Часть 1. Глава 5. (1/1)

Я говорю вам: нужно носить в себе еще хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду."Так говорил Заратустра", Ницше.Комната моя напоминала гаражную распродажу. Или Хиросиму с Нагасаки в те страшные годы*. Или еще что-нибудь. Но, одним словом, это было ужасно.Прежде всего, в комнату было не зайти по одной простой причине: весь пол был усеян бумажками, одеждой, учебниками, сумками, землей из уроненного горшка, какими-то проводами, не дававшими открыть дверь. Я осторожно перешагивала через кучки мусора, но все-таки раздавила колпачок от ручки и потопталась на какой-то штанине.Я не знаю, почему у меня такой беспорядок. Я вроде не разбрасываю вещи, хотя мама уверена в обратном. Я просто кладу это сюда, а это сюда, а потом что-нибудь из этого падает и больше не поднимается. Я даже пыталась навести порядок, но через день оно все возвращается на свои места.

На столе был сущий ад, поэтому уроки я делала исключительно на коленях, из-за чего мой почерк был похож на"слепая курица с параличом конечностей верхом на прыгающем слоне во время землетрясения пишет средним пальцем левой лапы". Ну, или не слепая.

Я кинула сумку в угол, свободный от хрупких предметов, сняла блузку и штаны, осталась в одном нижнем белье. Все равно дома только Настенька, что мне прятаться? А на улице тепло: третья неделя сентября радовала затянувшимся бабьим летом. Живот скрутило, из недр моего тела послышался тревожный гул, предупреждающий о том, что если через пять минут ему не принесут жертву в виде бутерброда или сосиски, он не ручается за ужасающие последствия. Я развернулась и, уже без разбора наступая на все подряд, выскочила из комнаты и направилась на кухню.Но вот незадача: на кухне сидел отец, некстати вернувшийся с работы пораньше. Я удивленно вскрикнула и попыталась прикрыться руками. Отец с интересом посмотрел на меня, словно оценивая. В его глазах, как мне показалось, я заметила нездоровый блеск; но этот блеск не был сигналом какого-нибудь недомогания, нездоровый блеск был вызван неподдельным интересом ко мне. Но так, как родители пекутся о своих детях, питая к ним любовь, включающую в себя симпатию, так не блестело в его глазах. Двумя словами, он увлеченно рассматривал меня, все больше и больше возбуждаясь. Но это я поняла позже, когда добежала до своей комнаты и перевела дух.Ну ничего себе! Мой папа, который знает все мое тело досконально с пеленок, мой папа, что до трех лет подтирал мне попу, мой любимый папа, который целовал меня в животик, хочет меня! Это было сродни перерождению, настолько сильно я впечатлилась этой мыслью, что даже не войдя в комнату, уселась на полу, задумавшись.И что теперь делать? Ясно одно: нужно срочно одеться. Может быть, не стоит попадаться ему на глаза? Но я есть хочу, а он спокойно (или уже нет?) читает там газету. Может, сказать ему, упрекнуть? Блин, неловко получается. Это же все-таки папа! Ладно, сделаю вид, что не заметила. Но прежде всего оденусь.Пробравшись, как по минному полю в комнату и надев что первое под руку попало, с замирающим сердцем направилась обратно на кухню. Первым делом обратила внимание, куда смотрит отец: нет, не на меня, уткнулся в газету.

