13. Быть богом (1/1)

Королева Беатрикс Оранская сидела за шитьем в глубокую зимнюю ночь. Огромный живот мешал принять требуемую по этикету позу, ей пришлось непристойно широко расставить ноги и позволить ночному ветру свободно забираться под подол платья. Пальцы на отекающих руках болели, нитки вились и путались, вышить гладью небольшое озеро на полотне не получалось. Но шитье было единственным, что помогало не уснуть, отвлекало в условиях, когда ей запретили пить кофе и чай. Целая страна у нее на побегушках, готова броситься выполнить любую прихоть, но у нее нет прихотей. А та, что есть — невыполнима. Она беременна близнецами, она мучима кошмарными снами о них, она не желает спать, она боится спать. В очередной раз заклевав носом и уколовшись об игольное острие, она проткнула подушечку указательного пальца. Безучастно проследила, как кровь капнула на живот, раздумала промокать пятно салфеткой. Тяжело поднялась, одной рукой держась за подлокотник кресла, а второй — придерживая вываливающийся из эластичного пояса живот, и подплыла к распахнутому окну.Легкие прозрачные занавески вылетели во внутренний двор, игривый ветер свободно трепал их, как сейчас треплет темно-каштановые монаршие волосы. Кровь из пальца еще текла и залила снег, выпавший на открытый подоконник, попала на чайную розу, расцветшую там с вечера. Больше цветов у Беатрикс не росло, только эта роза в высоком фаянсовом горшке. Лепестки ее бледно-оранжевые, одевшись в багрянец, стали вдвойне прекрасней. Завороженная, королева снова уколола палец, чтобы выжать больше крови и закрасить весь цветок в горячий бархатный оттенок. Еще один сильный порыв ветра внес занавеси обратно в опочивальню, Беатрикс поежилась от холода, схватила обеими руками живот, покачнулась и упала без чувств.Зашедший четыре часа спустя камердинер нашел свою королеву в луже отошедших околоплодных вод и комьях земли: на полу валялись разбитый цветочный горшок и поломанная бордово-красная роза, странная на вид, неизвестного сорта. Еще через полчаса из чрева не пришедшей в сознание женщины вышла плацента. Но где же были новорожденные? Роскошная колыбель, приготовленная для них в центре этой комнаты еще полгода назад, пустовала. В рыхлом снегу на подоконнике, обильно забрызганном кровью, никаких следов, указывавших на то, что младенцев могли выбросить из окна, не нашли, и всё же король забил тревогу и отправил прочесывать всю местность вокруг замка. Слуги и добровольцы вернулись ни с чем. Правда, один заезжий фермер нашел под дворцовой стеной труп пастушьей собаки. Пришлось вызывать полицию и начинать расследование.Утром Беатрикс умерла. Кардинал Якоб де Йонг, архиепископ Утрехтский, оперативно прибывший, чтобы подготовить королеву к погребению, не смог подойди к ее ложу, устрашившись — ее голову и шею обвивали две длинные черные змеи. Еще одна змея помельче, бело-желтый альбинос, лежала на животе, свернувшись и спустив кончик хвоста к паху монаршей особы. Кардиналу пришлось оказывать на месте медицинскую помощь — его сразил инсульт. Подтвердить свои слова ни тогда, ни позже, перед королевским судом чести, ему не удалось: на теле королевы никаких рептилий обнаружено не было, никто их больше не увидел. Однако слух о происшедшем просочился из королевского дворца, здорово мешая полиции понять, куда пропали дети и были ли они вообще. Народ единогласно решил, что Беатрикс сношалась с нечистым и после родов сатана утащил и ее саму, и ее двойню в ад.* * *— Бредово-то как. И унизительно. У людей столько идиотских предрассудков, — изрек Юрген после недолгого молчания. Данаис сосредоточенно держал двумя руками колышущийся разлом, похожий на прозрачный студень с расплывчатыми зеленоватыми краями. Резать ткань пространства-времени демон решил в метре от стены из соображений безопасности, не задев и не повредив при этом ничего, кроме застоявшегося августовского воздуха. Через разлом просматривалась полутемная королевская усыпальница Ньиве Керк в Делфте. — Там ее могила? Эти трусливые священники так и не причастили и не соборовали ее?