впивались в мои бёдра, а мои в его широкую спину, за которую я хватался, боясь перестать его ощущать. Губы проходились по шее, подбородку, скулам и моим собственным губам. Это не было как первый раз нежно и мягко, а грубо, страстно, с намерением разорвать друг друга в клочья, уничтожить, превратить в ничто и стать единым целым, чем-то большим, чем все эти плотские тела и души.Он шептал о том, как ему безумно хорошо, а я чувствовал лишь неуёмную жажду, которая только усиливалась с каждым глубоким толчком в моё тело. Словно дикий животный первобытный голод, который невозможно насытить нечем. Сколько бы это ни продолжалось, мне мало, катастрофически, губительно. Я хочу обладать им, дышать, никогда не терять его запах, взгляд, прикосновения. Два или три ярких, бурных, до срыва голоса оргазма друг за другом, потому что нам не хватило одного. Его лицо в экстазе стирает мой рассудок. Я больше не чувствовал ног, спины, только необузданное возбуждение и неистовое удовольствие.?Будь моим. Лука, прошу. Просто будь моим?, — и я плавился, мечтая, чтобы его голос звучал в моей голове всё громче, каждую грёбанную минуту этой проклятой бессмертной жизни, которая нахуй мне не нужна.—?Лука, давай сбежим,?— я сидел на асфальте, потому что стоять не было сил, а он лежал на моих коленях. Мы курили.—?Ты дурак? Куда? Нам некуда бежать. Ты видишь эти призрачные цепи на наших руках?—?Мне кажется, я л…—?Молчи! Не говори! Ты понятия не имеешь, на что обрекаешь нас обоих. Это не лишних сто лет, Элиотт. Это конец. Финита. Занавес. Забвение,?— я злился, на лишь на себя самого, на всё вокруг.—?Но я не могу. Я физически не могу без тебя. Скажи, что не чувствуешь того же,?— Элиотт поднялся, усаживаясь напротив, обхватывая моё лицо и заглядывая в глаза. Так до мурашек пронзительно и правдиво, не оставляя мне шанса соврать. —?Лучше я разделю одну короткую смертную жизнь с тобой, чем проживу все эпохи мира один.—?Блядь. Ненавижу,?— и самое паршивое, я признавал, что как никогда разделяю с ним это желание. Не хочу больше ничего: ни закончить контракт, получить повышение, вернуться назад, завладеть миром, нет. Я просто хочу быть с ним. Неважно как, неважно где и в каких условиях, хоть на войне, хоть в средневековом замке, или на улице под мостом, а может в открытом море или на его дне. Так странно было понимать, что не думаешь больше ни о чём другом. —?Тогда мы должны торопиться. Потому что если кто-то… А Лео уже догадался, то нам пиздец,?— еле встав, я отпустил всё, подхватывая его руку и пускаясь наутёк. В двадцатый округ. Это единственный шанс, и если это всего лишь глупый слух, мы оба уже больше не существуем. Лучше хвататься за призрачный шанс, чем загибаться в безысходности.Плохо помню, как мы добрались до окраины города, потому что, кажется, совершенно перестал соображать. Полтора часа мы метались по округу, в надежде найти хоть какую-то зацепку, что-то, что укажет где искать нужного человека, которого может даже не существовать. Но надежда умирает последней. Пересекли вдоль и поперёк всё, упомянутое Лео, кладбище, но безуспешно. Элиотт не говорил не слова, слепо следуя за мной, вверяя нашу судьбу только в мои руки. Сам заварил всё это дерьмо и возьму на себя всю ответственность. Но, когда понял, что похоже прогадал и всё, что тут есть это сырой могильный запах, руки стали опускаться. Я уже ощущал этот терпкий вкус горя и истерики, когда буду знать, что вижу Элиотта в последний раз. И где-то у входа в кладбище, я просто остановился, врезаясь в него, вжимаясь в объятия, ощущая непрошеные слёзы, что давят на глаза. Неужели тогда, впервые за двадцать лет, расплакался, как ребёнок? Я закончился, как человек, ангел, сотрудник, да кто, блядь, угодно, потому что я влюбился. Это ни с чем несравнимое чувство, сокровенно важное и хрупкое, самое важное, что может существовать. Лео был прав, это похоже на самую настоящую одержимость. Всего одного сраного поцелуя хватило, чтобы за пару дней это превратилось в манию, словно вирус, поражающую каждую клетку. Он гладил мою спину, зарываясь носом в макушку. Можно ли просто простоять так всё время мира?—?Молодые люди, вы случаем не меня ищете? —?Высокий несуразный мужчина появился в шаге от нас, хитро улыбаясь и потирая ладони. Он выглядел немного пугающе, и не внушал ни капли доверия, походящий на смутного наркоторговца, но выбора у нас… —?Ничего не говорите, ангел с демоном не приходят сюда ради чего-то другого, мне ли не знать.—?Какова цена? —?я тут же обернулся, не веря в правдивость ситуации. Стал судорожно вспоминать, сколько имею денег, чтобы расплатиться. Мне не важно, я готов был пойти и украсть, чтобы вырвать у мира эту выдуманную возможность.—?Ваших денег всё равно не хватит, да они и ни к чему. Каждый из вас заплатит свою цену сполна,?— он говорил загадками, словно пытаясь нас запутать или напугать, заставить передумать. Мне не нравился ни он сам, ни то, как он говорил. Но когда ты на тонкой и хрупкой грани, не плевать ли, кому отдать жизнь? Злорадному и хитрому барыге или праведному мечу судьи?—?В чём тогда твоя выгода? Так легко рискуешь из-за парочки бессмертных,?— резко отрезал Элиотт, обходя меня и прикрывая собой, будто желая защитить, чтобы ни произошло.—?Мне достаются ваши недоработанные контракты. Поверьте, на рынке на них неплохой спрос. Больше вам знать не обязательно,?— и он подошёл ближе, извлекая из потрёпанного и грязного кармана две цветные таблетки похожие на капсулы и протягивая нам,?— красная для демона, синяя для ангела.—?Ха, Вудруф, потому что таблеточками торгуешь? —?Я рассмеялся, сопоставляя два и два, понимая, какой же нелепой и убогой выглядит вся эта картина. Где-то ночью, в маргинальном районе, около кладбища, двое бессмертных берут таблетки у какого-то сомнительного и мифического человека, который запросто может обмануть или сдать системе. Страшный сон любой матери с сыном подростком. Ну или как в классических романах про нищих и опустившихся на дно. Но только правда в том, что терять уже нечего, да ведь?—?А ты смекалистый,?— он довольно дёрнул бровями и отошёл на шаг, скрываясь в тени, только два красноватых отблеска глаз выдавали его присутствие,?— согласись, Морфеус было бы слишком избито и банально? Да и пограничный я из-за СПИДа, как ни забавно. Учтите, это необратимый процесс. Чтобы переродиться, вы должны будете чем-то пожертвовать на той стороне, смертная жизнь не будет лёгкой, и вам придётся начать как и все с самого начала, стартовой точки, но такова цена,?— и незнакомец растворился по волшебству, точно так же как и появился, теряясь в тени ночных улиц Парижа.Sound: Willamette Stone?