Ученье и свет (как Занзас изучал русский мат) (1/1)

К очень большому удивлению всея Варии и превеликой радости Вонголы десятого настали мирные времена. Да настолько мирные, что выше упомянутая Вария осталась без работы и, соответственно, средств к существованию. Понятное дело, есть было нечего. Дни текли один за другим, а преобразованный иллюзиями Маммона в холодильник Гола Москапродолжал демонстрировать пустоту. Точнее, пару дней назад там мышь дохлая висела (то ли несчастная мышь, то ли иллюзионист все метафоры воспринимали буквально…), а теперь на правом боку холодильника красовалась полусферическая вмятина (называется, думай, что хочешь).Кто как мог, добывал провизию, не исключая и Занзаса. Конечно, вначале Маммон исправно кормил всю Варию завтраками из иллюзий, что, в последствии, было раскрыто.А послеи того хуже стало: Бельфегор безо всякого вида крови окончательно полетел мозгами и кидался на все живое без разбора, Леви постоянно пребывал в позе медитации,а Скуалло стал каким-то тихим и, о ужас, безропотно трескал манную кашу. Занзас и вовсе впал в глубокую депрессию – то ли не мог больше видеть, во что превратилась доселе грозная и могущественная организация, то ли не мог вспомнить, куда подевалось наследство Девятого. Так вот, босс Варии от голода и злости перевернул весьштаб, перетряхнул всех подчиненных и поразбивал об их головы все стаканы. В итоге понял, что разбить, а тем более погрызть больше нечего, стал грызть гранит науки.Притом «гранитом»оказался «Большой толковый словарь жаргона и ненормативной лексики русского языка». Откуда сия «библия барыги» взялась, Занзас вспомнить не мог, ибо слаб был на память, а после голодовки эта памятьи вовсе находилась в коматозном состоянии. Даже надпись на внутренней стороне обложки «Моей рыбке на долгую память» босса всея Варии ничуть не насторожила. После этого у всех представителей варийской расы появились странные, на их взгляд, прозвища.Например, Луссурия теперь откликался наудивительное прозвище «Пиздося». Как обосновал это сам босс – Зеленый Ирокез слишком много..гм, разговаривал и, ко всему прочему, отвечал за чистоту и порядок в убежище, отчего постоянно носилсяс бутылкой «Доси». «Сука», соответственно Скуалло, ибоне дает, "Блядь" – Бельфегор, который, наоборот, дает всем подряд. Бедняга Леви никак не мог смириться с обидным прозвищем «Хуй».Даже, несмотря на то, что Занзас это обосновалтакими значительными причинами, как размер, твердость характера иполная готовность к действию. Но, видимо, самого преданного подчиненноготакие объясненияне шибко устроили, вследствие чегоэлектрик всея Варии сделал попытку суицида путемсбрасывания телика в ванную. Ничем хорошим, или хотя бы, эффективным, попытка эта не увенчалась, отчего товарищ Хуйв истерике отчекрыжил себе косую челку, позабыл, что значит бриться и теперь, с хз-сколько дневной щетиной пялился в зеркало, задавая один и тот же вопрос – «Почему босс меня не люуууубит?»Маммон, услышав свое прозвище, демонстративно откинулся (не без добровольной помощи Бельфегора, конечно) из-за переполняющих душу комплексов неполноценности. А ведь «Милипиздрик» звучало не так и плохо…— Самое место мусору, — Безо всякой скорби в голосе заявил Занзас, бросая трупик Вайпера в выгребную яму.Поминки не устраивали, ибо поминать было нечем.Вкупе с обуванием Маммона в белые тапки произошло и еще одно не менее печальное событие: иллюзия холодильника рассеялась и с грохотом разлетелась по кухне грудой металлолома. Именно эту самую груду Луссуриясволок в пункт приема металла, где в это же время в находящемся по соседству строении пункта приема стеклотары Скуалло сдавал бутылки. Контингент приемного пункта Супербию совершенно не радовал, а витавшие в воздухе миазмы постоянно навевали мысль о противогазе. Или, на худой конец, хотя бы марлевой повязке.— Что, друг, тоже жизнь не сахар? – Обратился к беловолосомустоящийперед ним в очередипропитый бомж. Мечник брезгливопоморщился: мылся нежданный собеседник еще при начале власти 8-го Вонголы, а сегодня на завтрак, должно быть, закусил тухлой крысой. Бич, сочувственно похлопав Скуалло по плечу вымазанной в какое-то безумно вонючее и жирное дерьмо рукой, продолжил:— Плащик-то хороший, кожаный. Ты б его продал – больше бы денег было.Блондин, готовясь вот-вот сблевать себе на ботинки, неожиданно оскалился во всю ширину челюсти. Иногда, как говорил Занзас, даже от мусора бывает толк.Как истинная сука,Скуалло решил, что продать плащик стоит, вот только никак не свой. А потому, сперевиз гардеробабоссаодин из самых дорогих костюмов, удачносбагрил его какому-то узкоглазому мужику, заверив, что костюмчиквоспроизведен никак не народине Чая.

Бельфегор не хуже Скуаллооправдывал свое прозвище. Сперва он, по примеру мечникасволок какое-то тряпье у Луссурии. Но, рассмотрев, пришел к выводу, что на такое толькошлюхи польстятся и, понятное дело, много за сие не выручишь.Потому, разозлившись, принц-потрошитель исполосовал сворованное тряпье на разноцветные ленточки и отправился на подвиги. По пути забрел в некую подворотню, где столкнулся с каким-тоанорексичным трансвеститом, прирезал беднягу аки джигит молодой барашка, и так одурел от вида крови, что напялил на себя шмотки невинно убиенного и отправился искать приключений.А они, ясное дело, не заставляли себя долго ждать:дорогу преградиладорогая тачка… порешивжелающих «снять девочку», его ебнутое высочество сволок все, что было ценного.

Что до остальных представителей Варии, то они старались зарабатывать на жизнь менее извилистыми путями: Луссурия подрабатывалв каком-то особняке горничной, а Леви в супермаркете охранником. И только Занзас продолжал грызть гранитнауки, даже не замечая, что гардероб изряднообнищал, апо всемуштабу разбросаны лифчики, чулки и косметика…