— Нет. Но она умерла с сознанием выполненного долга и обрела покой. Мы не были брошены ею на произвол судьбы, и узнай она, что нас запечатало в Рубеже серебряным зеркалом — воспротивилась бы. Одиночества она для нас не хотела.— Она любит нас в смерти?— Любит. Теперь ты знаешь, кто наш второй родитель после прогиба и деформации реальности.— Что дает это знание мне — понятно. Но что дало оно тебе для завершения плана?— Отсутствовавший фрагмент тебя. Вся цепочка от рождения и смерти, каждый день и час, зашифрованные в твоем непрерывно бьющемся сердце и дыхании — она мне нужна. Кусочек за кусочком я должен расшифровать, идя от конца к началу, но одной расшифровки мало. Ужасные преступления, которые мы совершили в глазах общества и которые являются таковыми исключительно с точки зрения их пристрастного правосудия, позволили мне добыть физические и метафизические инструменты для создания подходящего по размеру разлома в стене Мироздании. Я перечислю по порядку. Четыре физических вещества: кровь, пот, сперма и слезная жидкость — их ты извлек и впитал из тела Дэнниса, это была твоя задача; он твой творец, а ты — его муза. Я взял на себя более сложную и рисковую аферу по добыче четырех антивеществ: преданности — эссенции сердца, жадности — эссенции желчи, лицемерия — эссенции голоса и... последнее антивещество — доверие — я ошибочно принял за эссенцию дыхания и напрасно обыскался именно его. Я посетил еще раз Шестой Дом, прося совета, лорд великодушно подсказал мне, откуда начинать, и ты, ничего не понимая, но слушаясь меня — выколол Дэннису глаза. Четвертым антивеществом стала эссенция зрения. Со дна виртуальных колодцев — его зрачков — я вычерпал доверие как воду. Всё, что нам осталось — замкнуть его вместе с другими элементами в двойную петлю. В центре петли откроется Церебрарум, и гнетущее шествие по трупам невинных для тебя закончится. Займешься, чем сам захочешь.— ?Церебрарум?? Что это вообще такое? Я и сейчас едва ли понимаю, о чем ты.— Смотри, — Данаис раздвинул пролом шире, наполовину исчезая в нём, и поманил брата подойти поближе. Королевский склеп померк, между зеленоватыми краями сгущалась чернота, массивная и постепенно втягивающая в себя. — Над Церебрарумом я изрядно поломал голову, потратил много ночей, излазил и истоптал все библиотеки преисподней. Асмодей не присылал мне помощь, я должен был догадаться сам. В конце концов, перерыв тонну манускриптов и почти с ума сойдя от запаха старого пергамента, я зацепился за повторяющийся на разные лады завет: Восемь рождают Девятого. Еще чуть-чуть изнасиловав себе мозги, я понял, что нам требуется. Последнее жертвоприношение — и девятый ключевой элемент высвободится из тела нашего творца. Как страстно он желал познать свою музу, болел ею с юных лет, одержимый сильнее иных религиозных фанатиков, но даже не подозревал, что страсть болезненная эта жила не в нём, не в его бессмертной душе. Ты убил его, душа благополучно покинула тело, но страсть — осталась. И только страсть нам и нужна. Он не просто был порезан и покалечен тобой, не так, как бросают и разбивают из каприза дорогих фарфоровых кукол. И клинком предательства пронзен не от моей неимоверной кровожадности, не случайно. Уразумей это сейчас и не казни себя. Его тело — наша главная добыча.— Я слышу, — Юрген опустил печальные глаза и оглянулся: Дэннис лежал в углу комнаты, белый и бестревожный, с широкой повязкой на голове, закрывавшей нос и глазницы. Из груди у него по-прежнему торчал тусклый кинжал. — Я внимаю. Но радостнее не становлюсь. Зачем ты порезал реальность?— Я должен ее покинуть. Мы оба. Мы уходим совершить последний акт. Ты всё еще не понял? Прости, мне тоже сложно. Этот скудный несовершенный язык...— Говори хоть на латыни. Повтори всё снова, всё как есть.— Четыре вещества и четыре антивещества соединяются в восьмерку бесконечности. В центре, в пересечении петель, формируется как бы место под ?дверь?: еще не она, а возможность поставить дверь и перейти в свежесозданную бесконечность, как в новую вселенную, пустующую и бесформенную. Девятый компонент — Церебрарум, элемент Познания — и является такой дверью. Это запретное знание, тайна над тайнами, недоступная людям, но мы больше не люди, помнишь? Я внимательно изучил условия из рисунков на живых картах Шестого дома: элемент Познания высвобождается при наличии остальных восьми и только когда двойная петля ∞ уже собрана и намертво скреплена определенным образом — иными словами, когда никакое внешнее воздействие не cможет ее разрушить. Но есть обратная проблема: готовая петля начинает уничтожать пространство непосредственно вокруг себя, а на отдалении — вносить искажения и ломать естественный ход времени. Я сообразил, что смену наших сущностей лорд сделал именно с помощью такой петли, но его искусство пластичных деформаций — врожденное. С ювелирной точностью он создал прогиб реальности для нас так, как мне не повторить. Как его амбициозный, но не слишком умелый ученик, я экспериментирую в безопасной среде. Вот поэтому нам нужно сбежать из мира хрупких и ломких вещей, вот поэтому я настойчиво подталкиваю тебя к разлому. Я испытал сложности с поисками Церебрарума и заставил тебя дополнительно пострадать и понервничать из-за коварства нашей судьбы: Познание оказалось заключенным в теле Остерманна, и вместе с тем — душа его была вместилищем Доверия. И все четыре вещества из списка — тоже в нём. Не многовато ли на одного человека? Разве так бывает? Я думал, лорд желает меня обмануть, жестоко поводить за нос у самого финиша. Но момент недомолвок прошел, он выполнил свою часть сделки на совесть.— Продолжай.— Я уничтожу тело нашего творца. Что бы ты ни увидел в ходе жертвоприношения, не горюй о нём — мертвецы не ощущают боль.— От него не останется ничего для погребения? Он ведь не был атеистом, он хочет единения со своим уродливым Богом, а тот не примет его без долгой церемониальной возни.— Ты ошибаешься, любовь моя, ох, как ты ошибаешься... Он продался дьяволу душой и телом, и дьявол этот — ты.— Но я не дьявол! — Юрген сам дернулся от своего вскрика и добавил потише: — Никакой я не дьявол. Не умею заключать контракты, не ровня Асмодею, ни хрена не понимаю в бизнесе. И я точно никого не покупал.— Мы вернемся к этой теме позже. Церебрарум — всё, что должно волновать тебя сейчас. Он открывает дверь не только в бесконечность другой реальности: он становится дверью внутри двери. Любой двери, ведущей куда угодно, куда ни пожелаешь попасть. Теперь слушай внимательно, Юрген: ты войдешь со мной в разлом, тебя благосклонно примет Тьма, укроет, чтобы мы не навредили ритуалом нашему миру, и защитит — чтобы надоедливый мир, в свою очередь, нечаянно не достал и не потревожил нас. Двойную петлю из восьми элементов я замкну на тебе, надену самым драгоценным украшением, и ворота Познания отворятся — в тебя.— В меня?!— Да. Я войду в тебя, как в третью реальность или сверхреальность, неизведанные пространства и времена: тоньше, загадочнее и непонятнее всех этих привычных мирков, состоящих из грубых булыжников — холодных или разогретых до немыслимых температур, но всё равно — просто булыжников. Я не могу угадать, что мне встретится там, но сверхреальность будет состоять только из тебя. Я войду так осторожно, чтобы ты не ощутил меня, чужеродного, и прочитаю код твоей сущности. Он будет в небе над моей головой и в тверди под моими ногами, и в солнце слепящем, и в мраке, пожирающем все другие серые тени, и в каждой мельчайшей пылинке, осевшей на моей коже. Ты будешь везде, а я — в твоем плену. Вероятно, мне покажется, что я заточен в тебе миллионы лет. Но этого времени как раз хватит, чтобы я расшифровал большущую книгу, которая есть ты, от корки до корки, чтобы узнавал каждую букву, на память вызубрил (тут толкуй мои действия, как хочешь), а узнав тебя целиком — запечатал.— Зачем? — по сумрачному виду Юргена нельзя было понять, удивлен он или просто решил, что его брат свихнулся. Но скорее первое. Данаис терпеливо обнял его лицо в ладонях.— Лучше спроси ?как?.— Как?— Нельзя запечатывать код вселенской сущности внутри ничто — это всё равно что водить пером по воздуху, не имея бумаги. Поэтому я беру с собой в твою бесконечность одну маленькую, но невероятно твердую вещицу. Самую твердую и прочную, и ничего прочнее во вселенной уже не найдется, это — единственный уцелевший экземпляр, — Данаис достал из кармана округлый камень, белый и мерцающий, похожий на миниатюрный метеорит. — Узнаешь?