Исход (1/1)

Плотный куб темноты, беспросветный черный и едва заметно волнующийся на поверхности, как сгущенная вода. Он занял почти весь объем комнаты, оставив несколько сантиметров щелей между стенами и потолком, но прочно сросся с деревянным перекрытием пола. Входивший в него терялся безвозвратно: наступала полная депривация чувств вместе с органом равновесия, тело увязало и медленно умирало от удушья, ослепшее, оглохшее и потерявшее в панике память и все безусловные рефлексы. Такая незавидная участь ожидала в кубе любого?— кроме этих двоих, для которых Тьма вырвалась из адского послания и послужила убежищем, привычно безликая, но живая и одушевленная, внимательная к нуждам своих Детей.Они лежали, висели или витали в толще приятного густого мрака, голова к голове, чтоб не упустить друг друга, спрятанные от всего мира, в полной безопасности. Равномерное биение пульса?— радость для одного. Нащупывать и убеждаться, что этот пульс не пропадает?— радость для другого. Не говорить голосом, который вязнет, едва рождаясь в глубине горла, но перебрасывать друг другу мысли, как свободно струящуюся кровь, соединившись венами или артериями в области шеи.—?А как ты догадался? Увидел меня с Дэннисом в том вещем сне? Направил радары на Германию, сканировал опрятные курортные города на юге и в центре, маленькие и чистые, но безрезультатно. А отыскался он, как извращенец конченый, в богом забытой прокопченной дыре…—?Не с Дэннисом. Меня посещало множество самых разных снов, я не связывал их между собой и, в принципе, нечасто придавал им значение. Но вот как-то раз в одном из видений ты с аппетитом ел чью-то брызжущую кровью аорту, предварительно выгрыз и вырвал ее из еще живого тела?— и твоё сияние небожителя потускнело. Ты пожирал ее и довольно смеялся. Я проснулся под огромным впечатлением. Я никогда… не видел ничего более страшного, дикого и в то же время возбуждающего.—?И поэтому ты велел мне достать из тела Дэнниса именно аорту? Ведь я мог выбрать любой орган и эффект был бы тот же?—?Да. Но я хотел перестраховаться. Сделал поиск владельца пресловутого сосуда первой фазой. Нужно было понять, что мы не ошиблись, что он?— наш творец. Что бы он при этом ни плёл, сраженный твоей красотой, в чем бы ни убеждал?— я бы не стал слушать. Только его внутренности не лгали бы мне. И они не солгали. А тебе было так противно глотать его аорту?—?Вовсе нет. Она как толстая резиновая трубка, пружинила под зубами. Безвкусно. Непривычно. Ай, да всё равно он не пострадал. Сидит в своём муравейнике, строчит очередной пустой танцевальный хит для андерграундного диско и знать не знает, что умирал, что трахал кого-то неимоверного и становился чьим-то ланчем или холодной закуской перед ужином. Счастливчик.—?А Эдриан? Он хоть не поседел?—?Нет. Правда, к психотерапевту походит. Оплатил авансом пятьдесят сеансов. Но… понимаешь, он так меня взбесил, требуя аудиенции у демона. Так просил, так просил… Насмехался и опять просил. Напросился. Увидел. Всамделишного. Пусть радуется теперь, до регулярных нервных срывов… что познал красоту и отвратительность истинного чудовища,?— Юрген подобрался весь, как хищник перед броском. Но не прыгнул?— тьма всё равно не пускала?— а повернулся и нежно обвил шею близнеца. —?Данаис? Хочу отчет. Правдивый.—?