Часть 4. Когда меня не станет. Глава 28. (1/1)

– Господин, донесения с фронта за сегодня. На восточной линии…– Твою мать, я же просил не врываться так резко!Рёга покорно замер на пороге, внимательно глядя на господина – развалившись в кресле так, будто не мог держать спину прямо, Йо-ка смотрел на него с какой-то суетой, почти тревогой, и нервно перекладывал что-то на столе. Сегодня диктатор выглядел особенно бледным, и дело было даже не в скудном освещении мутного зимнего дня – Йо-ка казался отсутствующим, долго не мог сосредоточить взгляд на вошедшем человеке, а потому Рёга решил не напоминать о том, что только что три раза продолжительно стучал в дверь. Мужчина смотрел на Йо-ку внимательно, видел его синяки под глазами, обострившиеся черты лица, трясущиеся длинные пальцы – верные спутники ксанакса, упаковку которого хозяин поместья старательно пытался прикрыть документами: Рёга знал его слишком хорошо, чтобы поверить в эту уловку. Хмурый, сутулящийся Йо-ка в алом пиджаке, накинутом на узкие плечи, перетягивал на себя все внимание, отвлекал от всего остального, а потому только спустя минуту напряженного молчания Рёга осознал, что в кабине стоял пугающий холод: окно было открыто нараспашку, и в помещение с потухшим камином врывались равнодушные порывы ледяного декабрьского ветра. Вздохнув, Рёга опустил документы на стол и молча подошел к окну, закрывая его – в этот же момент прямо за его спиной послышался хриплый голос:– Прости.Рёга не понял, в какой момент Йо-ка оказался рядом, как он вообще так бесшумно передвигается по этому поместью, но прямо сейчас тот прижимался к его спине и тяжело дышал, как после бега – мгновения хватило, чтобы дрожащие пальцы Йо-ки выправили рубашку мужчины из брюк и скользнули к его груди, замирая на сосках. За окном был холодный, чужой декабрь, морозы продолжали держаться, и деревья сковал поблескивающий в дневном свете иней – от этого почему-то казалось, что мир окутала какая-то туманная дымка. От обилия белого на улице резало глаза, одинаковые сугробы слепили, и только ровные ряды охраны с автоматами резко контрастировали с этой неестественной белизной – Рёге было все равно, потому что Йо-ка в этот момент прижался губами к его шее. Отчего-то Рёге безумно захотелось курить, и хозяин поместья мгновенно убрал руки и достал из брюк пачку сигарет, прикуривая одну прямо у чужих губ – мужчина довольно затянулся, ощущая, как Йо-ка прижимается к нему сзади. – Как вы поняли? – табачный дым смешивался с запахом парфюма диктатора, отчего картинка перед глазами чуть плыла. – Знаю тебя слишком хорошо, – Йо-ка усмехнулся и тоже потянулся к сигарете, выдыхая дым прямо в лицо Рёги. Какое-то время они стояли молча, выкуривая одну сигарету на двоих, и в этой тишине явно ощущался предстоящий серьезный разговор, которого Йо-ка так старательно избегал последние дни: после возвращения из Токио он вел себя обычно – иногда закрывался в кабинете и подолгу сидел с бумагами, иногда улыбался и шутил, иногда проводил вечера с Рёгой и Тсузуку, глядя на них с привычной лукавой усмешкой. Правила в поместье всегда диктовал Йо-ка, засыпали они втроем, даже если господина приходилось ждать до поздней ночи – сам Йо-ка, возвращаясь ближе к утру, всегда злился, но Рёга с Тсузуку продолжали сонно сидеть на кровати, прижимаясь друг к другу. Вставал Йо-ка всегда раньше всех, поэтому застать его утром было практически нереально: оттого моменты, когда Рёга и Тсузуку, просыпаясь, чувствовали Йо-ку рядом, казались особенно ценными. И все-таки Рёга понимал, что что-то было не в порядке – обнимая господина по ночам, он чувствовал его тревогу, чувствовал напряжение, и за каждым чужим ?