— Тот самый... кусок Рубежа, да? Не с этой ли целью он был помещен лордом вне атмосферы планеты, закаляться в космической радиации?— Именно. Земные сорта материи не выдержат и рассыплются в пыль.— А объем информации?— Наш псевдосложный мир можно закодировать и скопировать на носитель размером с песчинку. Не беспокойся, места внутри хватит.— А что потом? Ты засунешь меня в камень и я умру?— Не тебя! Как у тебя язык вообще повернулся... — Данаис поморщился.— Ну, ты с детства ненавидел мои шутки. Я слишком метко угадывал в них твои страхи, бесцеремонно топтался по ним тяжелыми ботинками... будил агрессию, заставлял тебя бороться. Чтоб ты перестал бояться. Но один страх ты победить не смог, дорогой.— Не важно, я больше не ребенок. Никто не умрет, пока я тут главный, а если вздумаешь скончаться ты — вернешься с того света, принудительно.— Злой какой, — Юрген наконец-то перестал казаться несчастным и уткнулся в его плечо.— Во внутреннем коде сущности зашифрована твоя судьба, как форма и метод твоего бытия, длинная карта, со всеми поворотами, падениями и взлетами. Ответ на вопрос, что значит быть тобой, и нечто большее — твоя персона с головы до пят, твой облик, и то, что ты привносишь собой во внешний мир, твоя божественная энергия созидания или твоё адское проклятье в адрес всему живому и пожелание, чтоб они поскорее сдохли. В древних фолиантах ада нашлись образцы чужих сущностей. Я увидел в совокупности кодировок хитроумное переплетение души с ее грядущим предназначением и уже найденным смыслом и целью, ее прошлое и ее будущее — всё записано как бы вне круговорота времени, всё было до, всё будет после, и всё едино в тебе. Устав мозолить язык заумностями, я коротко назвал это нерушимое единство с судьбой ?кармакодом?. Кармакод нельзя изменить, заменить, сломать или нарушить. То есть теоретически можно, но, как в случае с нарушением естественного порядка вещей, это ведет к катастрофическим последствиям. В общем, не подумай, я не собирался этого делать: я конечно псих в розыске, но безумен не настолько. Однако я хочу обеспечить тебе спокойную и приятную жизнь среди людей, ту, которую ты смог бы назвать нормальной. Не спрашивай, что именно я наколдую, взяв лорда себе в крутые сообщники, просто... отдайся мне. Доверься полностью, как доверял всегда. Закончив колдовать, я закрою дверку в тебя, уничтожив Церебрарум и намертво запечатав уже не тебя, а то место, в котором ты отворялся, чтоб никто не смог повторить мою неслыханную дерзость. Для этого лорд выдал мне свою личную змеиную печать — красный Фриггор. Я узнал, что есть также черный Фриггор, но черный — инструмент не для деликатного опломбирования замков, которые стоит навеки запереть, а наоборот... ключ. Не будем о грустном, нам пора.— Грустном?! Ты никогда не грустишь, Данаис. Рассказал мне такие чудесные штуки про замочки и отмычки, любой вор позавидовал бы, но тебе всё мало, тебя что-то гложет, покоя не дает. Что ты мне не договорил? Ключом к чему служит черный Фриггор?— К Девятым вратам. Вратам Пустоты. Не тьма, не свет, не вечность вне времени... Пустотой был Хаос, но он превратился в Ее противоположность, чтобы рождать отдельные миры и упорядочивать их. Пустота не такая. Она... я не знаю какая. Но хочу узнать. Хранит ключ от Врат повелитель Асмодея — сам великий неназываемый Князь. С помощью черного Фриггора в Пустоту можно лишь попасть, но не выйти наружу. Однако я узнал, что тот, кто в Ней побывал и вернулся, перерождается. Обретает больше, чем силу и способности богов, становится равным Хаосу, его власть превосходит всё, что может представить воображение, потому что воображение ограничено, а эта новая власть — нет.— Сказка, сочиненная для детишек демонов. Если вернуться нельзя.— Вернуться можно. Но при одном условии: если сердце отчаянного выскочки ковала Тьма. Такое сердце помещено вглубь ледяного монокристалла, и живет оно вечно, под очень толстой коркой. Разумеется, лед кристалла состоит не из воды — это камень, особая структурная модификация самой Тьмы, но он прозрачный, и его температура... — Я понял. Все миры, по большому счету, состоят из булыжников. Все сердца должны модно одеться в броню из булыжников. И тогда наконец мы будем счастливы и довольны.— Опять ты остришь.— Правду говорю. Почему твоей милой Пустоте кристалл матушки Тьмы не по зубам?— Дело не в хитрожопом материале, хотя он и уникален, а в температуре абсолютного нуля. Настолько холодное и неприступное сердце Пустота не поглотит — не заметит. Всё, что появляется, отличное от Нее, Пустота превращает в самое себя. Всё, что имеет энергию — теплоту, частицы, что непрерывно движутся и взаимодействуют, нарушая торжество вакуума — останавливается и умирает. Но вот появляется сердце, неотличимое от Нее, и обманывает Ее, не нарушая принцип, на котором зиждется вакуум. Нет энергии, нет взаимодействия. И посмевший вторгнуться в Нее не будет принят за живое и дышащее существо и не погибнет. И лишь с таким сердцем можно Ею повелевать. Этих сердец на свете два: княжеское... и моё. Мне едва не стало дурно от мысли, что было бы, завладей я черным Фриггором. Но я подобрал слюни и поблагодарил за щедрость, и без того неслыханную.— А законы физики-то работают, м? Даже Пустота им подчиняется, — на губах Юргена играла нежная злая улыбка. — По какой любопытнейшей причине у тебя не стандартное заводское сердце? Цени, что не спросил, почему оно не такое бешено пылающее, как моё.— Ну...— Да замолчи, пока я шею тебе не свернул или череп не раскроил! Дай поорать и отвести душу. Кто тебе вообще принес сердечные чертежи, разбазаривая секреты, которые выгоднее было бы продать на черном рынке? Не Асмодей ведь? Он наш заботливый папаша, а не вор и злоумышленник. Он разве что в страшном сне видел, как нежно любимое чадо мечтает завладеть ключиками от Девятых врат и сгинуть.— Нет, это не он.— Конечно, мир и без него полон беззаботных идиотов.— Секретарь лорда...— ...любит болтать, я вижу. Скотина козлоногая, язык без костей. И ведь хороши же последствия, — Юрген отплевался ядом и вынужденно посерьезнел. — Но я верю, что великий Князь мудр и достаточно осторожен, чтобы не передавать черный Фриггор посторонним. А слишком много осторожности в наших условиях не бывает. Всевластье тебя не украсит, Данаис, лицо сразу тухлое, угрюмое и изможденное станет, в вечных тучах... ищущее и одержимое. Прошу, не поддайся новому соблазну. Ты уже обрел сокровенное знание, не менее опасное и ни в чем не уступающее порождениям Пустоты. Полнота власти, сосредоточенной в тебе, наводит ужас во вполне приемлемом количестве — так, чтобы мне хотелось сбежать от тебя с воплем ?больной ублюдок!?. И тем не менее я вверяю себя в твои руки, смело, слепо и, наверное, опрометчиво, не спросив о твоих подвигах больше ничего. Я надеюсь, тебе будет этого довольно. Всё, я иссяк с нравоучениями, радуйся.— Мне не нужен черный Фриггор, когда у меня есть ты. И я больше не вернусь в Шестой дом. За помощь заплачено цену крови, и хоть лорд всегда жаждет новых смертей и поглощает любые загубленные души, которые я приношу ему... я остановлюсь. Я обещаю.— Ты обещаешь — пока не сочинишь какой-нибудь новый коварный план. И там опять наша песня хороша, запевай сначала: вымоченные в собственной кровище трупы, вкусная сырая печень на ужин, уже менее вкусная и свежая печень на завтрак...— Лучше бы ударил меня.— Ладно, прости. Я готов следовать за тобой в разлом реальности к такой-то матери, попасться нечаянно к черту на рога, или в галантерейный магазинчик, или в очередь на запись к мэру Гааги, или за дешевым мармеладом, или кататься туда-сюда на маршрутках, и просто... иду, куда скажешь. И делай там со мной, что хочешь — но только делай. Я смачно надаю тебе по морде позже, времени в обрез, тело Остерманна коченеет, виноват, что составил столько раз буквы алфавита в слова, зато мне полегчало. Давай уже закончим.— Вынь из него сердечную мышцу, спрячь в морозилке. Можно вместе с кинжалом. Я тем временем пронесу тело сквозь барьер, и разлом станет стабилен. Как будешь готов — иди в темноту. Там ровно шаг. Я жду тебя, Юрген.