— Что на обед, па-ап? — протянула я, делая самый обычный тон, словно ничего не случилось.— В холодильнике посмотри, — ответил он как всегда. Значит, все в порядке.В домашней фабрике мороза, высокой, хромированной и до обидного пустой, были лишь вчерашние пельмени. Не думаю, что это будет лучший вариант, как будто у меня есть выбор, но все-таки в желудке пустее, чем здесь.Разогрев тарелочку, уселась напротив папы и, не отрывая от него глаз, стала обильно поливать пельмешки кетчупом. Что же это было такое? Показалось ли мне? Может быть, правда, паранойя какая-нибудь? Или разыгравшаяся фантазия на почве дисбалансирующих нервов проголодавшегося молодого организма? А может быть, блеск в глазах вполне нормальный? Или он вообще не смотрел на меня?...Где-то я читала, что есть такая вещь, как самоубеждение. И вот благодаря этой вещи мы видим то, чего нет. Но нашему тупому умному мозгу не докажешь, что этого-то и не было, и если этот упрямый баран решит что-то, его не переубедить. Даже если доказательства очевидные.Размышляя подобным образом, я наконец-то перевела взгляд на тарелку: кетчупа в ней было в три раза больше, чем пельменей. Я вполголоса чертыхнулась и принялась заталкивать особо высоко выдающиеся кучки жидких томатов обратно, но это оказалось бесполезным: из баночки так вытекало еще больше. Тяжело вздохнув, я принялась обедать эту отвратительную смесь из вчерашнего теста, соевого мяса (всем известно, что мясо - не мясо) и красной с перцем химии.

Через некоторое время поймала на себе тяжелый взгляд отца. Но он смотрел вовсе не тяжело, даже наоборот, с легкомысленным интересом, но я это почувствовала. Или увидела периферийным зрением. Как только папа заметил, что я на него тоже смотрю, отвел глаза обратно в газету. Я обратила внимание, что он уже двадцать минут читает одну и ту же страницу. Спросить бы его: что такое, пап? Что случилось? Да не, это будет выглядеть глупо.Через минуту он снова на меня смотрел.Не скажу, что мне не нравится, когда на меня смотрит мой папа, меня ничуть не смущает его пожирающий взгляд, меня не тревожит его лихорадочный блеск (опять этот блеск?), но я все равно чувствую себя некомфортно.Через минуту он продолжал на меня смотреть.Я собралась с духом и прихватив тарелку, пошла в сестринскую комнату.Да, мне повезло в квартире иметь три комнаты: мою, Настенькину и родительскую. Не скажу, что б мы жили богато, но мать постоянно пропадала на работе, не возвращаясь домой днями, а отец изредка приносил много-много денег. Где они работали, я не знала, да мне это, если честно, и не было интересно. Знала только, что мама возится с бумагами, а папа - с военными.

Настенька продолжала искать себе пианину. Я села на диван с тарелкой на коленях.— Настенька, что же ты, душа моя, делаешь? — она не обратила внимания на легкий привкус иронии.— Хочу купить фортепиано.

Она могла без тени раздражения или усталости повторять один и тот же ответ на один и тот же вопрос. Раньше она бы взбесилась еще до первого вопроса.— Зачем? — мне было скучно, и я хотела ее позлить.— Я хочу научиться на нем играть.— Зачем? — Если бы меня кто-то также спрашивал, я бы его уже убила.— Мне нравится музыка.— А тебе не хватает ее слушать по интернету?— Я хочу сама играть.— И сочинять? — Я хотела хоть на чем-то ее подловить.— Да.— Да в тебе же ни гроша таланта! Ты же бездарность, какой была все эти годы! Да у тебя стадо медведей мазурку на ушах танцевали! Да ты вообще ни единой ноты не знаешь! — вообще-то, я их тоже не знаю, но на тот момент меня это мало волновало.— Медведи никогда не собираются в стада: они живут поодиночке.— У-у-у, зану-у-уда!Я заткнулась, обиженная тем, что не удалось Настеньку задеть. Высокомерная какая! Я тебя помню еще абсолютной дебилкой, не знающей, как пишется "корова": через "е" или "и".На часах без копеек десять. Завтра воскресенье, в школу не надо. Значит, завтра я в Корюшке.Я мысленно составила для себя список дел, который обязательно забуду:1) Ненавязчиво познакомиться с Матвеем.2) Домыть эти чертовы полы, а то каждый раз заново все прилипает.3) Избежать столкновения с Лилит, которая, хоть и крутилась рядом, со мной не заговаривала.4) Узнать, как делаются ставки на спорт.Завтра воскресенье.Завтра я уже как две недели в Корюшке.

_____________________________________________________________________________*Атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки.