14 (1/1)

У Уолтера в мыслях не было осуждать Китти, унижающей жалости он тоже не испытывал, ощущал лишь искреннее сочувствие. До встречи с Шуанг он не задумывался о том, как несладко порой приходится женщинам только потому, что они женщины, и до чего это несправедливо. Шуанг сбежала из монастыря в тринадцать лет. Пристроилась работать на кухне в большом доме. Потом её выдали замуж – мало того, что никто не спросил её согласия, так и сделали всё посторонние люди, не имеющие даже формального права распоряжаться судьбой девушки. — Мне было шестнадцать. Я и не поняла, что происходит. Приехали какие-то люди, поговорили с кухаркой, она покивала. Вечером повела меня в дом друзей, сказала, у них праздник. Оказалось, что этот праздник – моя собственная свадьба. Знакомый кухарки работал управляющим где-то на побережье, а теперь вернулся в родные края и решил жениться. Увидел меня, я ему понравилась… Когда я сообразила, что меня выдают замуж, первым желанием было убежать, даже если придётся прыгать в окно. Но я оторопела… Муж был на двадцать с лишним лет старше неё, огромный, оплывший. К жене относился как к вещи – без ненависти, без любви, без уважения, считал, что она должна выполнять свои функции и радоваться. Он был пьяницей. На свадьбе напился так, что в первую брачную ночь его стошнило в постели. — Я еле успела увернуться. Обрадовалась, думала, может, ему так плохо, что меня он не тронет, хотя бы пока. Но нет, на супружеский долг его хватило. – Ухмылка Шуанг была полна яростной горечи. Всё, что Уолтер тогда мог сделать, это обнять её. Позже он осторожно спросил, бил ли её муж. — Бывало. Но не слишком часто. Я быстро смекнула, что его нужно подпаивать, чтобы он пьянел вдрызг и не лез ко мне. Дома всегда была наготове выпивка. Я предлагала стаканчик как бы невзначай, потом ещё и ещё. Мне нужно было доводить его до полного отупения. – Она вздохнула и долго молчала. – Я не желала ему смерти, я просто хотела, чтоб он меня не трогал. Но умер от пьянства, и можно сказать, что я его убила. Я знаю, что виновата, и я сожалею. Но я бы снова поступила так, если б потребовалось. Уолтер понимал, что должен ужасаться и осуждать, но не находил в себе этих эмоцией. Ему лишь было безмерно жаль, что ей пришлось пройти через такое. — Шрам у тебя на спине. Это он сделал? Шуанг усмехнулась. — Нет. Это сестра Констанс. — Кто? — Была в монастыре такая сестра, появилась задолго до нынешней аббатисы. Она учила нас рукоделию и богословию, кажется, так это называлось. Читала и пересказывала нам отрывки из Библии. Однажды – мне было, наверное, лет восемь – речь зашла о каких-то не то святых, не то пророках, ну, знаешь, тех людях, на которых посреди пустыни сваливалось откровение, и они слышали глас небесный, и Господь сообщал им свою волю. Я спросила, откуда все знают, что с теми людьми действительно говорил Бог – они ведь неизвестно сколько шатались по пустыне, под палящим солнцем, небось, ещё и воды не хватало; может, у них начались галлюцинации из-за перегрева. Слова ?галлюцинации? я тогда не знала, я сказала ?бред?. Сестра Констанс побелела, потом покраснела, а потом огрела меня первым, что попалось под руку. Стулом, из которого торчал гвоздь. – Шуанг хмыкнула. – Но, заметь, на мой вопрос она так и не ответила. Шуанг отнюдь не отрицала существование бога (как его зовут, какая вера ближе к истине и близка ли какая-нибудь вообще – это уже совсем другой вопрос). Она никогда не понимала, отчего представители религии начисто лишены чувства юмора и, главное, не признают, что оно есть у бога. Что касается вопросов и сомнений – если б бог хотел, чтобы люди слепо в него верили, он бы не наделил как минимум некоторых из них умом и способностью сомневаться, задавать вопросы. Подобные размышления были на порядок выше интеллектуального уровня сестры Констанс. Она увидела в Шуанг воплощение порока, практически еретичку и начинающую ведьму; происходи всё несколько веков назад, монашка с радостью бы отправила девочку на костёр. Гвоздь разорвал кожу и добрался до мышц, через день пришлось вызвать лекаря, потому что рана не переставала кровоточить. Лекарь наложил неумелые, аляповатые швы. Сестру Констанс не наказали, ей и выговора-то не сделали. Так что Шуанг взяла правосудие в свои маленькие, но ловкие ручки. — Я постоянно подкидывала ей то блох в одежду, то клопов в постель, один раз змею – правда, не ядовитую. Сестра Констанс пять лет ходила опухшая, чешущаяся и дёрганная. — Неужели тебя никогда не наказывали? — Я никогда не попадалась. И, вдобавок, заблаговременно начала поговаривать, что господь непременно покарает того, кто так жестоко избил беззащитного ребёнка. Минимум половина монашек верила, что на сестру Констанс впрямь обрушилась кара небесная. — Что с ней стало в итоге? — Полагаю, когда я улизнула из монастыря, её состояние улучшилось. Наверное, вздохнула с облегчением. А через двенадцать лет умерла от холеры. И снова он должен был ужасаться и осуждать, но вместо этого Уолтер с изумлением осознал, что восхищается. Не поступком Шуанг, а тем, как яростно она за себя боролась, даже будучи ребёнком; как ценила себя. Ей ведь и в голову не пришло, что она впрямь может быть сама виновата, что она заслужила побои – нет, нет и нет! Она знала, что не провинилась, знала, что с нею поступили несправедливо, но не упивалась жалостью к себе, а действовала. Действовала, как могла, исходя из своих скромных возможностей, помноженных на нескромную смекалку. Ей не нужно было, чтобы её любил и одобрял кто-нибудь со стороны. Она любила и одобряла себя сама. Вместе с тем сама же видела свои недостатки, сама себя одёргивала и исправляла, когда требовалось. Она была самостоятельной, абсолютно цельной. И она выбрала Уолтера. Выбрала не оттого, что ей нужен был кто-нибудь, а оттого, что она полюбила именно его. Тот, кому посчастливилось испытать глубокую, пылкую взаимную любовь, больше не согласится на суррогат. Нет, он может смириться с браком по необходимости либо по расчёту, или пойти на развлечение без обязательств. Но никогда уже не будет принимать за счастье то, что вторая половинка не любит его, а лишь милостиво позволяет безответно любить её. Уолтер на подобное больше ни за что бы не согласился.