II часть (1995-1996 гг.) / 6 глава (1/1)

6Утро первого дня июля было дождливым и жарким. Укрывшись под козырьком у входа в больницу, Керри сжимала в руках бумажный стаканчик с кофе и сосредоточенно наблюдала за пузырящимися в лужах дождевыми струями.Я не продумывал заранее, о чем именно я предложу ей поговорить, но стоило Керри с наслаждением отпить из своего стаканчика дымящийся напиток, как в моей голове, словно частички мозаики, сложилась яркая и четкая картинка-воспоминание.– Помнишь, как мы в июле 80-го поехали в Майами на моей машине? – торопливо заговорил я, едва приблизившись, чтобы не дать Керри времени послать меня к черту или сбежать. – Стояла адова жара. Вот как сейчас. Мне казалось, что я расплавлюсь в этой раскаленной и душной жестянке, а ты на каждой стоянке и заправке покупала себе горячий кофе. И выглядела такой счастливой, когда пила, что у меня возникали сомнения, уж не выдумал ли я это пекло. Но я смотрел на других людей, обливающихся пóтом… потóм на тебя… и думал о том, что либо это я – распоследний слабак на планете, либо с тобой и твоим организмом что-то не так.Керри опустила глаза на стаканчик в своей руке, чуть смущенно улыбнулась мне и кивнула. Дождь усилился, и чтобы не вымокнуть, ей пришлось отступить от отскакивающих от асфальта капель, а когда волосы Керри коснулись моего плеча, потому что я не двинулся с места, чтобы освободить для ее маневра пространство, я улыбнулся в ответ на ее улыбку и сказал:– А помнишь…Яростно орудуя расческой, Керри оборачивается на звук захлопнувшейся двери, вместо приветствия раздраженно хмыкает и возвращается к своему занятию, а именно – продолжает нещадно терзать влажные после душа волосы.– Ничего не хочешь спросить? – первым заговариваю я, с наслаждением стягивая насквозь промокшую от пота футболку. Плечики Керри приподнимаются, и она не удостаивает меня ни ответом, ни взглядом. – Небольшая проблема с карбюратором. Уже к обеду…Керри не дает мне договорить. – Обеду?! – Ее буквально подбрасывает в воздух от гнева, и соскочив с кровати, она с расческой наперевес угрожающе двигается в мою сторону. – У нас были деньги на самолет…– Правильно, – примиряющим голосом начинаю я и на всякий случай захожу за обшарпанное кресло – единственный предмет из убогого арсенала меблировки гостиничного номера, где я мог укрыться от гнева Керри. Я знаю, что в таком состоянии она вполне способна швырнуть расческой мне в голову, поэтому стараюсь не делать резких движений и тщательно подбираю слова. – Я не хотел, чтобы мы тратили на перелет те деньги, что подарил тебе твой отец…– Ну да! Потому что хотел, чтобы мы потратили их на ремонт твоей колымаги и хорошенько поддержали деньгами владельцев придорожных мотелей! – Нет, потому что я хотел, чтобы мы могли задержаться в Майами подольше…Лицо Керри перекашивается от моих слов. Отбросив за спину волосы, она делает еще шаг по направлению к моему укрытию и надрывно смеется.– Я не верю, что мы доберемся туда до сентября! – высоким и громким голосом произносит она, и я вижу, как белеют костяшки ее пальцев, сжимающих расческу, словно смертоносное оружие.– Мы в пути только три дня… – говорю я, и, еще не закончив фразу, понимаю, какой ужасной ошибкой было собственноручно ?подсадить? Керри на ее излюбленного конька в нашей буквально сотканной из нанизанных друг на друга неудач и остановок поездке. – Ты сказал, что дорога займет ?полтора дня, не больше?! Ты сказал, что ехать на машине будет ?куда интереснее?, чем лететь на самолете, – продолжая говорить, Керри, так и не выпустив свое ?грозное оружие?, делает пальцами характерный жест, обозначающий кавычки, и медленно продвигается в мою сторону. – Ты сказал, что мы ?будем общаться, наслаждаться обществом друг друга и много повидаем?. И ты знаешь, я ?повидала? уже три мотеля, один кошмарнее другого! Кстати, если бы я боялась тараканов, я бы тебя убила. Но! Так как их боишься… прости, – еще один характерный взмах пальцами для обозначения кавычек, – ?