люблю? скрывалось что-то пугающе холодное: Рёга не обсуждал это с Тсузуку, но все равно ощущал, как от каждого отстраненного взгляда Йо-ки по спине пробегает дрожь. А еще в поместье увеличилось количество охраны, это было заметно сразу, с первого раза – мужчины в одинаковых черных костюмах теперь встречались в каждом коридоре, их было особенно много у входа в поместье, они стояли даже на главной дороге: все это создавало дополнительное напряжение, накаляло обстановку. Будто ощущая беспокойство Рёги, Йо-ка опустил подбородок на его плечо, продолжая втягивать едкий сигаретный дым, отчего сам Рёга тяжело вздохнул – ощущать господина так близко, знать, что его можно коснуться, обнять, притянуть к себе было странно, а оттого момент казался особенно хрупким, неуловимым. – Почему в поместье так много охраны? – Рёга все-таки пытался выйти на искренний разговор, вытянуть из самого близкого человека хоть какую-то правду. – Столько, сколько и было, – нехотя отозвался Йо-ка, глядя на профиль стоящего рядом мужчины рассеянно, будто не зная, что еще ему ответить. – Вы врете так часто, что я уже привык ориентироваться вслепую, не зная правды, – чуть улыбнулся Рёга, ощущая на себе внимательный, серьезный взгляд. – Господин, что происходит? Объясните хоть что-нибудь. Рёга резко развернулся, чтобы столкнуться с Йо-кой лицом к лицу, но тот даже не вздрогнул и только спустя несколько секунд чуть тряхнул головой – эта замедленная реакция пугала, будто хозяин поместья существовал в отдельной реальности, где жил только по своим правилам. Рёга смотрел ему прямо в глаза, пытался поймать этот плавающий расширившийся зрачок, а Йо-ка только затушил сигарету и оперся о чужие плечи, будто стоять прямо ему было тяжело и он вот-вот мог потерять равновесие: диктатор пытался смотреть на Рёгу, пытался быть максимально честным, но каждый раз что-то срывалось, и он отводил взгляд в сторону, понимая, что сознание расплывается, забирая вместе с собой все слова. В кабинете было холодно, как будто они стояли на улице, воздух почти обжигал, и Рёга ясно осознавал, что от прикосновений Йо-ки становилось еще холоднее, он почти морозил его до костей, превращаясь в метель. – Ты ведь начал курить гораздо раньше меня, – вдруг задумчиво заметил Йо-ка, наклоняясь так близко, что его дыхание оседало на губах Рёги. – Ты закурил в шестнадцать, и до этого меня тошнило от дыма, выносить его не могу. А с тобой мне так нравилось вдыхать этот запах, только когда курил ты, я был просто зависим и начал курить сам. Рёга вздрогнул, когда хозяин поместья наклонился совсем близко и начал целовать его, настойчиво, почти нагло проникая языком в его рот – у поцелуя был отчетливый вкус сигарет и желания уйти от разговора, но Рёга все равно поддался: слишком приятно было ощущать Йо-ку, его губы, дыхание. Диктатор был слишком умелым манипулятором, он предельно хорошо знал все слабые стороны противника и пользовался этим – Рёга понимал, что эта привязанность был почти токсична, но даже не пытался с этим бороться. Пока сложно было даже поверить, что он может просто подойти и обнять Йо-ку, сделать все, что ему вздумается: запретная полоса давно осталась позади, но Рёга все оглядывался, боясь, что это ему только привиделось. – Рёга, – чужое имя сводило Йо-ку с ума, ему нравилось произносить его раз за разом, растягивать на языке, как сладковатый ликер. – Пожалуйста, не беспокойся ни о чем. Я защищу тебя и Тсузуку, я сделаю все, что в моих силах, и даже больше, только бы вы всегда были рядом. Рёга, я вас люблю, просто верь мне. Хозяин поместья говорил и обнимал мужчину все крепче, почти до хруста в костях, но Рёга ничего не говорил, только вслушивался в этот самый важный голос, вспоминал, как легко Йо-ка играл с ложью, и все равно верил ему: верил, потому что сам любил так же безумно, опалаяюще. Будто почувствовав эти мысли, сам диктатор снова потянулся к губам мужчины, но в последний момент остановился, замерев прямо у его лица – они смотрели друг на друга, глаза в глаза, и Йо-ка удерживал скачущий взгляд на одном месте из последних сил, так, что его челюсть напряглась и обострилась. Глядя в его лицо, Рёга даже не представлял, что мир может существовать без этого надменного, неприличного красивого человека, что планета может продолжить вращаться – нет, такого точно не будет, Йо-ка должен существовать всегда, он должен стать мировой религией, он должен стать молитвой на губах миллионов людей.