Они все живы. Смертны и неприятны, пахнут сырой плотью. Остерманн пришел домой, как после длинного наркотического трипа, и крепко загрустил. Курит поменьше, сообразил вдруг, что запасных легких нет. Не помнит, какой душераздирающий клип на песню Snow/White хотел снять. Что-то помнит об отравленных яблоках, но смутно. Тянется к Антье, она довольна. Женщины кажутся ему теперь надежными и симпатичными гаванями.—?Ну, Данаис… —?Юрген капризно помотал головой.—?Это правда! У Йорга снова есть желчь, глушит безнаказанно пиво с водкой, ушел в длинный запой. Никто ничего в упор не помнит. Нам больше нечего делать здесь, душа моя.—?А почему я не помню? На что был похож ритуал? Я зашел в твой разлом, а затем меня будто что-то распылило. Я распался на множество точек себя, они смотрели друг на друга. Представляешь? Миллионы крошечных меня разглядывали друг друга! Ну до чего же нелепое и диковинное ощущение было. Потом почувствовал приближение тебя, как чего-то хорошо знакомого и родного, а дальше… как провал смоляной без единого проблеска?— и так до самой постели. Ты разбудил меня, шепнул, как долго и сладко я спал, я согласился с этим: чувствовал себя хорошо отдохнувшим. И немного рассеянным. Спохватился о нашем плане, но не успел спросить, получилось ли: ты уже вручал мне обновленный камень, потяжелевший и лучистый, просто сунул мне в рот, без всякой торжественности, а я с ним?— сунул и ковчег, напомнил о сделке. Я был до одури сонный и ляпнул, на кой черт она вообще нужна. Надобность сделки ты вычислил, когда решал уравнение равновесия, но это я вспомнил по дороге, когда ты скорчил невозможную гримасу и молча меня выпроводил. Я пошел к Эдриану. Всё?— буднично так, улица, полицейские патрули, на меня ноль внимания, аж не верилось. И… Данаис? Расскажи мне. Ты знаешь, о чем.—?В межмировом проломе ничего не существовало?— пока ты не шагнул в него. Ты стал там всем в одно мгновение: вселенной, вакуумом и разбросанными по нему маленькими солнцами. Солнца были синими, а космический вакуум?— белым и прозрачным.—?Ты врёшь.—?Вру. Думаешь, есть хоть одно подходящее слово, способное описать, что я увидел, войдя в космос тебя? Если я смотрел даже не глазами. И привычный я, попавший в тебя, лишился своей индивидуальности, моя жизнь в том обличье, которое ты видишь, резко прервалась, я стал веществом иного мира?— твоего. И едва ли сохранил разум. Я не знаю, что меня вело, но о цели я не забыл. Всё там было другим, не имеющим привычных характеристик, форм и названий, всё изменилось?— кроме красного Фриггора. Его я поднес к центру той невыговариваемой штуки, в которую превратился метеорит, наложил печать, и как только сделал это?— меня выбросило из тебя, всё исчезло, всосалось внутрь вещицы, я был уже снаружи, здесь, в обычном мире, камень, опять ставший круглым обломком Рубежа, лежал у моих ног, светился и вибрировал. И красный след Фриггора горел на нём. Я подобрал его, обжегся, уронил, снова подобрал. Кричать хотел от боли?— твоё естество убивало меня?— но совладал и с криком, и с болью. Нашел тебя на кровати нагим, разбудил и не медля отдал метеорит. Причина, по которой я так торопился от него избавиться и никаких крутых речей не толкнул, теперь ясна? Нет, не волнуйся, ожоги все сошли…Юрген, не слушая, притянул его руки ко рту и поцеловал.—?Спасибо…—?Знаю, тебе неудобно таскать нашу запретную вещицу прижатой к телу или во рту. И в карман ведь не положишь,?— Данаис хмурился, находясь далеко в своих мыслях. —?Так и потерять ее недолго. Но я еще не вернул лорду красный Фриггор. Он поможет.—?Каким образом?—?