Та самая история (1/1)

Это было глупо и закономерно, что все так заканчивается. С чего все началось? О, у нас с Мануэлой было кое-что общее.Для начала, мои родители тоже умерли, и я осталась на попечении старенького дедушки, который почти ничего не слышал и отдал меня в интернат, чтобы мной занимались более смышленые воспитатели, чем он. Он был всегда добр ко мне, и то, что я попала в интернат, было действительно лучшим вариантом.Майнхардис попала в интернат также после смерти родителей.Я в бытность ученицей терпеть не могла казенные порядки и поклялась себе, что никогда не буду их усугублять. Став учительницей, я смогла соблюсти этот обет.Майнхардис?— ранимая девушка, пережившая утрату, в один момент привязалась ко мне. Это вполне объяснимо, пусть и звучит как бахвальство: я никогда никого не обижала, в отличие от директрисы и ее верной подданой Раккельт.Я в свое время тоже привязалась к одной из преподавательниц, правда, она была невероятно строгой, но я находила неуловимый шарм в ее манере язвить. Однако, я боялась попасться ей на глаза. Тогда-то и осознала, что мне придется стать учительницей?— в брак я не вступлю, жизнь с мужчиной мне казалась неприемлемой. Мне стали нравиться женщины, следовательно, останусь фройляйн навсегда, и мне придется работать в школе.Но я никому и никогда не говорила этого. Да, у меня были отношения с двумя такими же, как я. Именно к таким, как я, я спешно уходила по воскресеньям. Майнхардис напрасно боялась, что когда-нибудь я не вернусь: у меня выбора не было.Майнхардис…Когда мы встретились на лестнице, я к ней ничего не почувствовала. Только интерес как к одной из будущих учениц. Автоматически я оценила ее фигурку сзади?— красивая. А потом я стала замечать, как она смотрит на меня во время уроков. Не хотела верить, но понимала, о чем говорит этот взгляд.Я тоже боялась отвечать той своей строгой преподавательнице, боялась больше остальных.Мне довелось увидеть многих девушек в стенах интерната. Большинство было ?с гнильцой?. Нет, конечно, есть такие, как Вестхаген, забавная веселушка, есть и Вальцоген, посерьезнее, но тоже далека от интернатских идеалов. А еще была Мануэла, всегда серьезная и, главное, искренняя.Где можно найти искренность в интернате? Фальшь и лицемерие процветали и благоухали.И тогда-то я стала ждать, когда настанет минута поцеловать Мануэлу в лоб. Я подолгу держала ее лицо в руках, молясь, чтобы остальные ничего не заподозрили. Во время вечернего душа я стеснялась пройти мимо нее?— казалось, не она раздета, а я. Тысячу раз я видела девушек, принимающих душ, но никогда не смела опускать глаза за занавеску Мануэлы.А потом была эта репетиция… Мануэла играла какого-то жуткого неврастеничного Ромео, и меня разбирал смех на это смотреть. Ситуацию надо было исправить, и я позвала ее порепетировать на перемене.Чудом удалось не смеяться при первой попытке разыграть один из эпизодов. Нет, так быть не могло. Это даже не пародия, это хуже.И вот мы стоим уже так близко, и я не смею отодвинуться, чтоб не сбить ее восторженную неплохую декламацию, и Мануэла в порыве эмоций приближается ко мне… и я понимаю, что именно произойдет сейчас.Она нежно, как настоящий влюбленный Ромео, целует меня. Я закрываю глаза и ни о чем не думаю. Затем она разрывает поцелуй, но мне определенно мало. Лишь шум в коридоре заставляет отстраниться.Мануэла обнимает меня?— она здесь ведущая. Она утыкается носом мне в шею, а я боюсь отпустить ее. Только звонок (кто его вообще дал так рано?) заставляет разжать объятия, но отпустить ее совсем я не могу.—?И это Ромео? —?я пытаюсь как-то сгладить ситуацию, но сглаживать тут нечего, это новый уровень, и ничто не будет прежним.Девочки врываются в класс, и мне приходится лицемерно ругаться на Мануэлу.В другой раз, когда у нее изорвалась сорочка, я отдала ей свою?— мне нельзя было показывать своих чувств?— а сорочка стала чем-то вроде извинения. И тогда Майнхардис бросилась целовать мне руку. Я потребовала прекратить исключительно из-за правил морали.Я не просто так вспомнила эту историю. За прошедшие девять лет я почти ее забыла?— перемена работы, затем перевернувшая все вверх дном война.Но теперь после войны все должно было наладиться. Должно было, возможно, у кого-то и вправду наладится, но не у меня. Потому что я шла по бедному исстрадавшемуся Потсдаму?— в интернате поручили мне купить две новые керосиновые лампы. Теперь все на плечах учителей?— нет денег на швей и прочих.—?Фройляйн! Фройляйн фон Бернбург! —?раздается очень удивленный голос. Я оборачиваюсь?— и цепенею. Мануэла. Собственной персоной. Цветущая девушка, хоть и худая, но глаза горят как тогда, на декламации.Я молчу, да и что тут сказать? Все в один момент вспомнилось и предстало в ярких красках. Как будто не было девяти лет.—?Мануэла, здравствуй… Как ты?—?А вы, вы как?!Не прошло. И, похоже, у меня тоже не прошло. Мой влюбленный Ромео снова здесь.—?Я снова в интернате, после войны столько сирот появилось, не представляешь.—?Вы… Господи, как я боялась за вас,?— всхлипывает она и бросается мне на грудь. Как тогда, она утыкается носом мне в шею. Теперь можно, после войны это привычное зрелище. С трудом удается выудить из нее, что тетя ее умерла и оставила ей в наследство небольшой домик, а все остальное состояние попросту обесценилось. Сейчас Мануэла работала стенографисткой, а сегодня начальник дал ей выходной, потому что уезжал куда-то в Дюссельдорф или какой-то город рядом с ним.—?Фройляйн фон Бернбург… можно я вас буду так называть?—?Конечно. Я осталась фройляйн.Облегчение видно на ее лице.—?Приходите ко мне завтра. Завтра. Воскресенье, красивое платье, все как всегда… —?бормочет она.Теперь можно. Я прошу ее продиктовать адрес. Завтра я буду у нее.