7 глава (2/2)

– Ну что вы, это будет неудобно…

– Нет-нет, никаких возражений! Я за рулём, отвезу вас в два счёта.

Можно было бы упереться, но я, признаться поддалась любопытству. Что именно нужно от меня княжне Му, что она потрудилась прислать за мной своего брата с инструкцией привезти меня во что бы то ни стало? Но о своём любопытстве я вскоре пожалела. Чем ближе мы были к цели, тем меньше мне нравилось происходящее. Слишком хорошо был мне знаком район, в который вёз меня князь Му. Район, который я во время пребывания в столице собиралась обходить десятой дорогой.

Хотя дом, который выбрала Нихуан, действительно оказался хорош. Вернее сказать, это был особняк, похожий на тот, в котором проживала семья Се, только более современного архитектурного стиля. Обширный сад с прудом, беседками и небольшим флигелем, где можно устроить гостевую или домик для прислуги, а в глубине, за ивами и фигурной решёткой прячется двухэтажное светло-коричневое здание с большими окнами и длинной террасой. На террасе и ждала нас Нихуан.

– Госпожа Су, – с виноватой улыбкой сказала она, когда Му Цин понятливо исчез, оставив нас наедине, – я должна извиниться за настойчивость моего брата. Это я попросила его привести вас сюда.

– Я поняла, княжна. Итак, что я могу для вас сделать?

– Что вы. Вы уже и так много для меня сделали. Окажись я внимательнее к вашим словам, мне не пришлось бы пережить … не самый приятный вечер в моей жизни. Но я, признаться, не ожидала, что она захочет осуществить свой план прямо тут же, во дворце, в компании самой императрицы. И потому проявила беспечность.

– Что ж, всё хорошо, что хорошо кончается.

– Это так. Конечно, я бы желала большего, но думать, будто госпожу Юэ действительно накажут, было слишком наивно с моей стороны. Хорошо уже то, что она на какое-то время удалена от двора, и мне не придётся с ней сталкиваться.

– А разве княжна не уезжает домой, в Юньнань?

– Император ясно дал понять, что желает видеть нас при дворе. Во всяком случае меня, но Сяо Цин один не уедет. Не тогда, когда мне нужна поддержка, – при упоминании брата Нихуан улыбнулась с мягкой нежностью. – Но что же мы стоим? Я действительно хотела показать вам дом, надеюсь, он вам понравится. В нём пять спален, шесть ванных, гараж на три машины. Есть летняя кухня, комната для библиотеки и тренажёрный зал. И он удобно расположен, здесь не так уж далеко от центра, но не шумно и зелено.

Дом был хорош не только снаружи, но и внутри. Я слышала, что прежний владелец скончался, но не знала, что наследники выставили его на продажу. Планировка была удобной, виды из окон хороши, вся мебель вывезена, но отделка осталась. И сад ещё не начал зарастать. Помню, раньше кусты вдоль ограды были не такими густыми, и дом было отлично видно с улицы, но заходить внутрь мне не доводилось. А ведь я, кого ближе, кого дальше, кого и вовсе шапочно, но знаю всех обитателей этой улицы и улиц, к ней прилегающих. И это одна из причин, почему мне никак нельзя здесь селиться.

– Ну и как вам? – спросила Нихуан, когда мы обошли всё здание, вышли в сад и по извивающейся между газонов и декоративного кустарника дорожке подошли к задним воротам.

– Дом, безусловно, хорош, – осторожно отозвалась я. – Но, боюсь, что этот район… слишком аристократический для меня. Я бы предпочла соседство, в котором я не буду чувствовать себя курицей среди журавлей.

– Хорошо, – легко согласилась Нихуан. – Раз этот дом не подходит, нужно поискать что-нибудь ещё.

Признаться, если бы она огорчилась или стала настаивать, я бы почувствовала себя легче. Но эта лёгкость подтверждала мои худшие подозрения: не ради поиска нового жилья меня сюда зазвали. Во время осмотра Нихуан вроде бы поддерживала обычную светскую беседу, а её непринуждённые попытки выведать мои вкусы и взгляды не выходили за рамки хорошего тона. Однако интуиция подсказывала мне – главное ещё впереди.