Я собираю железо, травы и гниющее человеческое мясо для алтаря, открывающего моим червям путь во Время. В процессе я в последний раз применю Фриггор. Если я в последний раз позаимствую твой кусающийся метеорит, то смогу Фриггором прожечь по его центру сквозное отверстие. Одна маленькая зачарованная капля с зерцала?— и ты сможешь продеть в камень шнурок и носить на шее. Только подожди, я повторно прикончу Йорга и сделаю шнур из кожи, содранной с его лопаток и поясницы. Хороший такой кожаный шнур. Вечный.—?Он чем-то тебя допёк? Обязательно выделывать из человеческой кожи?—?Нет, необязательно. Но тебе же нравится, как она пахнет, вымоченная в кислоте, протравленная, смягченная и выбеленная…—?Если уж выбирать, то я бы предпочел кожу Эдриана.—?А он хоть немного въехал в твою чудесную метаморфозу?—?Когда я снова взял камешек, становясь кем-то если не ординарным, то как минимум не отличимым от мальчиков из агентства фансервиса, Хэйтс уже лишился зрения. Он не Дэннис, не был подготовлен, резь в его глазах оказалась слишком колоссальна. Правда, свечение вокруг меня было тепловым, то есть разницу моих состояний он мог бы почувствовать. Если б захотел. Дурак обосравшийся.—?Не дурак. Просто Дэннис со своими больными фантазиями и одержимостью тобой был на голову выше. А милым безопасным мальчиком-зайчиком тебя вскоре увидят все. Сексуальным, очень привлекательным?— да. Неимоверным, богоравным?— нет. Пропадет пресловутое адское свечение, ты сам его позабудешь, а без всей этой пугающей красоты, которую я до этого времени с таким нажимом продавал разным вонючим подонкам с толстыми кошельками, ты перестанешь быть так абсолютно и страшно обольстителен. И ты начнешь понемногу стареть. Что ты собираешься с этим делать, душа моя?—?Ничего. Жить среди людей. Что-то вроде обычной жизни, не имея проблем с законом… ну, почти не имея. Как ты того и хотел.—?Но чем ты будешь заниматься? Если я не заработаю нам денег обычным путем, а воровство и мошенничество твоей душе претят.—?Зато не претит убийство. Тот большой огненноволосый сатана, содержащий в Гааге бар под прикрытием для разной потусторонней нечисти… он обещал всестороннюю поддержку, ты говорил.—?Дизайрэ?—?Да, точно, он,?— Юрген начал выплывать из центра куба темноты. —?Пойду к нему, наймусь в киллеры. Надеюсь, понравлюсь. Как бы ты ни хотел для меня другого, волей Остерманна мы оба с тобой прирожденные ассасины. Но хоть трахать больше никого не придется. Хорошая плата и никакого контакта с заказчиком, все концы в воду.—?Я не доверяю Дизайрэ, он слишком хитрый и скользкий. Возможно, он в сговоре с лордом. Не хочу тебя ему отдавать.—?Ты и не отдашь. Я полностью твой.—?Я думал, ты хочешь поломать код нашей судьбы и отказаться от профессии убийцы.—?Знаешь, я постоянно спрашивал себя об этом. Но я не чувствовал никакого протеста?— только море удовольствия, когда из горла двадцатого и сотого подонка фонтанчиком вырывалась кровь. Тогда язык, конечно, чесался спросить тебя: когда же закончится череда похотливых членов, обмана и растворения других, равнодушия, смеха садиста и игр в убийство? Это было твоё молчаливое обещание, ты выполнил его. Поэтому сейчас… хочется спросить о другом: существует ли любовь? У меня были большие сомнения на ее счет. Знаешь, я хотел остановить безумие полового сношения с людьми только для того, чтобы прекратить твои страдания. Но я всегда буду согласен на убийство. Зарезал и задушил бы всех, с кем приходилось спать, во второй раз, будь это возможно, ведь я и так их убил, всех до одного, после того, как растворил в реке забвения их души… этим чертовым сексом. Я чувствую новый голод и жажду, пиршество смерти рано останавливать. И геноцидом я это не называю. Вот только насчет любви я по-прежнему не уверен. Жестокие слова, что сказал лорд, наш отец… любовь нереальна? Любовь невозможна? Или она недоступна только мне? Ведь даже ты ее имеешь, предан телом и разъединенными половинами души мне. А я…—?