1 часть (1/1)

?Сегодня вечером?,?— скомканный листок отправляется обратно в карман, едва глаза успевают выцепить наспех нацарапанные слова. Он сунул мне записку незаметно, как и всегда. Как карманник, только наоборот. Но я бы вряд ли удивился, не досчитавшись однажды пары купюр в бумажнике. Проходя мимо, он чуть толкнул меня, освобождая себе дорогу, проворчал что-то неразборчиво, не удостоив даже беглым взглядом. Ей-богу, как дети малые. Как будто кому-то правда есть дело до наших отношений. Если это, конечно, можно назвать отношениями. Так, муть какая-то.Кошусь на часы?— половина второго, и нам ещё работать и работать. Ворох сэмплов сам себя не разберёт.Остаток дня в студии кажется мне невыносимо длинным.***Быстрым уверенным шагом прохожу по пыльному, обшарпанному коридору. Помню, я был в шоке, когда моя нога впервые ступила сюда. Должно быть, более убогого места для встреч выбрать было невозможно, но мне сейчас на это абсолютно наплевать. Всё, что сейчас имеет значение,?находится по ту сторону двери, и я лечу туда, словно на крыльях, не замечая облупленные стены и скрипящие половицы. Ничто во вселенной не сможет отвратить меня от моей цели. Ведь там, за залитой краской дверью со счастливым тринадцатым номером, всё будет совсем по-другому…In your roomWhere time stands stillOr moves at your willWill you let the morning come soonOr leave me lying hereНа самом деле, я до сих пор не понимаю, зачем мы вообще сюда приходим, потому что?— и мы оба это прекрасно знаем?— такие встречи приносят только боль и горечь. Всё, что происходит за этой уродливой дверью, больше всего похоже на агонию. Любовью?— в каком бы то ни было смысле?— тут и не пахнет. Похоть? Может быть. Но не она?— точнее, не только она?— движет нами. Что же тогда? Я не знаю, как это правильнее назвать. Отчаяние. Страх. Боль. Стыд. Одиночество. Агония. Всё это вместе, умноженное на тысячу и смешанное с чем-то безымянным.As I lay here with youThe shame lies with usWe talk of love and trustThat doesn't matterНаутро после таких встреч мне хочется напиться. Тебе?— вмазаться. Поэтому здесь всегда есть заначки для нас обоих. Удобно, когда здание заброшено настолько, что сюда даже торчки и костоломы не суются.Впрочем, сейчас я не хочу обо всём этом думать. Сейчас я весь в предвкушении грядущего безумия, и я чувствую, как в паху приятно нарастает давление, как по телу разбегаются эти волнующие импульсы. Будь что будет, а о последствиях мы подумаем завтра. Если завтра наступит. Will you take the painI will give to youAgain and againAnd will you return itТолкаю дверь?— он всегда приходит раньше меня и оставляет её незапертой?— и почти бесцеремонно вваливаюсь в полутёмную комнатёнку, из которой открывается многообещающий вид на край застеленной чёрными простынями кровати. Да, по эту сторону двери всё выглядит совсем, совсем иначе. На голых, местами ободранных до штукатурки, стенах извиваются в замысловатых позах вытянутые, гипертрофированные фигуры, нарисованные блёклыми красками, навевающими мысли о бренности всего сущего. Они почти незаметны сейчас, когда полумрак скрадывает краски и приглушает цвета, но я знаю?— они здесь. Безмолвные свидетели наших встреч. С каждым новым визитом сюда я обнаруживаю всё больше фигур?— порой сладострастных и экстатических, будоражащих сознание неприкрытой простотой полуабстрактных линий, а порой страдающих, выгибающихся дугой и заламывающих руки в немом крике, заставляющих отвести взгляд, но потом долго не выходящих из головы. Кто это? Твои демоны? Или твои эмоции? Кто бы они ни были, они меня пугают до усрачки.Но сейчас мне не до нарисованных тобой фигур. Фигура, которая меня сейчас интересует больше всего на свете, создана из плоти и крови, и она, словно хищный зверь, притаилась где-то в полумраке этих скудно обставленных комнат. Ожидая свою покорную восторженную жертву, которая всем своим существом стремится быть пойманной и растерзанной этими ненасытными губами, болезненно-нетерпеливыми прикосновениями сухих горячих рук, жертву, которая трепещет от предвкушения грядущего акта всепоглощающего слепого безумия.Take me in your armsForgetting all you couldn’t do today—?А вот и…Точный удар под колено сбивает меня с ног. Я слышу, как захлопывается дверь за моей спиной, и рефлекторно оборачиваюсь. Он смотрит?— на меня? Или сквозь меня? Никогда не понятно с этими тёмными глазами —?одним из своих самых страшных и нечитаемых взглядов. Сверху вниз, возвышаясь надо мной тёмной башней Роланда. Что он задумал сегодня? Вряд ли что-то хорошее, но с чего бы вдруг? Мысли путаются, но ответ не приходит, и волна необъяснимого животного страха пробегает по позвоночнику. Не снисходя до объяснений, он гадко скалится, продолжая своим молчанием выворачивать меня наизнанку. Его отросшие волосы спадают на глаза, и он откидывает их нетерпеливым, резким движением. Не сводя с меня тяжёлого взгляда. Что это, новая игра в плохого парня? В груди повисает тяжёлый холодный ком. Что-то не так. Когда он отворачивается и уходит в соседнюю комнату, я вдруг как-то резко, даже болезненно выхожу из ступора и вспоминаю, что до сих пор стою на коленях. В другое время я бы лишь рассмеялся, но сейчас это кажется почти унизительным. Я встаю и иду за ним. Нужно серьёзно поговорить. Я не против грубости, но против жестокости. И всегда это оговаривалось заранее.Захожу в комнату, но не вижу его. Оборачиваюсь и едва не вскрикиваю от неожиданности: его лицо напротив моего, губы сжаты в тонкую линию, глаза мечут молнии. Что, что случилось? Я нарушил правила игры? Как? Когда? Я ни черта не понимаю.—?Какого…Не давая мне договорить, одной рукой он молниеносно пережимает мне горло, не давая ни вскрикнуть, ни вырваться, разворачивая и прижимая спиной к своей груди, а другой суёт под нос какую-то тряпку. Я чувствую, как картинка перед глазами начинает плыть. Что это? Эфир? Хлороформ? Чем там усыпляют?.. Как старомодно… Достал ведь где-то… Говорят, им можно отравить, если взять слишком много… зачем ему… можно же было…Когда я снова открываю глаза, на улице уже окончательно стемнело, и очертания предметов вокруг меня расплываются, сливаясь с окружающей темнотой. Покрутив головой, обнаруживаю себя в маленькой пустой комнате, которую мы в шутку называем ?запасной?, прикованным к стулу. Металл наручников больно врезается в запястья, не давая толком пошевелить затёкшими руками. Сколько я уже так сижу? Судя по всему, не один час. Пытаюсь двинуться — и обнаруживаю, что ноги жёстко зафиксированы у ножек стула. С разведёнными в стороны коленями. Максимально беззащитно. И я совершенно точно знаю, что все эти браслеты не из секс-шопа. Эти?— настоящие, полицейские. И откуда, блять, у него столько этого барахла, он что, участок ограбил? Опять?.. Псих конченый. Щелчок зажигалки заставляет меня вздрогнуть от неожиданности. Секунда?— и тёмная фигура вальяжно выплывает из темноты, опускается рядом со мной на одно колено и выжидательно смотрит, пожёвывая тлеющую розоватым огоньком сигарету. В его чёрных глазах отражаются две чуть красноватых точки. Как у Терминатора. Жуткое зрелище, учитывая моё нынешнее положение. Он просто смотрит на меня с минуту, не произнося ни слова, а затем выпускает дым мне в лицо и отстраняется. Встаёт и с явным удовольствием хрустит шейными позвонками. Омерзительный звук. Или… это он так тонко намекает со свойственным ему идиотским чувством юмора, что свернёт мне шею?! Вот ни хрена не смешно почему-то.—?Ты больной придурок. Сейчас же объясни мне, что за дерьмо тут происходит!Рывок вперёд обрывается, толком и не состоявшись: наручники затянуты до упора, и любое движение заломленными назад руками доставляет невыносимую боль. По ощущениям кажется, что кожа на запястьях уже полностью содрана и я медленно закапываю пол сочащейся из ран и ссадин кровью. Но ведь у страха глаза велики, верно? Я стараюсь не думать о том, на что сейчас похожи мои руки, и пытаюсь вывернуться так, чтобы стало поудобнее, но вместо этого делаю лишь хуже и непроизвольно взвизгиваю. Дэйв оборачивается и смотрит на мои действия с каким-то злорадством, сложив руки на груди. Всем своим видом он показывает, что ловит кайф от происходящего. Я всматриваюсь в его лицо, слабо подсвечиваемое тусклым светом уличного фонаря, кое-как пробивающимся сквозь мутное окно, и с ужасом осознаю, что этот чёртов маньяк сейчас абсолютно чист и трезв. Разве что накурен, но простым табаком. Это значит, что он полностью отдаёт себе отчёт в своих действиях. От этого осознания всё внутри у меня обрывается. Сердце то падает куда-то в пятки, то словно стремится выскочить, продираясь выше сквозь грудную клетку, разрывая глотку. Во рту возникает неприятный металлический привкус.Дэйв смотрит на меня?— надменно, насмешливо. Переводит взгляд с взлохмаченных волос на губы, затем ниже. Пошло усмехается себе под нос. Должно быть, мысленно он уже поимел меня во всех возможных и невозможных позах. А ещё должно быть, вся помада у меня размазана по лицу большой уродливой кляксой, как у дешёвой шлюхи в конце смены. Плевать. Всё, что меня сейчас заботит,?— это возможность высвободиться и сбежать куда-нибудь подальше от него. Да хотя бы просто сбежать. Не важно куда. Потому что набить Дэйву морду и уж тем более вырубить его я всё равно не смогу, наши навыки рукопашного боя абсолютно несопоставимы. Если он сегодня в таком тёмном настроении, то все мои дневные планы только что пошли прахом. Взаимный обмен болью отменяется, сегодня вся боль?— и его, и моя?— достанется мне одному. Похоже, сегодня ночью он опасен как никогда: судя по всему, в нём снова проснулся тот самый парень из уличной банды, в своё время запугавший половину Базилдона, и это уже не шутки. Однажды я уже видел его в таком настроении. Бедолагу, опрометчиво вставшего у него на пути, увезла неотложка. Сейчас у него на пути встал я, и я не хочу думать о том, что меня ждёт. Будь что будет. Аминь, блять. I give inAgain and againОн продолжает буравить меня взглядом и вдруг резко бьёт в печень, затем ещё и ещё. Он просто молча избивает меня. Удар у него отработанный, а рука тяжёлая, как смертный грех. Дыхание перехватывает; меня бы сложило пополам, не будь я прикован к этому проклятому стулу. Отбитая печень стремительно наливается кровью и тяжелеет, и по всему телу расходятся волны боли. Кое-как продышавшись, я поднимаю на него взгляд, полный непонимания и ненависти. Слова даются с трудом:—?С-сука, больно же. Какого хера ты творишь?!—?Неправильный ответ.Он криво улыбается и без дальнейших комментариев прописывает мне в челюсть. Я снова вырубаюсь, так и не успев понять, что за дерьмо здесь происходит.