Эпилог (1/1)

ЭпилогКацуки сидел на стуле и весь был какой-то растрепанный и растерянный. Взъерошенные волосы, очки, неуверенная улыбка, просительный взгляд. Отабек глубоко вдохнул и выдохнул.— Простите, капитан, но пока не имеет смысла говорить с ним, уверяю вас, — увещевал доктор — какое-то там светило, едва ли не академик. — Это ретроградная амнезия как она есть. Он помнит свою жизнь только до двадцати трех лет. Он даже русского языка не знает больше.— Вы уверены, что он не врет? — спросил Отабек не в первый раз. И не в первый раз доктор, подавив вздох, ответил:— Разумеется, капитан. Есть способы это проверить, и мы их все использовали.Отабек кивнул. Про себя он думал, что допросить Кацуки все-таки надо — но не сейчас, сейчас он и сам был в этой больнице не более чем пациентом.Он кивнул паре полицейских, что караулили дверь в палату Кацуки, и пошел прочь. У второй палаты, тоже охраняемой, на мгновение замер. Серебристые волосы Никифорова притягивали взгляд.Вот кого он точно не сможет допросить. Виктор Никифоров находился в коме. Возможно, скоро придет распоряжение его отключить. Вполне себе наказание за совершенные преступления.Морщась, Отабек спустился на три этажа ниже, в травматологию, где ему и полагалось быть. Настроение было мрачным. Не то чтобы ему не по душе было, что Кацуки и Никифоров остались живы — ему не нравилось убивать и не хотелось, чтобы Юра тоже оказался убийцей. Но Кацуки… амнезия… Отабек ему не верил.Он открыл дверь палаты — и замер.На его кровати спал Юра. Он свернулся клубочком, как кот, тусклые солнечные лучи, просачивающиеся в окно, запутались в его светло-золотых прядях, и Отабеку на мгновение показалось, что его ударили под дых.Юра был так восхитительно хорош, что Отабек сам себе не верил. Как в этом проклятом автобусе, обреченном на гибель вместе с Отабеком и двумя десятками пассажиров, оказался бесстрашный, ловкий, умелый, красивый Юра Плисецкий? Чем Отабек это заслужил?Прерывисто вздохнув, он присел на кровать рядом с Юрой, коснулся рукой волос. Юра немедленно приоткрыл один глаз, потом зевнул и неспешно потянулся.— Ты кот, — сказал Отабек, улыбаясь.— А ты ходишь неизвестно где, — недовольно проворчал Юра и сел. — Ты в постели должен лежать, так-то!— Что уж, и встать нельзя?— Я слышал, что людям с сотрясом — нельзя.— У меня не сотряс, а подозрение на него, — возразил Отабек. Он все еще разглядывал Юру — теперь с легким беспокойством. Тонкая кожа вокруг глаз была припухшей и синеватой, белки — в красных прожилках. Отабек протянул руку, провел пальцем Юре под глазом.— Плохо спал?— Ммм, — Юра поймал его запястье, потянул на себя, и Отабек, подчиняясь, забрался на кровать, уселся рядом. — Кошмарил всю ночь.Отабек привлек его ближе. Юра устроился у него между ног, откинулся спиной на грудь, тут же снова выпрямился:— Ребра не прижал?— Нормально все, Юр, — ответил Отабек, снова привлекая его к себе. — Что снилось? — спросил он в ухо.— Дорога, — ответил Юра. — Как она кончается. Голос его слышу, — Юра крупно вздрогнул. — Жилет со взрывчаткой снится, как он на мне. Или на тебе, а я рычаг не могу удержать. Рука слабеет, слабеет… — Юра откинулся головой ему на плечо и уткнулся лицом в шею. Отабек обнял его крепче.— Это нормально. Мне тоже всякое снится временами, а я давно всем этим занимаюсь. Это пройдет. Хочешь поговорить с психологом?Юра фыркнул, пустив волну мурашек вдоль хребта.— Не. Хочу спать не один, — он чуть повернул голову, лукаво глядя на Отабека. — Уверен, это поможет.— Может, — Отабек пальцем обвел его губы. — Выстрел не снится?— Ммм? — Юра легко прихватил палец губами и тут же выпустил, но Отабека все равно бросило в жар. — Выстрел?— Ну да, — голос прозвучал хрипло. — Ты же стрелял в Кацуки.— А, — выдохнул Юра и коснулся губами Отабекова подбородка. — Это меня вообще не парит.— Ты чудесный, — сказал Отабек, не думая.— Сам такой, — ответил Юра и поцеловал его. Отабек ответил — он хотел просто поцеловать, с Юрой было офигительно классно целоваться, и, наверное, с ним было классно и все остальное, но они находились в больнице, в палату кто-нибудь мог войти, и ничего серьезнее поцелуев Отабек делать не собирался…Пока Юра не застонал под ним, протяжно, сладко, и от этого звука что-то в голове у Отабека будто замкнулось.Хрипло рыкнув, он лизнул Юру в шею, и тот запрокинул голову, подставляя горло. Потом вдруг вырвался, отстранился, рывком сдернул с себя футболку и снова прильнул, цепляясь рукой за загривок Отабека, заглядывая ему в глаза с веселой жадностью.— Быстрее, — выдохнул он.— Гонщик, — упрекнул, улыбаясь, Отабек. И снова прижался губами к длинной белой шее, а от нее перешел к плечам, к этим точеным плечам, на которые он западал еще вчера.— Кто бы… — задыхался Юра, — кто бы говорил. Кто вчера гнал… лапал меня…Застонав, Отабек прикусил ему ключицу.