Тот давний вещий сон рассказал мне и об этом. Способность любить…—?Не-не-не! —?Юрген всплеснул руками и всколыхнул Тьму так, что она вышла из ?берегов?, окатив стены, а затем вылилась вся, уничтожив куб и растекшись ровным слоем грязи по полу. —?Отставить всякие предательские пророческие подробности! Всё, чего я хочу знать?— да или нет.—?Да.Шумный вздох. В синих глазах замерцали страх, облегчение и толика вины: сильным выбросом эмоций Юрген расшвырял темное вещество и оставил дом без защиты. Но вряд ли кто-то нагрянет арестовывать и забирать их сию секунду.Данаис смотрел на брата спокойно, без тени упрека, выжидая?— разговор не закончен, ведь Юрген умирает от любопытства. И Юрген заговорил, голосом заметно притихшим и поскромнешим:—?Нет, конечно, это не всё… Как я узнаю? Как раскрою его?—?Я не смогу отговорить тебя сойти со стези киллера. Тебе поручат его убить, как поручат многих. Не рядовой, достаточно примечательный заказ?— но у тебя каждая вторая мишень будет интересной. Отличие этого заказа от всех тебя не слишком обрадует: ты не сможешь выстрелить. Ты сам удивишься, почему тянешь с расправой, твой пистолет не даст осечки. Осечку выдаст твоё сердце, даже если изначально ты не почувствуешь ни капли симпатии или притяжения к жертве. Правда, ты будешь так закован в броню из мумифицированных трупов своих эмоций и всепоглощающей рациональности, что сильно стормозишь поначалу, не понимая, от чего тебя развезло и почему ты вдруг устраиваешь на работе саботаж.—?Но как я пойму, как поверю? Что этот человек не лжет, как лгут все. Я замечал, почти никто не любит?— не умеет. Они лишь умирают от жадности, они одержимы, хотя одержимость их бедна. Богаче всех оказался Остерманн, но и он?— просто хотел обладать, бесконечно и роскошно. Так как полюбит меня тот сказочный и особенный?—?Люди грабят и расходуют друг друга, пускают в оборот. По крайней мере, пытаются?— пока не приходишь ты, душишь их и травишь до смерти. А он, твой избранник… ничего не возьмет. Даст тебе себя, как-то сумеет, ухитрится. Когда ты черпаешь себя для кого-то, тебя становится меньше. Ложная личина человека в скорлупе бренности и старения сделает тебя таким. Не пугайся: в любой момент ты снимешь камень с шеи, и демонизм вернется в тебя во всём блеске и восполнит утраченную часть. Но когда придет он, твое внутреннее богатство будет не разграблено, а приумножено.—?А можно конкретнее? Я не могу понять, и еще больше?— не могу поверить.—?Ты всегда соблазнял кого-то, был дорогим развлечением и игрушкой, в то же время играя страстью других. Ты вёл, они были ведомыми. Они горели и сгорали, ты оставался холоден и равнодушен. Но твой человек, твой дар небес… сделает невозможное: он соблазнит тебя. И ты испытаешь то, во что вовлекал всех своих жертв, многократное усиленное, роскошное, роскошнее того, что имел Остерманн, и недоступное ему. Возможно, ты не назовешь это любовью. Но твои глаза наконец-то вспыхнут, огнем, согревающим изнутри. Впервые… ты ощутишь всё это впервые. Постарайся не вызвать зависть окружающих.—?А ты? Твоя ревность?—?Я закончу с алтарем, прорежу камень, а ты потом просто надень его. Будь нормальным. Не напугай его, не обидь. А я?