Новое пробуждение влечёт за собой новый сюрприз. Теперь к врезающимся в кожу наручникам добавляется ещё и повязка на глаза. Как будто в этой темноте можно что-то разглядеть. Или уже наступило утро? Я не знаю, всё происходило так сумбурно, что я уже утратил ощущение времени. Припечатанная челюсть болит, на разбитой губе запеклась кровь. Всё тело дико ломит. Грёбанный сосуд, полный боли и страха. Я вскидываю голову, чтобы хоть как-то убрать неприятно прилипшие ко лбу волосы, и её прошивает острая боль.—?Не нужно резких движений,?— голос Дэйва раздаётся из ниоткуда и отовсюду, словно это здешние стены говорят со мной. Он тих и спокоен, и это пугает ещё больше. Лучше бы он кричал и крушил мебель. Хотя откуда ей тут взяться — он оставил в этой дыре лишь самое необходимое: кровать, два стула, шкаф в прихожей и тумбочку с огромным запасом чёрных простыней. Тут и крушить-то нечего.Раздаётся характерный щелчок, и что-то холодное уверенно касается моей шеи. Лезвие. Да твою ж мать!.. Этот псих ещё и с ножом сегодня! Я перестаю дышать и замираю.—?Let me see you stripped down to the bone,?— гипнотизирующий шёпот ядом льётся в уши, и дыхание обжигает шею совсем близко от лезвия. —?Скажи, Март, скажи, что ты не вот это вот имел в виду, когда писал те строчки.В горле у меня встаёт ком, и я его шумно сглатываю. Язык словно онемел, и я мычу что-то невнятное, боясь пошевелиться. Боясь насадиться на нож. Лезвие плавно скользит по гладко выбритой коже, иногда чуть надавливая, но не оставляя порезов. Ниже. Мягко, почти нежно, очерчивает кадык. Ещё ниже. Затем я перестаю его ощущать, но чувствую горькое никотиновое дыхание напротив. Он играет со мной и?— я уверен?— уже от этого одного получает огромное удовольствие. Чёртов извращенец. За что? Я по-прежнему ни черта не понимаю.—?Я думаю, это тебе больше ни к чему.Рубашка на моей шее натягивается и тут же с надрывным звуком опадает. В иной ситуации я бы убил его за неё, но сейчас не смею даже рта раскрыть. Всё во мне оцепенело и словно впало в транс. Сейчас я как кролик перед голодным удавом. Слепой насмерть перепуганный кролик.Я чувствую, как он срезает пуговицу за пуговицей, и с ужасом осознаю, что меня накрывает волна возбуждения. Это… неправильно. Даже на фоне всего того, что было в этих стенах в наши прошлые визиты. Щелчок зажигалки заставляет меня снова напрячься и сосредоточиться.—?Успокойся, — Дэйв надменно фыркает и шелестит одеждой. — У меня сигарета кончилась. Не буду я тебя жечь. Не сейчас. Новая порция дыма обнимает моё лицо удушливым облаком, и я закашливаюсь. Его всегда веселила моя нелюбовь к сигаретному дыму, и теперь он тихо смеётся над этой моей слабостью. Грубо берёт меня за подбородок и властно оглаживает большим пальцем губы. Затем впивается в них, вовлекая меня в горький, ядовитый поцелуй, и я отвечаю на него?— примерно так утопающий хватается за обломок скользкого бревна, когда-то бывшего частью его корабля. Как будто это?— его единственное спасение, хотя он и сам понимает, насколько призрачны его шансы. И тем не менее я отчаянно вылизываю этот горький рот и позволяю ему выпивать из меня остатки, осколки моей никчёмной души. Кажется, я даже немного постанываю. Натурально шлюха. Дэйв одной рукой держит меня за волосы, больно стягивая их на затылке и не давая опустить голову, а другой продолжает играть с ножом, вычерчивая круги на моей обнажённой груди, опускаясь всё ниже.—?А ещё у тебя встал. —?