– Тогда идёмте обратно?

– Нет смысла идти через сад, – отозвалась княжна. – На той улице запрещено надолго парковаться. Му Цин отогнал машину в переулок. Пойдёмте, здесь мы дойдём быстрей.

Она толкнула оказавшуюся незапертой калитку у ворот и вышла. Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. Улочка за воротами была тиха и безлюдна. Покачивались стриженные деревья, росшие вдоль выложенного плиткой тротуара, и по плитке скользили солнечные пятна. Крашеные чёрной и белой краской ограды чередовались друг с другом, создавая ощущение продуманности пространства. А вот таких скамеек здесь раньше не было.

– Посмотрите, вот ещё один дом, – сказала Нихуан.

Я остановилась. Сердце не болело, но виски словно стянуло обручем. Молчание затягивалось.

– Он выглядит заброшенным, – сказала я, чтобы что-то сказать. Краска на решётке облезла, и даже штукатурка на поддерживающих её столбиках кое-где начала осыпаться. Сквозь ажурные ворота было заметно, что трава пробивается через стыки плит садовой дорожки и даже сквозь асфальт подъезда. Видневшаяся отсюда крыша выглядела как обычно, но из-под неё выглядывало заколоченное окно, словно закрытый бельмом глаз из-под края шляпы.

– Ничего удивительного, здесь уже двенадцать лет никто не живёт, – Нихуан тронула толстую цепь с замком, обматывающую петли ворот. – Здесь нам не войти, но если завернуть за угол, можно найти лаз. Не хотите прогуляться внутри?

– Зачем? Что за удовольствие ходить по заросшему саду? К тому же это всё-таки частная собственность.

– Это собственность короны. Вы знаете, что это за дом?

– Нет.

– В этом особняке когда-то жила семья Линь. Маршал Линь Се, принцесса Цзиньян и их дочь.

Она пристально и испытывающе посмотрела на меня, и я в который раз поблагодарила судьбу за малоподвижные мышцы, позволяющие без труда держать лицо в любой ситуации.

– Обычно конфискованную собственность быстро продают с молотка или дарят кому-нибудь, – добавила Нихуан. – Но об этом доме словно все забыли.

Я зачем-то снова посмотрела на зарастающую дорожку. Прямо посредине неё нагло раскинулась розетка из длинных листьев одуванчика. Плебейские цветы, всегда пролезают первыми, а выводятся последними. Романтичные девчонки плетут из них венки и пытаются украсить ими своих избранников.

– Цзинъянь, тебе идёт! Ну, не снимай! Дай сюда!

Цзинъянь немного неловко, но весело смеётся, я отбираю у него собственноручно сплетённый венок и снова водружаю ему на голову. Хотя знаю, что стоит мне отвернуться, и он сразу же опять его снимет.

– Княжна, стоит ли нам стоять здесь, у всех на виду?

– Что же здесь плохого? Не так уж мало людей вспоминают семью Линь исключительно добром.

Я вздохнула.

– Когда-то я часто бывала здесь в гостях. Потом хозяина дома обвинили и казнили. Его домашние тоже умерли. Но память о них живёт, – Нихуан помолчала и повернулась ко мне: – Точно не хотите взглянуть?

– Княжна, – решительно ответила я, – я приехала в Цзиньлин не для того, чтобы бродить по заброшенным домам.

Теперь оставалось только отвернуться и уйти. Я и так слишком много времени провела рядом с призраком прошлого. Спиной я чувствовала взгляд княжны Му. Помедлив, она пошла следом.

Зачем вспоминать то, что всё равно не изменить?

…Тогда, двенадцать лет назад, в первый момент мне показалось, что мне в лицо плеснули кипятком.

В тот день мы с мамой тщетно топтались у дверей Дворца Правосудия, пытаясь попасть внутрь. Мы ведь даже толком не знали, в чём обвиняют папу – да, измена, но как, почему, что именно он сделал? Дядюшка император и глава Управления Сюаньцзин не брали трубку, остальные только разводили руками. Мама снова и снова что-то пыталась объяснить хамоватому охраннику в дверях, тот лениво цедил слова, глядя на нас с наглым прищуром, и это было так болезненно и непривычно – эта наглость, это упрямство какого-то мелкого сошки… В двух шагах как мухи вились журналисты, я старалась не смотреть в их сторону. Ещё дальше, у ступеней, толпились просто люди, и на них я тоже боялась смотреть, не зная, что увижу. Они верят обвинениям и ненавидят? Не верят и сочувствуют?

И потому я не заметила момента, когда из редкой толпы выскочил мелкий, вертлявый человечек.

Я так и не знаю, кто это был. Забавно, столько всего выяснила про дела давно минувших дней, а эта тайна так скорее всего и останется тайной. Я даже допускаю, в принципе, что этот человек не имел отношения к Управлению Сюаньцзин, а был просто сумасшедшим или поверившим в клевету на отца мстителем. Да и так ли это важно? У меня нет у нему ненависти, как ни странно.

Помню боль и собственный крик, помню, как металась по крыльцу Дворца, понимая, что надо куда-то бежать, где-то искать помощь, но не представляя, где. Потом нас всё-таки пустили внутрь, в какую-то комнату, где был диван, на него меня и уложили. Потом приехала скорая. Меня увезли в Центральный городской госпиталь. Привели в палату и оставили одну. На сутки. Или двое – я не помню точно, сколько прошло времени. Пару раз ко мне заглядывала медсестра, но на мои вопросы, отвечала, что сделать пока ничего нельзя: нужно, чтобы кончилось разъедание тканей. И нет, обезболивающих мне нельзя. Обещала принести пить, но так и не принесла.

Что в это время происходило за больничными стенами, мне остаётся только догадываться. Должно быть, мама пыталась прорваться в больницу, как до этого в суд. Возможно, кинулась к императору. Едва ли её пустили дальше приёмной. И, думаю, так или иначе, ей ясно дали понять: моё лечение зависит от её послушания. Ведь мама так и не отреклась от папы, как не пытались её к этому склонить. Не осудила его публично, что очень хотелось бы дворцу. Принцесса, сестра императора, верная мужу-изменнику – неудобно получается.

Вот её и поставили перед выбором: или муж, или я. Что она могла сделать в такой ситуации? Только одно.

Мама вернулась домой. Отдала последние распоряжения прислуге. Поднялась в папин кабинет, заперлась там и сделала один-единственный звонок.

А потом застрелилась из папиного наградного пистолета.

Утром следующего дня к Центральному госпиталю подъехал седой, но подтянутый и моложавый человек. Представившись господином Линем, другом принцессы Цзиньян, он потребовал встречи с пациенткой. Очень жаль, ответили ему, пациентка Линь Шу скончалась этой ночью. Повздыхав и посетовав на опоздание, господин уехал, и через пару часов вышла новость о моей смерти – господин оказался владельцем информагентства «Ланъя», университетским другом не только моей матери, но и отца. Тело «Линь Шу» кремировали, обо всей этой истории постарались поскорее забыть.

Никто не знал, что господин Линь начал действовать куда раньше, чем явился лично – мамин телефон наверняка прослушивался, было бы странно, если бы он не отреагировал, после того как пообещал ей помощь. На какие рычаги он жал, как заставил врачей пойти на обман самого Управления Сюаньцзин, подменив тело? Это навсегда останется тайной господина Линя, он отказался делиться ею даже со мной, ссылаясь на профессиональную и врачебную тайну. Едва ли кто-нибудь когда-нибудь до конца осознает степень могущества владельца «Ланъя», которую он отнюдь не стремиться афишировать. Владеющий информацией владеет миром – этот урок я усвоила твёрдо, как и другие уроки, преподанные мне этим человеком. Ведь он спас мне жизнь: к тому времени, как меня вытащили из госпиталя, у меня развилась пневмония, начинался отёк лёгких, и ещё час или два…

Как меня выносили из той ледяной палаты, как куда-то везли, я толком не помню. Помню только непрекращающуюся боль, кашель, удушье, дикий страх, и как я цеплялась за чьи-то руки, спрашивая: я не умру? Я ведь не умру, да? И мужской голос, раз за разом терпеливо повторявший: нет, ты не умрёшь. Худшее позади. Тебя вылечат. О самоубийстве мамы, расстреле папы, о том, что я вообще нахожусь не в Цзиньлине, а в частной больнице, принадлежащей «Ланъя инкорпорейшн», я узнала много позже. Так же как и о том, что больше не числюсь среди живых.

Всё это мне сообщили, когда закончилось наконец это проклятое разъедание (хоть в одном та медсестра сказала правду), а моя жизнь уже не весела на волоске. После длинного разговора господин Линь ушёл, попросив на прощание придумать себе новое имя, под которым меня запишут в больничные документы. Да и новое удостоверение личности надо изготовить, и это господин Линь тоже брал на себя. Но я понимала, что не смогу вечно пользоваться его помощью. Он и так уже очень много для меня сделал в память о моём отце. Возможно, сделает ещё больше, но…

Но главного за меня не совершит никто. Возможно, мне помогут, но начать и закончить дело должна я сама.

Тогда я долго просидела на своей койке в небольшой, но чистой и уютной палате; моё лечение и пребывание там обошлись в кругленькую сумму, никто от меня этого не требовал, но в последствии я вернула всё до последнего гроша. Будущее тонуло в тумане неопределённости. У меня не осталось ничего, даже собственного имени, и я представления не имела, что буду делать и как жить, когда наконец выйду из больницы. До сих пор моя жизнь была как прямая, накатанная дорога, на которой я, признаться, мало что решала. Престижная школа, представление ко двору, университет. Даже будущего спутника жизни я выбрала хоть вроде как сама, но строго в рамках дозволенного. Всё было предопределено моим рождением в аристократической семье, принадлежностью к роду Линь и через него – к императорскому клану. И вот теперь я осталась совсем одна, висящей в пустоте.

Можно было не делать ничего. Долечиться, найти работу, жильё, чтобы не сидеть на шее у своих благодетелей. Просто жить, как живут сотни тысяч и миллионы обывателей, надеясь, что меня никогда не найдут. Но всё во мне восставало против этой мысли. Мою семью и мою жизнь уничтожили, и я даже не знала, как и за что, но не секунды не сомневалась, что сделано это было несправедливо. В тот самый день оно и выкристаллизовалось во мне, ставшее судьбоносным решение: я этого так не оставлю. Ещё не знаю, как, но я добьюсь справедливости. Добьюсь оправдания для своего отца и его соратников, пострадавших вместе с ним, и рассчитаюсь с теми, кто виновен в их осуждении. Не знаю, что во мне сломалось, умерло в те дни, когда я мучилась от боли и страха за свою жизнь, но я приняла решение, немыслимое для меня прежней, однако ставшее кредо для меня нынешней: я пойду до конца, не остановлюсь ни перед чем.

Искать виновных, впрочем, долго было не нужно. Я не знала, как и зачем, но уже тогда знала, кто. Генерал Се, сообщивший об измене моего отца. Глава Управления Сюаньцзин Ся Цзян, проводивший расследование. И император, им поверивший. Быть может, там был кто-то ещё, но эти трое точно были виновны. Первым двоим я ещё тогда, не колеблясь, мысленно вынесла смертный приговор, а вот император… Увы, дядюшка. Поднять на тебя руку будет государственной изменой, а если ещё и остался какой-то барьер, который я не решаюсь переступить, то это как раз он. Я готова стать преступницей, но не изменницей. Но я заставлю тебя признать свою ошибку. Ты осознаешь и скажешь вслух, перед всем миром, что напрасно казнил собственного сына и лучшего друга, и довёл до самоубийства свою сестру, пойдя на поводу у паранойи и истинных преступников. И с этим знанием тебе придётся жить – сколько там тебе ещё будет отпущено.

И это единственная месть тебе, которую я могу себе позволить.

Оставалось только выбрать новое имя. С фамилией я не колебалась. Мой отец когда-то в университете назвал себя Мэй Шинань – значит, я тоже буду Мэй. Может, и рискованно, но мало ли на свете Мэев, а мне хотелось хоть так сохранить связь со своим отцом. А личное имя… В конце концов я вывела на принесённой мне бумаге в соответствующей графе два иероглифа: «чан» – вечность, и «су» – возрождение.

Имя-клятва, имя-обещание. Ждите меня, друзья и враги, я вернусь.