— останусь зловещей тенью за плечом твоим. Левым.—?Мы дети бездны. Примет ли он бездну? Примет ли тебя, властного и порочного? Кем бы ты ни стал в своих безумных кровавых планах, как далеко бы ни зашел?— тебе никогда от меня не избавиться. Ты любишь меня так, как обыкновенно не влюбляются в братьев, я не отвечаю тебе тем же, но твоё чувство сметает меня и покоряет. Как он потягается с этим?—?Наша кровосмесительная близость недолго будет оставаться тайной, если ты приблизишь его к самой груди, пощадив и не продырявив пулей. Он хорошенько разглядит меня и возненавидит. Забудь обо мне. Будь с ним. Будь нормальным.—?Данаис…—?Будь нормальным!—?Я не хочу!Они бросились друг на друга, обнажив острые зубы, и один положил другого на лопатки. Разорвал себе и второму губы и попытался слиться с ним в зверском подобии поцелуя. Тьма, встрепенувшись, помогла ему, смягчив боль и металлический вкус льющейся изо рта в рот крови.—?Никогда… никогда, черт возьми, мне не стать нормальным. Жалею, что спросил. Мне незачем испытывать любовь. Пусть остается недоступной, такой, которую совершенно не могу почувствовать. Лорд был прав.—?Я убью тебя, чтоб не болтал глупостей.—?Убей.—?Убью…—?И потом целуй.—?Поцелую…—?Мертвого.—?Да, мертвого.—?Данаис, ты под гипнозом любви. Это приводит меня в ужас. Я не хочу такого же с кем-то, кроме тебя, я никому не доверяю.—?Доверишься.—?Это форменное самоубийство.—?Но я ведь и так убью тебя, помнишь??Парадоксально, но эта мысль меня успокаивает, резко, как вырастающая перед самым носом стена?,?— мысленно ответил Юрген, а вслух спросил:—?Что дает она тебе?—?Удерживает остатки человечности. Удерживает душу, не позволяет аду вытянуть из меня еще имеющуюся половину. Ты?— причина, почему я окончательно не превратился в монстра. Ты, любовь к тебе.—?Но ты ведь еще превратишься?—?В той ветке событий, где потеряю тебя. И слечу с катушек.—?Ну чисто зверь дикий…—?И только ты меня приручил. Страшно?—?Страшно солёно. Подсласти мне эту кровь.—?Сейчас.Данаис тихо позвал, и Тьма тотчас откликнулась. Дождем сверкающих медовых капель обрушилась на них и завернула в своё крыло, защищая, ведь вторжение как раз началось, в этот чертов нежданный момент. И грязью по полу больше не стелилась?— стелилась щупальцами, душившими незваных гостей, они корчились и испускали последний дух без звука, без вскриков и хрипов, и усеяли комнаты в четыре слоя прозрачных бесплотных останков. И за первой волной нападения никто не явился, не угрожал судом, не взывал к чести и совести, устрашился и бежал, ибо тьма была старше самых старых богов и правее их правосудия. А любимые Дети, спрятанные под ее смоляным крылом, ничего не видели, нацеловавшись, не знали об этой расправе над судиями, как не узнали и позже и никогда. Наелись друг другом и липким мёдом, обнялись, как братья, и мирно уснули.И в руку того из них, что никогда не говорил с ней и не признавал своей матерью, в руку, расслабленно выпростанную и высунувшуюся из-под крыла, Она вложила свой лучший, свой самый изящный и смертоносный подарок – маленькое яблоко, покрытое карамелью, хрустящее и аппетитное, как в последний день Содома и Гоморры. В блестящий бок его был воткнут короткий зазубренный кинжал.Пальцы сжали яблоко во сне. Сжали сильно, поранились о зазубрины лезвия и окропили сочную надрезанную мякоть?— не затхлой ржавой водицей из ломких человеческих капилляров, но густой дымящейся кровью из замороженного чрева темноты._________