— У меня был стресс… — прошептал он и скользнул ниже, по впалому животу до пупка, и Юра выгнулся под ним.— Бек… ты возмутительно крутой, ты знаешь?— И это ты мне говоришь, — пробормотал Отабек, стягивая с Юры штаны. — Ты вел автобус… стрелял… выползал из жилета, как Гудини…Юра засмеялся и тут же длинно застонал, когда Отабек на пробу лизнул головку его члена.— Бек, Бек, что ты делаешь?..— Гоню, — пробормотал Отабек. — Ты же не против?Он не знал, каким образом Юра ухитряется одновременно смеяться и стонать. Он облизывал его член, забирал в рот, сжимая ствол губами, и Юра гнулся, чуть не вставая на мостик, стонал в голос — и смеялся, будто золото рассыпал. Руки его то сжимались у Отабека в волосах, то мягко перебирали пряди, от него дышало жаром. Отабек ловил его дрожь губами и руками, и трахал ртом, не отпуская, забирая себе — у страха, у жуткой гибели, у чужой злой воли. Мой — он впивался пальцами в бедра, удерживая бьющегося Юру на месте; мое — скользил ладонями выше, обхватывал талию, тянул к себе, и Юра раскидывал длинные ноги и выстанывал имя Отабека.Когда он кончал, Отабек поднял голову, чтобы видеть. Юра кусал губы и закрывал глаза рукой, словно ему мешал свет, и это показалось Отабеку невыносимо — он прижался к члену Юры своим и обхватил их оба рукой, помогая Юре и догоняясь сам; наклонился над ним, отводя Юрину руку от лица. Тот вскинулся, вцепившись пальцами ему в затылок, и поцеловал.Отабека скрутило, сжало, утянуло — и вышвырнуло на поверхность, опустошенного и счастливого.— Как будто все-таки взорвались, — невнятно пробормотал Юра. И добавил почти без паузы: — Я хочу еще. Ебешь ты, наверное, божественно.Отабек обнял его, прижал к себе. Что-то будто толкалось в нем, в груди, в горле, что-то теплое, ласковое. Да я счастлив, понял вдруг Отабек.— Юр, поедешь со мной в Алматы?— Ммм? — кажется, Юра снова спал. — А что там?— Мои родственники. Хочу отпуск взять и съездить.— Давай, — Юра зевнул. — А они не будут мешать нам трахаться?— Нет, — Отабек улыбнулся в золотистую макушку. Его тоже клонило в сон.— Окей тогда. Но сначала к деду.— Само собой.Они замолчали, и Юра почти сразу же задышал легко и сонно. Отабек натянул на них одеяло.Где-то в глубине души точила червячком тревога. Отабек лежал, перебирая волосы Юры, и смотрел в потолок.Нет. Он не позволит этим мыслям омрачить свое счастье. Сейчас все хорошо, опасности нет. Юра зато есть. И будет рядом, и Отабек не позволит, чтобы с ним что-то случилось.Он обнял Юру крепче. И незаметно для самого себя соскользнул в сон.***— Назовите ваше имя, пожалуйста.— Кацуки Юри.— Чем вы занимаетесь?Он бледно, неуверенно улыбается.— У моих родителей маленький бизнес… собственный отель. Я думаю помогать им… после того, как моя карьера не задалась.— Карьера?— Да, — в этот раз улыбка грустная. — Я занимался фигурным катанием, но не очень преуспел.— Какие вы знаете языки, кроме родного?— Я немножко говорю по-английски.— Русский? Испанский? Китайский?— Нет, что вы, откуда!— Вам знакомо имя Виктора Никифорова?Вежливо склоняет голову.— Простите, нет. А кто это?— Отабек Алтын?— Боюсь, что нет.Ассистент хочет спросить что-то еще, но старший, профессор, кладет ладонь ему на предплечье, слегка качая головой. Юри смотрит на них с вежливым, слегка рассеянным интересом.Глубоко внутри он медленно, со вкусом, вскрывает их обоих и вынимает им сердца.Но это так, аперитив. Главное блюдо у него другое.— Вы знаете, какое сегодня число, господин Кацуки?— Ммм, нет, не уверен.— А год?Он смешно — это должно быть смешно — округляет глаза и рот.— Год? Что вы имеете в виду?Они объясняют. Они не рассказывают ему о том, какой он крутой международный террорист — как верно с их стороны, но немного грустно, Юри бы послушал.Ему показывают Виктора. Это еще одна проверка, и Юри выдерживают ее с честью — он смотрит на распростертое на кровати тело с легкой равнодушной грустью и жалостью, хотя внутри он скулит от отчаяния и боли и больше всего на свете хочет подползти к кровати, схватить эту безвольную, но такую совершенную руку, и держать, и звать Виктора, пока тот не откроет свои самые прекрасные на свете глаза, не посмотрит на Юри, не улыбнется ему…После его наконец оставляют одного. Не считая, разумеется, охраны за дверью и камеры, которая наверняка тут где-то есть. Он лежит на кровати, бродит по палате, пьет принесенный медсестрой чай — омерзительная бурда из пакетика. Он смотрит в окно. Оно запотевает от дыхания, и Юри позволяет себе маленькую слабость — чертит на стекле иероглифы и знаки катаканы. Все равно он стоит так, что камере не видно, что он там пишет.Он пишет, смотрит на надпись, улыбается счастливо. И стирает ее одним движением руки.Все равно она горит в его голове, выжженная огненными буквами.?Ты труп, Юрий Плисецкий?.