i. nowhere to run (джехо/иджон) (1/1)

***Иджон ненавидит дождь. Он здесь вечный - будто за тяжелыми тучами на тысячи километров ввысь не космос, а самые настоящие океаны. Бесконечные, бездонные, существующие только ради того, чтобы докучать таким как он. И вроде несправедливость, а вроде и пожаловаться некому; ни бога, ни администрации - совершенно бесполезный и неприспособленный к демократии мир. Живите как хотите. Возможно, было бы немного легче, если бы автобусы ходили исправно, - не приходилось бы топтаться долгие минуты на остановке, собственным теплом согревая воду в поношеных кедах, не думалось бы о всякой чепухе вроде этой и не хотелось бы так отчаянно проснуться в собственной постели, осознав последние три месяца жизни-существования кошмарным сном. Не то чтобы Иджон не мечтал об этом в более комфортной обстановке... - Подвезти? - голос откуда-то слева заставляет вздрогнуть и едва ли не разжать пальцы на лакированной рукоятке зонта, но парень умудряется взять себя в руки за секунду до того, как под импровизированное укрытие от непогоды ныряет незнакомец с удивительно знакомыми чертами лица. - У меня машина недалеко. Автобусов в такую погоду хрен дождешься, я подумал, не стоять же тебе тут еще три часа, сделаю доброе дело...Прошлую жизнь Чан помнит обрывками.***Ярко-розовое ?I LOVE YOU? под балконом горит даже ночью, впитывая в себя тусклый свет лампы под самым козырьком. Жадно; так, будто этот старый полудохлый светильник только и создан, что для этой надписи - вовсе не для того, чтобы освещать неровную дорожку под ногами. По крайней мере, отсюда, с высоты, Иджону так кажется. Потому что странным образом это ?я люблю тебя? остается единственным во всем дворе ярким пятном; настолько ярким, что закрой глаза - и все равно увидишь, выжженное в мыслях и на сетчатке глаза, глубоко в длительной памяти... Везде, где ему не место.Джехо тогда пропал на двое суток. Чан никогда не спрашивал, как, с кем, сколько он пил и чем занимался те две ночи, которые провел неизвестно где, - старший не торопился объяснять, а он не был уверен, что действительно хочет знать. Но зато прекрасно помнит, как Ким ревел как ребенок, целуя его у порога, весь перемазанный в дурацкой розовой краске и еле живой от недосыпа. Кажется, тогда они случайно разбили старую копилку, а потом еще неделю собирали осколки по всему коридору... Джехо, конечно, порезал пальцы. Иджон, конечно, носился по всему дому с бинтами и йодом, и все это казалось таким приторно-привычным - до противного скрежета на зубах и подкашивающихся коленок, но... Они были счастливы. Как-то извращенно и по-болезненному, но были; а теперь по полу осколки любимых чашек, разорванные черновики, наброски стихов и куски порванной на части гордости. Джехо продолжает орать что-то в телефонную трубку, Иджон вертит в холодных пальцах зажигалку и тупо пялится вниз, где ядерным розовым размазано по асфальту то, что горело между ними три года. Забавно: надпись топтало, размывало дождями, солнцем и снегом каждый день, а растоптанной и убитой в хлам в итоге оказалась их любовь. Та самая, с которой сдували пылинки и берегли изо всех сил; зато гребанное ?люблю? сияет назло всему миру так же ярко, как и в первый вечер. Парадокс.***- Ты учишься где-то?В салоне новенькой КИА на порядок суше, хотя Иджон и так промок до нитки. Натянутым на ладонь рукавом рубашки он старательно - лишь бы не смотреть на Джехо - вытирает с двери вереницу ледяных капель и не сразу понимает, что вопрос адресован ему, потому что больше некому.Вообще, он не должен знать, что его зовут Джехо. Хотя, если уж на то пошло, Джехо мог бы и сам догадаться, что нет, не учится, - потому что всю сознательную жизнь Чан учебу ненавидел. - Работаю, - спустя пару секунд выдавливает из себя он и натягивает рукава рубашки на самые пальцы. То ли от холода, то ли от желания спрятаться насколько это возможно, если не полностью слиться с сидением. - В кофейне, на параллельной улице.- Пешком шел? Любишь дождь?- Терпеть не могу. И Джехо смеется так звонко, будто бы между ними никогда не было вагона и маленькой тележки недомолвок, тонны ссор и пропасти в несколько лет. Будто бы они впервые встретились сегодня, и совершенно друг друга не знают...Ах, да.***- Что мы будем делать?В голосе сквозит отчаяние. Иджон сам пугается того, каким унылым и безжизненным вопрос отскакивает от кафельной плитки и рассыпается по полу небольшой кухни на десятом этаже новостройки на краю города. Он, идиот, искренне верил, что в ней будет место только хорошим воспоминаниям - новая квартира, новая ступенька в жизни и все такое. Они должны были сделать вместе ремонт и счастливо обниматься у окна, запивая бессонную ночь растворимым кофе, а в итоге? Сидят спиной к спине с единственной пачкой сигарет на двоих и среди полнейшей разрухи. В комнате, в жизни, в отношениях. Если бы Иджона спросили, что самого провального он сделал за свои двадцать лет, он бы без раздумий ответил: влюбился. Если бы вслед за этим поинтересовались, что бы он изменил в своем прошлом, будь такая возможность, он бы сказал: ничего. И думать об этом, сидя на сквозняке и чувствуя свою самую нелепую ошибку собственным затылком, лопатками, слыша, как неровно она дышит, перебирая в мыслях все возможные варианты ответа, как-то через край противно. То ли от того, что исправить ее не хватает ни сил, ни смелости, ни вариантов, - то ли от того, что она и не ошибка вовсе, как бы ни хотелось списать все на косяки молодости. - Не знаю.Просто так складывается. Они совершенно не подходят друг другу, но вляпались, как дети, - и черт знает, что хуже: разойтись или продолжать мотать нервы метрами, пытаясь состыковать детальки пазлов из разных коробок. Время от времени Иджону кажется, что второе, а потом Джехо находит в темноте его ладонь, сжимает крепко - как сейчас - и... Может быть, все не так плохо.***- Мы так и не познакомились. Оставишь свой номер?***