не любишь? ты, а не я, желаю тебе приятного посещения душа! Я насчитала их там пять, потом сбилась и решила, что ты справишься с этой задачей куда как лучше. Только не ори и не зови меня, чтобы я их убила. Тараканы, в отличие от тебя, ни в чем передо мной не провинились.Я не выдерживаю первым, но уже в следующую секунду Керри присоединяется к моему хохоту. Перебравшись через кресло, я подхватываю ее на руки и, когда мы падаем на кровать, ее волосы расплавленным золотом разливаются по подушкам.– Как человек может быть таким красивым? – шепотом выдыхаю я и, осторожно приспустив лямку ее бюстгальтера, прикасаюсь губами к ключице Керри. Она восхитительно пахнет свежестью и апельсиновым гелем для душа, и мне кажется, что в удушающем пекле этого бесконечного дня мне удалось испить бодрящей, прохладной влаги из живительного источника. Наверняка подобные чувства испытывает при виде оазиса заплутавший в пустыне путник. Мой ?личный любимый оазис?, по счастью, не является миражом, и я, истосковавшийся за день по поцелуям Керри, припадаю к ее губам, а она, мгновенно забывая о недавней ссоре и о ее причинах, раскрывает мне навстречу объятия и губы. Я заставляю себя оторваться от сладкой, желанной плоти, только чтобы избавиться от лишней одежды; и, отстранившись от ее губ, я встречаюсь взглядом с сияющими глазами Керри и, испытывая легкое головокружение, мучительно-медленно погружаюсь в затягивающие глубины двух бездонных зеленых омутов. Ее пальчики первыми дотягиваются до молнии моих джинсов, и она улыбается мне той особой улыбкой, завораживающая магия которой заставляет мое сердце учащенно забиться. За одну такую улыбку можно продать душу и без сожалений расстаться с жизнью, можно совершить героический поступок и смело шагнуть на эшафот, можно полететь в космос, можно сдвинуть горы, голыми руками сразиться с диким зверем… Подобная улыбка бесценна, ибо ее невозможно купить за деньги, а единственная достойная этого сокровища цена – любовь. Непослушными пальцами я тяну вниз хлопковую ткань ее трусиков, и не впервые мне приходит в голову мысль, что именно от такого счастья умирают. Умереть в объятиях Керри совсем не страшно, только немного жаль. Жаль – никогда больше не провести ладонью по теплой и нежной глади ее животика. Жаль – лишиться возможности целовать эти податливые сладкие губы. Жаль – не тонуть снова и снова в бездонной зелени ее глаз. Жаль – не видеть, как ослепительно-ярким пламенем вспыхивают в солнечном свете ее волосы. Жаль – не зарываться пальцами в их шелковистую мягкость. Жаль – не говорить с ней. Жаль – не увидеть совершенство ее улыбки. Жаль – не услышать ее смеха. Жаль – расстаться с ней хотя бы на одно мгновение! И я вновь припадаю к ее губам, словно к источнику с живой водой; я знаю, что не умру, что ее поцелуи воскресят меня, возродят, вдохнут в меня жизнь. Я провожу ладонью по теплой и нежной глади ее животика. Я зарываюсь пальцами в шелковистую мягкость ее волос. Я шепчу ей на ушко слова любви, умираю и возрождаюсь к жизни, слыша ее тихий счастливый смех и видя ту самую, особенную, улыбку на ее губах.И только утром, одеваясь, чтобы отправиться в автомастерскую, я обнаруживаю в кармане джинсов припрятанный прошлым вечером гостинец для Керри. Улыбнувшись, я окликаю ее по имени…– Да-да, ты буквально закармливал меня сладостями! – Керри рассмеялась, и допив наконец свой кофе, метнула стаканчик в урну. – И, наверное, это единственное, что примиряло меня с ужасами той поездки.– Все, действительно, было так ужасно? – тихо спросил я, ощущая на губах нестерпимый жар поцелуев шестнадцатилетней давности, как если бы мне на самом деле удалось вновь пережить томительную сладость той ночи, детали которой я только что заставил нас столь подробно вспомнить. Керри обернулась ко мне и, закусив губу, медленно покачала головой.– Нет. На самом деле это было самое счастливое лето в моей жизни. Его лучшая часть, – сказала она. – Если не считать жуткую жару, но и то она расстраивала меня только потому, что тебе было из-за нее плохо. Я-то с детства привыкла к куда более высоким температурам, да и тогда я легко переносила жару. И меня всегда забавляло, с каким ужасом ты реагировал на то, что я отказывалась пить чай со льдом и предпочитала спасаться от жары исключительно горячими напитками.