— Heart Like YoursЧто же мы делаем? Как я вообще оказался тут? Разве из-за самого светлого чувства, существующего в нашей реальности, бессмертные вынуждены так страдать? Мне говорили, что жизнь здесь будет лёгкой и простой. Почему именно с нами? Или так и должно было случиться? Мы стояли друг напротив друга, сжимая в руках своё будущее, полные решимости шагнуть дальше, но без желания прощаться. Он, улыбаясь, коснулся моих волос, что разлетались на ветру, аккуратно убирая их за ухо, а я провёл пальцами по его скулам, касаясь родинок на щеке, задерживаясь на шее. Кто-то отдал бы всё за бессмертную жизнь, а я как дурак, был готов отдать всё только за его взгляд, полный нежности и тепла. И только там я понял, как же он смотрел на меня, с самой встречи. Восхищение.—?Элиотт, обещай, что найдешь меня там. Обязательно найдешь, и мы сможем быть вместе,?— я смотрел в его самые чистые глаза, закидывая капсулу в рот.—?Найду. Чего бы мне это ни стоило. Ты только дождись меня, ладно? —?Он склонился вперед и оставил невесомый поцелуй на моих губах, повторяя за мной.—?Всегда.—?Я люблю тебя.Пару секунд ничего не происходило, но потом…—?Боль… но. Невыносимо больно,?— Элиотт резко вскрикнул и упал на колени, кровь брызнула изо рта на асфальт, он начал корчиться и задыхаться. И через секунду я упал следом, взвывая в голос, чувствуя как тело резко наливается испепеляющим жаром, а затем холодом. Кислород проникает под кожу, расправляя лёгкие, запуская по венам кровь, я начинаю задыхаться, не в силах вдохнуть, меня перекручивает, и адская, чертовски нестерпимая боль миллионом игл проходит по всему телу. Ломает кости, выдергивает суставы, сдирают кожу. Я не мог даже кричать, открывая рот и извиваясь в судорожной агонии. Рассудок начал стираться, все воспоминания вместе с ним, один за одним, так стремительно и неумолимо. А потом всё пропало, всё потемнело, боль отпустила и на смену её пришло полное спокойствие. Я падал в огромную глубокую пропасть, не ощущая больше ни тело, ни мир. Зрения и слуха больше не существует. Возможно так выглядит смерть бессмертного? Ироничная игра слов. Ничего не осталось. Я забыл всё. Слёзы бежали по лицу.Элиотт… Я так хочу увидеть его снова.—?Эй, Лалльман, ты уснул? —?голос слева вытянул из тьмы, парень садился на стул,?— Бро, что это такое? Ты же сказал, что будет выпивка…—?И девушки,?— с другой стороны прорезался второй, более высокий и веселый, хлопая меня по колену. Я уже полностью пришёл в себя. Когда я уснул и сколько спал?—?Парни, вы слепые? Перед вами четыре девушки. И если хотите выпить, там есть апельсиновый сок,?— студия, куча людей, эти три придурка, что опоздали, так ещё и выпендриваются. Шутить вместе с ними не было никакого желания.—?Серьезно? —?Бруссар поморщился, поправляя очки.—?Серьезно, Лука? —?Ян закатил глаза, явно недовольный тем, что должен проводить вечер пятницы в каком-то отстойном школьном кружке. Да я и сам не рад, мне лишь бы вернуть травку, и дело с концом. Потерпеть стоит.А ещё снова женское лицо. Та самая Хлоя, что цеплялась ко мне недавно на вечеринке. Её приторная улыбка не вызывает ничего, кроме отвращения, желания скорее отвести взгляд и сбежать. Какого хрена ей вообще от меня надо? Она мне не нравится.—?Так, парни, важная новость. Кажется, Дафна мне подмигнула! —?Базиль улыбался, искренне взволнованно и заинтересованно. Похоже он единственный, кому сегодняшний вечер реально доставлял удовольствие.—?Точно нет! Чувак, она просто чешет глаз, подбери слюни,?— Артур прыснул от смеха, пытаясь доказать Базу, что он дурак и строит себе воздушные замки,?— Бля, а вот та брюнеточка реально подмигивает, Лулу. Ты ей нравишься.Мягкий и почему-то, словно знакомый звук шагов послышался за спиной, успокаивающий и вселяющий нечеловеческий трепет. Видимо, последние опаздывающие входили в фойе. Дыхание сковало.Я повернул голову….