Его рука ловко расстёгивает мои штаны, не расставаясь с ножом, и уже буквально в следующую секунду Дэйв мучительно медленно проводит кончиком лезвия по всей длине высвободившегося члена, заставляя меня вздрогнуть от такого опасного удовольствия. Прикладывает холодный металл к головке. Нет, я так долго не протяну, что бы он ни задумал. Я закусываю губы, чтобы не дать себе застонать слишком громко. Господи, зачем ты создал этого маньяка, я уже даже смерти не боюсь и хочу только дойти до разрядки. — Нравится, а, Март? — Дэйв выдыхает мне куда-то в ключицу, продолжая держать меня за волосы. Проводит языком по шее, там, где должна проходить сонная артерия. — О, конечно, тебе нравится. Я чувствую, как его дыхание опускается ниже, а затем отдаляется. Внезапный удар в пах застаёт меня врасплох. Я складываюсь пополам — точнее, пытаюсь. Чёрт, как же больно. Особенно когда у тебя и без того стоит так, что всё ломит от дикого желания. —?Сегодня он тебе не понадобится. Пока я с трудом заставляю себя дышать, несколькими сильными, резкими движениями он срезает с меня штаны. Краем сознания отмечаю, что он делает это почти профессионально. Я с ужасом думаю, в чём пойду обратно. Если, конечно, переживу все эти безумные игры и выберусь отсюда.and when I dieI expect to find him laughingДэйв разворачивается и уходит. Когда его шаги совсем стихают, меня охватывает паника. Я никогда отсюда не выйду. Ни-ког-да. Этот безумец будет издеваться надо мной, пока я не сдохну здесь, в этом заброшенном здании, куда ни один человек в здравом уме и близко не сунется. Здесь как в грёбанном космосе: никто не услышит твой крик. Я буду медленно гнить, прикованный к этому чёртову стулу, а Дэйв будет как ни в чём не бывало пожимать плечами и говорить, что, наверное, я снова ?свалил в Германию к своей фрау?, пока группа будет тщетно пытаться меня найти. А потом они найдут себе кого-то другого. Кого-то, кто не будет так бесить Уайлдера тем, что не он один в группе умный и может писать нестандартные и прорывные вещи. Кого-то, кто не будет с ним спорить до хрипоты, с трудом подавляя желание раздробить ему череп. Того, кто даст ему спокойно делать то, что он хочет, и будет безучастно наблюдать, как группа, ведомая одним человеком, раз за разом выпускает однотипные альбомы и скатывается в чартах и продажах. И медленно деградирует и разваливается. От злости и бессилия захотелось разрыдаться, но всё, что у меня вышло, — это продолжать хватать ртом воздух, чуть слышно всхлипывая. Когда снова раздаётся стук каблуков, я тут же напрягаюсь. Кулаки сжимаются сами собой, и наручники неделикатно напоминают о себе, заставляя меня взвыть и прокусить и без того распухшую губу. Тихий шорох?— это Дэйв присаживается рядом со мной. К груди прикасаются ледяные пальцы. Мягко проводят по коже, опускаясь ниже. Я поднимаю голову, хотя по-прежнему лишён зрения и не могу видеть его лицо. Я не знаю, что он задумал на этот раз, и вдобавок меня мелко трясёт от напряжения, накопившегося в мышцах и разуме. Разлепляю губы, но язык почти не слушается. —?Зачем?—?Что именно?—?Всё это.Он тихо смеётся. Смех звучит очень зло, и я уже морально готовлюсь терпеть от него новые побои. Вместо этого он припадает губами к моему уху:—?Потому что ты предал меня, Март. А я так не люблю, когда меня предают. Я стерплю что угодно, но только не предательство. —?Что? Я не…В нос ударяет знакомый неприятный сладковатый запах. Уже отключаясь и не зная, суждено ли мне снова очнуться, я всё же кое-как выдавливаю из себя вскрик:—?Сколько ещё ты будешь травить меня этим дерьмом?!И всё снова исчезает в сонном мареве, окутанном недобрым смехом и табачным дымом.