Глава шестая, о знакомой незнакомке. (2/2)
Разница лишь одна: я научалась отказывать ему хотя бы на словах.Не так уж много песен я могла сыграть. Лунная соната и парочка песенных упражнений, что были в программе его синтезатора.
И хотя он уже очень давно ни о чем не просит, мне все равно спокойней хотя бы от мысли о том, что я смогу пройти мимо, если он будет пытаться меня остановить.Я и сама слышу, что играю отнюдь не идеально. Движения левой и правой руки не всегда согласованны, порой мелодия звучит громче, чем нужно, а иногда наоборот слишком тихо. Но мне нравится осознавать, что и я могу сложить семь нот в дружный ряд и заставить музыку литься так, как угодно мне.
Но было и то, что значительно усложняло мне задачу. Я почти не помнила, какой была мама. Как я ни пыталась, я не могла вспомнить прикосновения ее руки, звука ее голоса или улыбки. Помню лишь удаляющуюся спину и шорох гравия под ее каблуками. Помню запах ее духов, и какой была ее любимая бежевая блузка на ощупь. Помню, как она каждый вечер часами простаивала на балконе, выкуривая сигарету за сигаретой.
Отдельные, обрывочные воспоминания, дающие мне лишь знание того, что она была.
Я сбиваюсь с ритма, пальцы соскальзывают с нужной клавиши и жмут не на ту. Боковым зрением вижу, как дергается Шо. Тут же вернувшись туда, где ошиблась, начинаю играть заново. Теперь все гладко.
О Шо же я помню абсолютно всё. Соленый омлет – это капля в море. Клубничный пудинг – тоже пустяк. Я помню, что он не выносит синий цвет, будь то одежда, цвет машины, обои или же обложка ежедневника Шоко. Ненавидит холод, и каждый раз зимой, возвращаясь домой, закутывается в теплый плед и сидит так не меньше часа, пытаясь согреться.
Предпоследняя часть самая трудная, я всегда забываю, как правильно нужно переставлять пальцы: нотной грамоты я не знаю, поэтому остается надеяться только на хороший слух и память. Сейчас главное, ни на что не отвлекаться.
Он очень часто улыбается. Вернее, улыбался. И улыбка у него особенная, солнечная. Улыбается не столько губами, сколько глазами. Как ангел. Сияет весь, как начищенный пятак, и почти никогда не может сдержать смех, если тот рвется наружу. Даже если ситуация серьезней не придумать, будет как один-единственный дурак сидеть и прятать глаза или, чего доброго, так и заржет на радость журналистам.Слышу, как скрипнул стул: Шо поднялся и отошел к окну. Теперь мне его не видно. Но я прекрасно чувствую внимательный взгляд на спине. От этого сердце стучит чаще, а пальцы бегут по клавишам быстрее…Он в жизни, и он на сцене – два разных человека. У него даже лицо меняется, стоит ему начать петь или танцевать. Без царя в голове наедине с собой и когда-то со мной, и сама серьезность и собранность на сцене. Фува Шо и Шотаро две стороны одной сверкающей медали.
Мелодия подходит к концу. Устала вертеть головой от одной клавиши к другой. Спина затекла от того, насколько жестко прямой я ее держала. Закончив играть, я не сразу решаюсь обернуться.
А еще он спит почти всегда на животе, раскинув руки и ноги в разные стороны. Подушка и одеяло при этом оказываются в самых неожиданных местах комнаты. Однажды, придя его будить, обнаружила толстое ватное одеяло на шкафу. Сам Шо, видимо замерзнув, свернулся калачиком под простыней.
Поворачиваюсь и подавляю облегченный вздох: он смотрит в окно.
Шо боится своего отца. Боится куда больше, чем сам себе в этом признается. Боится ровно в той же степени, в какой его любит.А я так много о нем знаю, что боюсь саму себя.***POV ШоЕсть справедливость в этом мире, и было бы невероятным, если бы помимо всех ее многочисленных талантов она бы еще и виртуозно играла. Я почти готов был поверить в то, что так оно и окажется.
Но гениального в ее игре было немного. Хотя и не все так плохо, как я думал: слух у нее есть, она понимает, когда ошибается и может вернуться к началу. А значит, ей вполне хватит этих двух месяцев, чтобы подготовиться к выступлению.Почему Лунная соната? В программу синтезатора еще до нее было забито две сотни композиций, куда проще, чем эта…- Неуверенно и слишком много…- поворачиваюсь я к ней, и слова застревают в горле.Так, как она на меня сейчас, и удав на свою добычу не смотрит.- Если ты напрашивалась на комплимент…- начал было я, решив, что причина ее ярости в моем скептическом одобрении.
Выражение глаз тут же меняется, и я понимаю, что ошибся. То была не злость, а горечь. И не раздражение, а усталость. Едва заметно усмехнувшись отнюдь не своей ухмылкой, она отвернулась и поднялась со стула.- Мне твои комплименты ни к чему. Ты попросил сыграть, я сыграла.Снова раздается громкий треск, вот только отступать мне уже некуда.
В эту же секунду также понимаю, что в ее глазах, я, вероятно, необычайно предсказуем.А еще в голову почему-то только сейчас приходит мысль: ?Я ничего о ней не знаю?.