– Верь мне, – снова повторил диктатор, прижимаясь к горячему лбу Рёги. – Я буду рядом, я сделаю все, обещаю. – Верю, – зачем-то ответил мужчина, хотя это было настолько очевидно, что можно было и не говорить ничего. – Можете даже ничего не делать. Только будьте рядом. Они продолжали стоять вдвоем, прижимаясь друг к другу, и Рёга чувствовал, как тяжело дышит Йо-ка, как тот цепляется за его локти и с трудом сохраняет вертикальное положение, хотя сам едва держится прямо. В кабинете было холодно, как если бы они стояли на улице, даже воздух пах морозом и рассеивающимся сигаретным дымом, и Рёга старался сохранить этот момент в памяти, старался запомнить каждую деталь – не происходило ничего, но почему-то каждое слово казалось важным, каждое слово имело значимость: Йо-ка был рядом, Йо-ка дышал, Йо-ка обещал ему не исчезать. Слишком много Йо-ки, слишком много его хрипящего голоса и запаха дорогого парфюма, но это все нравилось Рёге, это почти расслабляло его, заставляло поверить его, что все было на своих местах, хотя замерзшие деревья за окном по-прежнему замерли в тревожном, пугающем положении. Но Рёга привык верить Йо-ке, привык играть по его правилам, а потому даже в этом безумии, даже в водовороте событий, не подчиняющихся друг другу, мужчина принимал чужие слова к сердцу, максимально близко, пока сам Йо-ка сжимал его плечи: они рядом и не могут исчезнуть – в этом уверял себя Рёга, глядя на выпотрошенную упаковку ксанакса на столе через плечо господина.***Тсузуку медленно поднимался по лестнице, с интересом рассматривая бумаги в руках – теперь Йо-ка разрешал ему не делать ничего, но это было слишком скучно, ведь сам хозяин поместья и Рёга были постоянно заняты, а сидеть одному в мрачном поместье было невыносимо: сразу появлялось слишком много ненужных, пугающих мыслей. Теперь Тсузуку стал носить бумаги, стараясь занять себя хоть чем-то – прямо сейчас в его руках была какая-то информация о расстановке групп на Хонсю, но понять ее было слишком сложно: бесконечные ряды чисел и названий. В поместье было уже темно, ночь давно вступила в свои права, и редкие свечи на стенах не могли разбавить этот мрак, не могли даже попробовать с ним тягаться – более того, в бесконечных коридорах стало еще холоднее, а потому Тсузуку кутался в черный шерстяной свитер, найденный в шкафу Рёги: приятно было даже не от тепла, а от ощущения хозяина вещи. В последнее время Тсузуку стал часто брать вещи Йо-ки или Рёги, и если последний никак не реагировал на это, то хозяин поместья, замечая на Тсузуку свою рубашку или толстовку, фыркал, но это недовольство было таким наигранным, что сам Йо-ка после этого усмехался. Несколько раз диктатор предлагал отвезти парня в Токио, чтобы выбрать ему одежду, но тот всегда отказывался, придумывая миллион предлогов – на самом деле ему слишком нравилось всегда ощущать рядом часть Йо-ки или Рёги. Тсузуку задумался об этом в очередной раз, а потому на автомате пролетел нужный поворот и чертыхнулся: пальцы замерзли так сильно, что сжимать документы уже получалось с трудом – холод переплетался с ночной темнотой, отчего поместье становилось совсем призрачным, чужим. Пристально следя за своей тенью, будто та могла напасть, Тсузуку развернулся, покусывая нижнюю губу от какого-то нехорошего предчувствия: оно появилось где-то внутри неожиданно, без предупреждения и закралось сразу в