– Подобное лечат подобным? – Я улыбнулся, вспомнив не слышанную много лет излюбленную фразочку Керри. С важной серьезностью она кивнула, но уже в следующее мгновение заразительно рассмеялась.– Ты никогда не ценил моей мудрости, – просмеявшись, посетовала она и вдруг забеспокоилась, когда я ответил.– Ценил. И еще как! И не только мудрость… – произнес я и встал на ее пути, когда Керри попыталась меня обойти. Она нервно огляделась по сторонам и заговорила подчеркнуто жизнерадостным голосом.– Ну да, та еще получилась поездочка! Твоя машина ломалась через каждые десять километров… Все эти странные люди, которые нам встречались! Особенно тот парень, консьерж из второго мотеля, с улыбкой как у Нормана Бейтса*! Помнишь его? Я, правда, думала, что мы не выйдем оттуда живыми! И без тебя даже боялась приближаться к душевой кабине**!Если Керри рассчитывала увести разговор подальше от нежеланной и опасной для нее темы нашей оставшейся в прошлом близости, то напомнить мне о совместных походах в ванную – явно было не лучшей ее идеей.– Я помню, как ты его боялась, – быстро проговорил я и, сделав шаг вперед, наклонился к ее лицу. – Но я помню и многое другое. Например, я помню, какой красивой ты была в голубом сарафане и с волосами, заплетенными в косу. Мы остановились на берегу океана. Ты подошла к воде, и в лучах заходящего солнца твои волосы…– Даг! – мягко, но решительно оборвала меня Керри. – Мой перерыв закончился пять минут назад. Не говоря ни слова, я отошел в сторону, освободив для нее дорогу. Так же молча Керри прошла мимо меня и скрылась за дверями больницы. Проводив ее взглядом, я встал на то место, где меньше минуты назад стояла она, и прислонился спиной к стене. Еще долго я простоял под козырьком у больничного входа, наблюдая, как пузырятся в лужах обрушивающиеся на асфальт капли, и вдыхая витающий в воздухе, уже едва-едва ощутимый цитрусовый аромат ?лимонных духов? Керри. Дождь то стихал, то усиливался, а в моей голове, подобно причудливым узорам в калейдоскопе, кружились и расцветали яркими сочными красками поблекшие за шестнадцать лет воспоминания. Я думал о нашей поездке в Майами; об искрящихся в закатном свете длинных волосах Керри, заплетенных в косу; о консьерже с улыбкой маньяка из ?Психо?; о пакетиках с карамельками и ирисками, что я покупал для Керри на каждой стоянке; о наших дальних заплывах в Атлантическом океане; о полчищах тараканов в номерах дешевых мотелей, с которыми Керри нещадно боролась и которых до дрожи боялся я сам; о наших планах на совместное будущее и о моей дозревшей, наконец, идее – выбрать для Керри хорошенькое обручальное колечко, но не с традиционным бриллиантом, а обязательно с изумрудом под цвет ее отливающих нежной весенней зеленью глаз; о прогулках по берегу океана теплыми звездными ночами; о взаимных признаниях в любви; о бесконечно-сладостных поцелуях со вкусом ванильных ирисок; о бесконечно-сладостных поцелуях со вкусом лимонных карамелек; о бесконечно-сладостных поцелуях в гостиничных номерах; о бесконечно-сладостных поцелуях в моей машине; о бесконечно-сладостных поцелуях на берегу океана; о бесконечно-сладостных поцелуях на автозаправках; о бесконечно-сладостных поцелуях в придорожных кафешках и ресторанчиках; о бесконечно-сладостных поцелуях без свидетелей; о бесконечно-сладостных поцелуях на публике; о чувстве пьянящего безграничного восторга, которое захватывало меня и с головой накрывало осознанием абсолютного блаженства и счастья, стоило только нашим губам соприкоснуться. Я потерял счет времени, а собственное ощущение реальности, увязывающее понятия ?здесь? и ?сейчас? с ?было? и ?там? прочными и четкими пространственно-временными связями, истончилось настолько, что я не сразу включился в происходящее, когда из подъехавшего автомобиля скорой помощи выкатили каталку с истекающей кровью девочкой. До вечера вернуться к разговору с Керри не получилось. Из-за крупной дорожной аварии поток пациентов не иссякал, а если моя интуиция меня не обманывала, то и сама Керри приложила немало усилий, чтобы избежать даже намека на возможность остаться со мной наедине. Марк, отправившийся навестить дочку, задерживался, и Керри, по всей видимости, уставшая от добровольного заточения в стенах их тесноватой даже для одного человека спальни, вышла на кухню, где я заканчивал готовить свой нехитрый ужин.