Головокружительный провал или новый член семьи (1/1)

Итак, прошла неделя с момента заселения Линдеманнов. Несмотря на все происки Вилле Херманни, семья даже не думала освобождать помещение! Привидение, испробовав все, что только можно, забилось к себе на чердак и не выглядывало оттуда вот уже третий день, стыдясь своего недавнего оглушительного провала. *** Одно из подсобных помещений зернохранилища, которое уже давно переделали под кабинет, занял Линдеманн-старший, работая там в основном по ночам, пока Готлиб спит и в доме тихо. Археологу предстояло написать очень важную, длинную статью для научного журнала. Разумеется, тишина была относительной, потому что Вилле Херманни-то не засыпал никогда. Как и в тот, теплый для октября, поздний вечер. Тилль, по обыкновению, был у себя, из-за необычайно несносной духоты мужчина открыл форточку. Ученый ушел в свою работу с головой: то и дело зачеркивая, правя, перенося текст с черновика в ноутбук и обратно, обращаясь к одному справочнику, другому, своим ранним трудам, но выходила какая-то нелепица. А сроки, тем не менее, поджимали: сдавать рукопись в редакцию нужно уже через неделю, но и с такой откровенно заезженной, высосанной из пальца белибердой, там и делать нечего?— все-таки профессор дорожил своей репутацией. Но и в этот раз мужчине не суждено было закончить свою статью. Вдруг створка форточки скрипнула. Линдеманн не обратил на это совершенно никакого внимания, в комнате вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрежетом ручки о бумагу и треском вырываемых листов. Но это продлилось недолго. Из приоткрытой форточки склизкой, бледно-зеленой змеей выползла длиннопалая, трясущаяся, мертвецкая худая рука в каких-то отвратительных царапинах. Щелчок шпингалета?— окно нараспашку. Ветер, пусть несильный, сразу же сдул исписанные и исчерченные вдоль и поперек листы с письменного стола, заставив ученого наконец повернуться. Перед ним предстал совершенно обнаженный, синюшно-бледный, высокий, с огромными стеклянными глазами и спутанными развивающимися волосами-паклями, прикрывающими зияющий, разлагающийся рваный шрам на длинной шее, мертвец, чьи огромные фиолетовые губы изогнулись в безумном, полузверином оскале, обнажив длинные ни то волчьи, ни то тигриные клыки. Он медленно, скрипя половицей, почти вплотную подошел к профессору, который все также сидел, скрестив руки на груди и фамильярно закинув ногу на ногу, оглядывал ?незнакомца? равнодушными, усталыми глазами. И лишь когда длинные, довольно полные пальцы вампира коснулись его плеч, а острые зубы оказались у самой шеи, Линдеманн, глубоко вздохнув, наконец, заговорил: ?— Вилле Херманни, Вы?— самое нестрашное, неизобретательное, предсказуемое, скучное привидение, наверное, из всех, которые вообще существуют. Не знаю, откуда такая бешеная популярность, вот честно,?— Вилле резко отпрянул, вопросительно уставившись на ученого. Тот немедленно продолжил,?— Но, знаете ли, радует то, что хотя бы начитанное. На сей раз Вы?— булгаковская Гелла*? Я не ошибся? Прекрасный образ! Даже лучше утопленницы из 217-го**, что была позавчера, и вчерашнего гоголевского Черта***. Браво, любезный, бра-во! Одно замечание: эффектнее было бы подлететь ко мне, а не подойти, ну для полноты образа. А так, все сладости на Хеллоуин были бы ваши! А теперь убирайтесь-ка к себе на чердак и не мешайте работать. Но Вилле Херманни сделал вид, что не услышал или не понял замечаний профессора, и с громким, не своим, высоким, сумасшедшим хохотом, от которого его лицо исказила совершенно безобразная гримаса, впился ученому в шею. ?— О, Вилле, перестань, серьезно. Мы же оба знаем, что ты?— нематериален, а иллюзию этой самой материальности создавать ты, по-видимому, так и не научился, потому хоть до посинения кусайся, у тебя ничего не выйдет. И чем только полтора века занимался? Вообще непонятно. Да о чем мы говорим? Ты даже исчезнуть не смог тогда на чердаке, когда Готлиб тебя нашел, да еще и нюни распустил! Не стыдно? Меня мои студенты больше боятся, чем мы с Готлибом тебя, а ты?— призрак! Так это?— одно название. Так что, катись-ка ты, голубчик, к себе на чердак и новенькое что-нибудь придумай. А мне работать надо. —?Вилле Херманни совсем опечалился, сделавшись практически прозрачным из вполне себе реального, красочного, на первый взгляд, монстра, отступив от Тилля и повиснув в воздухе перед столом, потупив взгляд и опустив лохматую голову, как незадачливый двоечник, получивший нагоняй от отца. ?— И оденься, бессовестный?— все-таки тут ребенок маленький,?— и тут Линдеманн сделал замечание, окончательно опустившее самооценку духа,?— Никакой ты не призрак, ты?— ДОМОВОЙ! Этого хватило, чтобы принявший свое обличье Вилле, вылетел из комнаты, как пробка из бутылки, по дороге сбив кувшин, который с шумом раскололся. ?— И домовой, ты мягко говоря, так себе?— один мусор от тебя,?— вдогонку добавил Тилль, но малютка уже был на чердаке. *** ?— Мурррр… мяу! Малютка Вилле Херрррманни, ну что? Как твои дела? —?в маленькое окошко на чердаке прошмыгнуло что-то, что походило скорее на неудачно сшитую младшим школьником поделку на уроках труда, нежели, чем на кошку. Морда животного сплющена настолько, что казалась вдавленной, в профиль?— и вовсе обрубленным. Пасть зверя из-за этой самой приплюснутости всегда приоткрыта, а из нее торчали необыкновенно кривые,?— веером, мелкие зубки и два клыка, подпирающие черную верхнюю губу. Круглые глазищи болотного цвета выкатились настолько, что практически наползли на кривой, почти исчезнувший черный носик. Проволоки-усы торчали в разные стороны, как какие-то антенны. Большая для кота голова нелепо нахлобучена на коротколапое, толстохвостое, но при этом, довольно тощее меховое туловище какого-то трехцветного, совсем не кошачьего, а скорее?— волчьего или ондатрового серо-черно-бежевого окраса, посыпанное, будто инеем, белыми, словно седыми, жесткими, как у собаки, шерстинками. ?— Не называй меня малюткой! —?огрызнулся ворчливый дух. ?— А впрррооочем… мур мяу, я и сама все прекрррррасно вижу,?— мурлыкнула кошка и мягко спрыгнула с окна на треногую, покосившуюся табуретку. ?— Исчадие! У меня все отлично! ?— Мурррррр, потому ты нахооохлился, как мокрый воробей, и пылишься тут с этой всей рррррухлядью вот уже какой день подряд. Так вы?— призраки поступаете, когда вам хоррошоо, ммм? —?не унимался говорящий зверь, крутя по сторонам своей круглой головой. Вилле, вздохнув, промолчал. ?— Ну вот ты срраааавни: кому из нас хуже? Я заключен в тело коооошки, даже не кота, а кооошки! Да еще какоооой… Меня при жизни звали Микко, а теперь Исчадием. Да и по-другому не назовешь?— взгляни на меня. Но я же тут не ною…мур мяу. Прекрати уже и радуйся жизни!.. Ну не совсем жизни, но все же. А ты все жильцов вытрррравливаешь. Да ну их! Живут они и живут, да еще и коммуналку оплачивают, муррр! Иначе бы эту твою башню давно бы уже снесли, безмозглая твоя башка! ?— Не снесли бы! Она?— исторический объект, понимаешь ли,?— привел аргумент дух. ?— Угу… А я?— Людовик вторррооой,?— усмехнулся зверь. ?— Заткнись! И помоги мне лучше! ?— Эх… тут ему помоги, того?— спрроооовадь, пятого?— напугай, десятого?— прррроучи… Мур мяу! Сам-то ты что можешь? И пррррравильно тебя домовым назвали! ?— Я тебе! Брысь! —?Вилле замахнулся каким-то цветочным горшком в зверя, но кошки уже и след простыл. *** ?— Папа! Ты посмотри?— это же кошечка! Давай оставим ее себе? Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Я сам буду за ней убирать. Честное слово! —?Готлиб, не успев выйти из машины, побежал сломя голову к порогу башни, у которого семью поджидала диковинная зверюга. Кошка сама пришла в некое недоумение от столь восторженного приема: ведь обычно простые люди, при ее виде, удирают, сверкая пятками, выкидывают за шкирку со дворов, а кто даже и крестится, а тут малявка чуть ли не целует, схватив на руки, да еще и умоляет отца оставить! Тилль, загнав автомобиль в гараж, не спеша, самодовольно улыбаясь, подошел к сыну, прищурившись взглянул на вовсю брыкающегося у него в руках найденыша. ?— Фу, какое гадкое животное,?— проговорил он. ?— Нет! Пап, она?— красивая, правда, мордочка у нее страшненькая! —?защитил зверя Готлиб. Линдеманн, сделав еще более подозрительное и самодовольное выражение лица, обратился к кошке: ?— Вилле Херманни, да Вы делаете успехи?— шерсть как натуральная! И, о боги, вы-таки материализовались! Я Вами горжусь, честное слово?— зверюга из Вас преомерзительная вышла! Вылитый Вы?— даже нос курносый! Теперь можете напугать, к примеру, ворону, а если уж очень повезет?— подслеповатую старушку. И прекратите, наконец, царапать Готлиба! —?Линдеманн выхватил кошку из рук сына. ?— Да папа, перестань?— он тебе уже повсюду видится. А это?— кошка! —?И будто в подтверждение слов мальчика, с чердака полетел очередной цветочный горшок, вдребезги разбившись о дорожку. ?— Пожалуй, ты прав,?— вздохнул Линдеманн, поставив животное на землю. Мужчина даже несколько огорчился, что кошка?— не Вилле Херманни, в очередной раз пытающийся напугать их с сыном. Тилль с некоторым недоумением и даже страхом осознал, что за последние пару дней успел соскучиться по несносному духу и его нелепым попыткам выгнать их с ребенком из дома. И на самом деле, он нашел своего ?домового? очень даже симпатичным ?при жизни юношей?. Да и зверя он тоже решил оставить: все-таки пообещал сыну, что как только они переберутся из съемной квартиры в свое жилье, то разрешит ему взять питомца. ?— Ну заходи, Страшилка,?— профессор открыл дверь, и кошка тут же забежала в дом, а за ней с топотом слоненка, вприпрыжку влетел Готлиб, на ходу поправляя очки.