сознание, распространяясь там пульсирующими толчками. В коридорах было пугающе тихо – настолько тихо, что даже собственное дыхание казалось неприлично громким, отчего хотелось перестать дышать, перестать шевелиться, перестать существовать. И все-таки Тсузуку замер, прислушиваясь к этой давящей тишине: где-то он точно различил тяжелое, сбившееся дыхание, и эти сдавленные вдохи явно принадлежали не тем, кого он знал слишком хорошо. Нахмурившись, Тсузуку попытался пойти на звук, заранее чувствуя, что ничем хорошим это не закончится – в этом месте в принципе не могло произойти что-то хорошее, парень знал это поместье слишком хорошо: настолько хорошо, что уже на интуитивном уровне понимал, куда нужно идти, хоть всхлипы были едва различимыми. Тсузуку провел здесь почти месяц, но все еще ощущал себя гостем среди одинаковых каменных стен, как будто они согласились принять его, но все равно держали на расстоянии: парень понимал, что это было предельно глупо, но ему все равно казалось, что поместье живет своей жизнью. Очень некстати вспомнился день без Йо-ки, когда зловещий замок превратился в обычный заброшенный дом – всем парадом управлял лишь один человек, и иногда, просыпаясь ночью, Тсузуку подолгу вслушивался в дыхание Йо-ки, убеждая себя, что оно реально. В какой-то момент сбившееся дыхание и всхлипы сменились коротким вскриком – этот звук был быстрым, длился всего долю секунды, но что-то внутри Тсузуку напряглось, как будто воздух стал еще на несколько градусов холоднее. С трудом сдерживаясь, парень ускорил шаг, стараясь ступать максимально тихо, свечи сливались одна с другой, от этого глаза уставали, но Тсузуку все равно упрямо шел вперед, сжимая забытые документы в заледеневших пальцах. Он не понял, когда, завернув за очередной угол, вдруг наткнулся на преграду в виде раскинувшегося на ступенях искореженного тела – Тсузуку резко остановился, пытаясь понять, что происходит: осознание приходило медленно, отчего на коже проступали первые мурашки. Неестественно вывернувшись и раскинув ноги с пугающе костлявыми коленками, на лестнице сжался Арю, это точно был он – осунувшееся детское лицо, спутанные светлые волосы и глаза: два огромных наивных озера, казавшиеся непривычно светлыми на фоне окровавленной кожи. Арю был совсем худым, он напоминал обтянутый кожей скелет, и по всему его телу расползались раны и ссадины так, что здоровой кожи было даже не видно – особенно серьезным был воспаленный, кровоточащий порез на боку: кожа вокруг него воспалилась, вспухла и, кажется, даже начала гноиться. Мальчик лежал на ступенях с неестественно разведенными ногами и беззвучно плакал глядя в некуда остекленевшими глазами – сначала Тсузуку не понял, в чем дело, и только потом разглядел электрическую лампочку, вставленную в проход Арю почти до самого основания: по тому, как ребенок из последних сил извивался и дергал бедрами, было понятно, что лампа горячая, почти раскаленная. Арю окружали три смеющихся мужчины в одинаковой черной форме охранников – каждый раз, когда школьник переставал корчиться, те пинали его толстой подошвой тяжелых ботинок, наступали на лицо или давили на основание лампочки, вводя ее до самого предела. Все это сопровождалось издевательским, грубым хохотом: мужчины были так увлечены этой пыткой, что даже не заметили Тсузуку, а Арю был слишком изнеможен, чтобы вообще что-то видеть. Он вздрагивал все реже, его заплаканные глаза закрывались, и не помогли даже резкие пинки и тычки – Арю напоминал забитого голубя с переломанными крыльями, он был надломлен где-то внутри, и это было гораздо тяжелее всех физических унижений. На лице ребенка уже не осталось никаких эмоций, он просто смотрел в потолок и беззвучно всхлипывал, кусая окровавленные губы. Тсузуку не помнил, как уходил с этого лестничного пролета, держась за холодную каменную стену, чтобы