– Тяжелый был день… – нерешительно сказала она, и только тогда я отвернулся от плиты, чтобы встретиться с ней взглядом. – Который закончился совершенно волшебным образом, – галантно отодвинув для Керри стул, воскликнул я. – Ты со мной заговорила! Мне кажется, это событие стóит занести в анналы! Как ты считаешь?– Я считаю, ты слишком много болтаешь, – беззлобно ответила она и, присев за стол, кивнула в сторону скворчащей на плите сковородки. – Что у тебя там? Пахнет очень даже съедобно.Потянувшись к шкафчику, я достал две тарелки. Чтó бы я ни ответил, я знал, что Керри не откажется от моей стряпни; будучи голодной, она была на редкость неприхотлива в еде, что я отлично запомнил еще с тех времен, когда мы вели наше, пусть скромное, но общее на двоих хозяйство. – Тушеная курица с овощами. Карри, кажется. Прости, схватил в магазине первый попавшийся пакет с полуфабрикатом. Ни на что другое просто не было сил…Керри закатила глаза и рассмеялась, принимая из моих рук наполненную тарелку.– Сколько же лишних слов в минуту ты говоришь… – посетовала она и, когда я протянул ей приборы, быстро пробормотала нечто среднее между ?спасибо? и ?приятного аппетита? и буквально набросилась на еду.– Тоже не успела пообедать? – присаживаясь рядом, задал я риторический вопрос, и Керри кивнула, не переставая жевать и явно не собираясь утруждать себя ?излишней болтовней?. – Что ж, надеюсь, тебе нравится, Керри? Да-да, конечно, спасибо, Даг, что приготовил для меня ужин. Не стóит, Керри, мне это только в радость, – не дождавшись ее ответа, на два голоса заговорил я. – Приятного аппетита, Керри. О, спасибо, Даг, ты так любезен. И тебе тоже приятного аппетита!Керри беззвучно засмеялась и, так и не оторвавшись от своей тарелки, сокрушенно качнула головой.– Как же я раньше тебя выносила? – воззвала она то ли к потолку, то ли к небу, то ли к тушеной курице на своей тарелке. Усмехнувшись, я решил оставить Керри в покое, и, обстоятельно приступив к трапезе, я уже знал, о каком событии напомню ей после ужина. – А что это тебя сегодня потянуло на воспоминания? – Керри заговорила первой, когда мы загрузили грязную посуду в посудомоечную машину и с двумя стаканами чая со льдом вернулись к столу. Ее подчеркнуто небрежный тон не мог меня обмануть, о чем ей самой было прекрасно известно. Однако я знал верный способ согнать с ее лица разом все признаки проявления негодования и раздражения. – Не думал, что нам представится возможность поужинать вместе, но знал, что, заглянув в холодильник, ты точно обрадуешься, – сказал я и поставил перед Керри коробочку с ее любимым десертом. – Надеюсь, глобальных перемен не произошло? Земля не сошла с орбиты? Животные не заговорили, а марсиане не высадились перед Белым домом? – Я на автомате проговорил нашу давнюю шутку и улыбнулся, когда Керри раскрыла коробку и отрицательно качнула головой.– Успокойся, мир не сдвинулся. Я все так же обожаю морковные пироги, вот только… – Она не договорила, но я вполне ясно представлял себе ход ее мыслей.– Во-первых, ты ешь не так много сладостей, – положив перед ней ложку, произнес я и уселся на свое место. – Ну, уж по сравнению с тем, что я запомнил, ты точно ешь их гораздо меньше, чем раньше! – Я улыбнулся и пододвинул ложку к ладони Керри. – А, во-вторых, твоя фигура не менялась тогда и ни капли не изменилась сейчас. Это дар божий. Поэтому хватит ломаться, бери ложку и дай мне увидеть выражение блаженства на твоем лице. Пусть хотя бы так: без моего участия, но при помощи ложки и морковного пирога.Очаровательно покраснев, Керри оперлась локтями о стол и положила подбородок на сомкнутые ладони.– Почему ты говоришь мне такие… – она задумчиво нахмурила брови, подбирая нужное слово, – непристойности?– Ты так это называешь? – переспросил я и, протянув через стол руку, дотронулся до ее щеки. – Ешь уже, пока не вернулся твой мужчина и не разрушил наш славный тет-а-тет.– Тогда прекрати на меня так смотреть… – тихим голосом попросила она и смущенно опустила глаза на коробочку с пирогом. – Чего ты от меня добиваешься?– Вчера я уже все сказал, – коротко ответил я, и мои слова заставили Керри вздрогнуть.– Но это же невозможно… – Она посмотрела на меня расширившимися глазами, но я только пожал плечами.– Как знать? Может быть, уже через пару месяцев мы точно так же будем вдвоем сидеть на совсем другой кухне? А еще месяцев через девять уже не вдвоем. И я не говорю сейчас о родственниках, друзьях или о твоем теперешнем парне.– Ты в своем уме? – шепотом спросила она, и на мгновение я испытал к ней нечто похожее на жалость. Керри выглядела такой потрясенной и напуганной, что я с трудом подавил в себе внезапно возникшую настоятельную потребность ее обнять. – Как ты вообще можешь говорить со мной на… на эти темы… предлагать мне… ведь… – Она сбилась, глубоко вдохнула и, опустив на стол крепко стиснутые ладони, посмотрела на меня долгим испытующим взглядом. – Даг, Марк твой друг. Если он узнает… узнает о… Черт! Если он хоть что-то узнает, ты понимаешь, что ваша дружба закончится?!– Пожалуйста, ешь свой пирог, – сказал я. Тяжело вздохнув, я пододвинул к себе стакан и уставился на тающие в нем кубики льда. – Да. Я знаю, что никакой дружбы уже не будет. – Даг, я… – Керри откашлялась и, вытянув руку, коснулась моей ладони, но стоило мне вскинуть на нее взгляд, ее ладошка отдернулась от меня, словно обжегшись. – Я не хотела влезать между вами… Я понятия не имела…Я взял со стола ложку и вложил ее в пальцы Керри.– Я знаю. Ешь, пожалуйста. Я не хочу портить сегодняшний вечер.– Но как же…– Керри, я ничего от тебя не требую, – сказал я, и у меня получилось вполне искренне ей улыбнуться. – Просто позволь мне дать нам шанс… – Она попыталась заговорить, но я жестом попросил ее замолчать. – Это не измена. Я не предлагаю тебе ничего криминального или постыдного. Если ты захочешь, я могу поклясться, что не прикоснусь к тебе. Я просто хочу, чтобы мы вместе вспомнили то, что между нами было. Ты и я. Вот так, как сегодня утром. Чтобы мы оба помнили и понимали, от чего мы отказываемся. А потом… месяц или пару недель спустя… мы решим, что нам делать дальше.Сосредоточенно выслушав мои слова, Керри посмотрела на меня, вопросительно приподняв брови.– То есть если я решу, что понимаю, от чего отказываюсь, ты съедешь и оставишь меня в покое? – Если ты захочешь именно этого.К моему удивлению, больше вопросов не последовало.– Хорошо. Тогда клянись, – сказала она, и, мысленно приготовившись к длительным спорам и уговорам, я не сразу понял, о чем она просит.– Хорошо, – в тон ей сказал я и поднял вверх правую руку. – Торжественно клянусь, что не попытаюсь обнять тебя, поцеловать или затащить в койку… до окончания…– Марафона воспоминаний, – закончила за меня Керри, попробовала, наконец, кусочек пирога, и в ответ на мой вопросительный взгляд с довольным выражением лица взмахнула в воздухе ложкой. – Тебе не нравится? По-моему, удачное название. Как благотворительная акция бегунов. И, кстати, мог не паясничать. Или ты полагаешь, что ни одна женщина не устоит перед словом ?койка? из твоих уст?– Как тебе пирог? – спросил я, решив не усугублять и без того переполненную абсурдом и странностями беседу рассуждениями о семантических значениях слова ?койка? и спорами о моей привлекательности для противоположного пола. – Кстати, пока мы ужинали, я кое-что вспомнил.– Пирог просто шикарный, – ответила Керри и, слизнув с нижней губы капельку крема, вопросительно вскинула брови. Немедленно пожалев о своем опрометчивом обещании, я на мгновение зажмурился и с наигранным энтузиазмом заговорил.– Помнишь, на мой День рождения, когда ты пригласила меня в ресторан… – внимательно следя за реакцией Керри, я облегченно вздохнул, увидев улыбку узнавания на ее лице, – и мы еще назанимали денег, а все равно хватило только на два куска пирога, два дешевых салата…– И какую-то дрянь, одну на двоих, в качестве основного блюда, – подхватила она и слегка нахмурилась, вспоминая. – Что-то итальянское, под таким… странным соусом…– Розовым…– Да… что-то… оканчивалось на ?…телли?, ?…чини? или ?…линни?…– Да у них вся еда так заканчивается! – засмеялась Керри, и я кивнул, соглашаясь с ее словами.– Так вот, когда принесли десерт…– Погоди, – слегка покраснев, перебила меня Керри. – Все твои воспоминания будут связаны с сексом?– Вообще-то я хотел поговорить о том, что было до… – Я улыбнулся, мысленно отмечая, какой трогательной и хорошенькой она выглядела с румянцем смущения на щеках. – Но, если честно, мне нравится ход твоих мыслей.– Нет, а что еще можно вспомнить о том походе в ресторан, кроме… – Запнувшись, она увлеченно принялась отделять от куска пирога глазурь и орехи. А так как я отлично помнил, что ни одному из ингредиентов своего любимого десерта Керри не отдавала особого предпочтения и ничего не оставляла на тарелке, я пришел к выводу, что она просто не хотела заканчивать фразу. Или боялась ее закончить. – Вот уж не думал, что ты еще способна краснеть как девочка, когда говоришь о сексе, – не сводя глаз с ее лица, медленно проговорил я. Керри вздрогнула, аккуратно пристроила ложку на крышке коробочки из-под пирога и, наконец, встретилась со мной взглядом.– А я, правда, покраснела? – спросила она и, дождавшись моего утвердительного кивка, тихонько рассмеялась. – Я тоже уже не думала, что способна на такое. – Это я на тебя так действую? – не надеясь услышать ответ, произнес я и честно растянул губы в улыбке, когда Керри заговорила.– Так что же еще ты запомнил о том Дне рождения? – Неестественно жизнерадостным голосом она словно поспешила напомнить мне, что согласилась говорить со мной о прошлом и ни о чем другом, кроме прошлого. – Кроме того, что нас едва не застукали в женском туалете итальянского ресторана? – добавила она и посмотрела на меня полным неприкрытого укора взглядом. ?Ты сам придумал эту игру и вынудил меня в ней участвовать, так имей совесть играть по правилам!? – недвусмысленно приказали мне глаза Керри, а мне было нечем ей возразить. ?О прошлом, значит, о прошлом…? – подумал я, вспоминая слегка подрагивающие пальчики девушки, которую я любил больше всего на свете, когда она вкладывала в мою ладонь маленькую перевязанную лентой коробочку. – В роскошном и начисто вылизанном туалете, где помимо кабинок и раковин были орхидеи в горшочках, мраморные статуи и вышитые гобелены с картинами Рафаэля, – пытаясь подстроиться под заданный Керри шутливый лад, сказал я и неожиданно для самого себя рассмеялся. – Только сейчас дошло! Этот туалет был самым шикарным местом из всех, где нам доводилось заниматься любовью!Лишь на мгновение нахмурившись, Керри расхохоталась.– Точно! Не помню, где бы еще нас окружали гобелены, орхидеи и мраморные статуи?! – просмеявшись, воскликнула она. – Мы ведь тогда даже вместе не жили…– Нет, – согласился я, – кроме этого туалета, податься нам было некуда.– Зато есть, что вспомнить, – тихим голосом резюмировала Керри и улыбнулась своим мыслям. – Это был первый и единственный раз в моей жизни, когда я согласилась на секс в туалете.– Деточка, ты не согласилась. Ты была его инициатором! – мягко ?подколол? ее я, но, к моему удивлению, Керри не спешила мне возражать. Пожав плечами, она посмотрела на меня задумчивым, слегка растерянным взглядом.– Я помню, как ждала тот день… – едва слышно прошептала она. – И очень боялась, что что-то пойдет не так…Наплевав на данное минуты назад обещание, я протянул руку и с нежностью сжал ее пальчики в своей ладони. – Это был идеальный вечер. Самый лучший. И я говорю не про секс в туалете, – так же шепотом произнес я. А когда Керри вместо того, чтобы выдернуть из моей руки свою ладошку, ответила на мое пожатие, я……улыбаюсь и, еще раз погладив ее так похожие на детские пальчики, забираю себе коробочку.– Ты же сказала, что твой подарок – это ужин в ресторане, – говорю я, а Керри очаровательно улыбается мне и нервным движением расправляет оборки на шелковой блузке нежного салатового оттенка, расшитой яркими голубыми розами. В какой уже раз я думаю о том, что еще ни разу не видел свою девушку такой нарядной… и настолько смущенной. – Зачем нужно было так тратиться?– Я не тратилась, – тихим голосом отвечает она и, усмехнувшись, кивает на степенно проплывающего мимо нашего столика официанта – как все и вся в этом заведении, торжественного и высокомерного. – Пока нам не принесли счет. Если денег не хватит, придется расплачиваться натурой. А я не думаю, что наш ?Меня зовут Джеффри, я буду вашим официантом? предпочитает девочек.– Вряд ли у нас выйдет что-то серьезное. Джеффри совершенно точно не в моем вкусе! – смеюсь я и начинаю неторопливо развязывать изящный бант на своем подарке. Мне хочется растянуть во времени момент предвкушения, а еще сильнее – перегнуться через стол и поцеловать Керри. – Ты невероятно красивая сегодня, – невпопад произношу я. – И то, что ты рядом, это уже подарок. Лучший для меня подарок.– Подожди! – Она буквально подскакивает на месте и, вытянув руку, стискивает мои пальцы, не давая раскрыть коробочку. – Я хочу сказать… Я… – Керри глубоко вдыхает и улыбается мне, смущенно и робко. – Даг, я еще ни разу не говорила тебе этого. Ну, то есть я говорила… но только в ответ на твои слова… твои признания… Я… – Замолчав, она отдергивает свою руку и прижимает ее к груди. – Я хочу, чтобы ты знал… я очень ждала этот день. Я хотела, чтобы все получилось. Чтобы у меня хватило денег на этот чертов ресторан. Потому что тут красиво… То есть… я хотела выбрать подходящее место… и подходящее время… чтобы сказать тебе… Затаив дыхание, я смотрю, как двигаются ее губы, когда очень медленно, будто через силу, Керри произносит три слова, которые я ждал уже больше месяца… и которые боялся никогда не услышать.– Я люблю тебя, – говорит она, резко выдыхает, отчаянно краснеет, улыбается мне и торопливо добавляет, – с Днем рождения! Открывай свой подарок.Мы оба знаем, что свой самый главный подарок я уже получил несколько секунд назад и что он не имеет отношения ни к слишком дорогому для двух студентов ужину, ни к перевязанной золотистой ленточкой коробочке. Но, улыбнувшись Керри, я откладываю в сторону ленту и приоткрываю картонную крышечку.– Ой! – вырывается у меня, когда из коробочки, сверкнув в свете лампы глазами-бусинами, высовывает длинные белые уши маленькое и удивительно симпатичное создание. – Это заяц?– Нет! Это ушастая кошка! – срывающимся голосом откликается Керри, но мне достаточно одного взгляда на ее взволнованное личико, чтобы понять: ее наигранное раздражение на самом деле – самозащита. – Да. Это заяц.– Ты… – я недоверчиво прикасаюсь к мягким шерстяным ушкам, – это сама сделала?!Она быстро кивает и, чтобы занять руки, подрагивающими пальцами стискивает стакан с апельсиновым соком.– Мне… – говорит Керри, сбивается, кашляет и начинает сначала, – мне просто хотелось сделать для тебя… что-то милое… трогательное… на память.– Я не знал, что ты умеешь… – опустив глаза на действительно милую и трогательную зверушку, я безуспешно пытаюсь подобрать нужное слово, – делать это… Керри выпускает стакан и, дотянувшись до коробочки, забирает ее из моих рук.– Он связан. Крючком, – говорит она и вынимает зайца из коробки. – Меня мама учила. Еще давно, я маленькая была. Сто лет ничего подобного не делала. У него глазки… шарфик… вот носочки на лапках… и еще хвостик, – с сосредоточенным выражением лица проговаривает Керри, указывая на называемые ею детали игрушки так, как если бы выступала с важным докладом перед серьезной и многочисленной аудиторией. Происходящее не укладывается у меня в голове: употребление уменьшительно-ласкательных суффиксов настолько же несвойственно Керри, насколько связанный ею зайчонок – несовместим со сложившимся у меня образом строгой и в чем-то даже холодной девушки.– Он очень красивый, Керри… – произношу я и с искренним удивлением понимаю, что вот-вот расплачусь, как маленькая девочка. Ее поступок трогает меня до глубины души, и ни один, самый дорогой на свете подарок, не смог бы сравниться с маленьким длинноухим зайчиком, которого девушка, признавшаяся мне в любви, сделала для меня своими руками. Я представляю, как она в ночи, освещенная неярким светом настольной лампы, вяжет крючком крохотные розовые носочки, и с благоговейным ужасом ощущаю заструившуюся по щеке влагу.