не потерять равновесия, как, шатаясь, шел по коридору, ощущая себя так, будто вот-вот рухнет и уже никогда не встанет. Как он оказался в комнате Йо-ки, Тсузуку тоже не помнил – там сам диктатор лежал на кровати, пока Рёга в расстегнутой рубашке сидел на его бедрах: было понятно, что мужчины о чем-то говорили, но стоило им увидеть лицо Тсузуку, как разговор мгновенно прекратился. Парня долго расспрашивали, задавали ему вопросы, и тот отвечал, хотя даже не помнил, что вообще говорил – в памяти осталось, как Йо-ка хмуро переглянулся с Рёгой, после чего они оба поспешно вышли в коридор: Тсузуку зачем-то поплелся за ними. Очень хотелось, чтобы все это оказалось иллюзией, чтобы на том зловещем месте не оказалось вообще никого, но нет – окровавленный Арю, окруженный хохочущими охранниками, был все там же. В воспоминания Тсузуку очень резко врезался момент, когда Йо-ка, даже не меняясь в своем равнодушном лице, негромко окликнул мужчин, и те, не сразу догадавшись, что произошло, обернулись, после чего мгновенно побелели и начали медленно пятиться назад. Один из охранников начал что-то говорить, даже выставил вперед испачканные в чужой крови руки, одно за другим выплевывая какие-то оправдания: чужому человеку могло показаться, что Йо-ка внимательно слушает, но Тсузуку знал его слишком хорошо, чтобы с уверенностью сказать, что тот сейчас где-то далеко отсюда. Медленно, будто пытаясь понять, как здесь очутился, хозяин поместья вынул из-за ремня брюк пистолет – Рёга метнулся в его сторону, пытаясь перехватить руку Йо-ки раньше, но тот уже сделал первый выстрел: голова одного из охранников буквально взорвалась, разлетелась на куски в одно мгновение. Тсузуку чувствовал, как по его лицу стекает чужая кровь, кажется, на нем даже висят ошметки кожи, но он продолжал зачарованно смотреть на профиль Йо-ки: в вязком полумраке его нос казался особенно прямым, и сам мужчина снова напоминал хищную птицу, рванувшую к добыче. Этот образ сопровождал Йо-ку, был его неотъемлемой частью, но сейчас он вырисовывался особенно отчетливо – лицо диктатора забрызгала кровь, кровь была на стенах вместе с остатками мозга и раздробленного черепа, но Йо-ка оставался пугающе невозмутимым. Вполголоса позвав хозяина поместья, Рёга понял, что ответа не дождется, и просто вцепился в запястье Тсузуку, заслоняя его собой – два других охранника в ужасе смотрели на труп человека, что еще мгновение назад стоял рядом с ними: паника сковала их так сильно, что они даже не пытались убежать или хотя бы оправдаться. Йо-ка сделал еще два выстрела – Тсузуку очень хотелось отвернуться, но он ловил каждую деталь с пугающей жадностью: они все стояли так близко друг к другу, что теперь лицо Йо-ки было залито кровью почти полностью: алые пятна расцветали на его белой рубашке, стенах, полу. Казалось, что в коридоре взорвалась кровавая бомба, кровь была везде, но три тела с красно-розовым месивом вместо головы выглядели еще хуже, они были лишними, они против воли приковывали к себе взгляд и вызывали приступы тошноты. Не меняясь в лице, Йо-ка опустился на корточки рядом с Арю, отчего тот даже ожил на мгновение, чтобы попытаться отползти назад – силы, конечно, не позволили. Тсузуку все еще был в прострации, все еще не мог наложить реальность на то, что происходило в его голове, но все-таки попытался подойти к Арю, на что Рёга шикнул и сильнее вцепился в его запястье, удерживая парня на месте. Чуть нахмурившись, Йо-ка стянул перчатки и отбросил их в сторону, после чего осторожно вытянул лампу из Арю и тут же зашипел, отшвырнув ее: та все еще была горячая. На звуки выстрелов тут же подбежали другие охранники, и хозяин поместья, окинув их оценивающим взглядом, попытался стереть кровавые дорожки с лица, но только сильнее размазал их, после чего абсолютно спокойно произнес:– Отведите его к Юуки.