– Я… – начинает говорить Керри, но замечает слезинку на моей щеке и замолкает, приоткрыв рот от изумления и испуга.– Спасибо, – удается выговорить мне и, не в силах совладать с переполняющими меня эмоциями, я делаю то, о чем мечтаю с самого начала нашего ужина. Перегнувшись через стол, я запускаю руку в красиво-уложенные локонами волосы Керри и целую ее. Мне глубоко наплевать на шокированных моим поступком солидных посетителей ресторана и на чувства их оскорбленных спутниц. Меня не волнует спешащий к нашему столику официант по имени Джеффри. Я могу думать лишь об одном: как сильно я люблю эту девушку. И еще о том, что мое чувство взаимно. А когда наши губы разъединяются, Керри заговорщицки улыбается мне и, усадив зайчонка в центре стола, слышимым только мне шепотом произносит:– У них просто огромная дамская комната…Я не сразу улавливаю скрытое в ее словах приглашение, но когда рука Керри скрывается из виду, чтобы отыскать под столом мое колено, я сглатываю и торопливо подзываю официанта, чтобы попросить счет. Пальчики Керри продолжают нежно поглаживать мое колено, и я……накрыл свободной рукой наши переплетенные пальцы и, перегнувшись через стол, поцеловал ее в щеку.– Даг, ты же мне обещал… – беззлобно и почти нежно сказала Керри, и, подчинившись, я отпустил ее руки. – Ты прав, это был идеальный вечер, – продолжила она, когда я откинулся на своем стуле, отодвинувшись от нее на безопасное для нас двоих расстояние. – А секс в туалете был всего лишь приятным его завершением.– Ты впервые сказала, что любишь меня.– Ну, я говорила это и раньше… – быстро ответила Керри, но я не позволил ей перевести разговор на другую тему, заговорив прежде, чем она успела собраться с мыслями.– Ты не говорила этого раньше. Ты говорила: ?И я тебя тоже?. Это разные вещи.– Да, я это сказала, – нехотя признала она и пододвинула к себе коробочку с остатками пирога. – У меня был план. Я хотела, чтобы твой День рождения стал особенным днем. Для нас двоих. В последний момент я струсила, но потом все же сумела произнести эти три страшных слова.– Это было так страшно? – спросил я, наблюдая, как Керри перекатывает ложечкой орехи из одной маленькой кучки в другую. – Сказать мне: ?Я люблю тебя?.– Для тебя – нет, – сказала она и, отложив ложку, последовала моему примеру и откинулась на спинку стула. – Удивительно, как ты не сказал: ?Я люблю тебя? в первый же вечер. А мне – да, было сложно. Эти слова… они как будто застревают в горле, даже если ты очень хочешь произнести их вслух. Я боялась, что у меня никогда не получится сказать их тебе.– Но у тебя получилось… – тихим голосом произнес я и изо всех сил сжал зубы, чтобы не задать ей вопрос, на который – я знал это совершенно точно – отвечать мне Керри не стала бы. Мы расстались больше шестнадцати лет назад, и у меня не было никаких прав спрашивать у нее, произносила ли она эти три слова, глядя в глаза другому человеку… кому-то, кто вошел в ее жизнь после меня. Например, моему лучшему другу.– У меня получилось, – рассеянно кивнула Керри, задумавшись о чем-то своем. Возможно, вспоминая события февральского вечера шестнадцатилетней давности. Возможно, думая о чем-то – или о ком-то – случившемся с нею позже. ?А, может, она просто составляет планы на завтра?, – глядя на отсутствующее выражение лица Керри, подумал я. Признавать правоту этой неприятной мысли совсем не хотелось, вот только никакого выбора у меня не было. Ведь, действительно, с моей стороны было не просто глупо, но и откровенно смешно выдвигать какие-либо гипотезы о помыслах, стремлениях, чувствах и потаенных желаниях женщины, с которой меня давно уже не связывало ничего, кроме воспоминаний.– А еще ты связала для меня белого зайца, – сказал я и подался вперед, пытаясь поймать и удержать взгляд Керри. А когда она посмотрела на меня и улыбнулась, я постарался выкинуть из головы все тягостные мысли и сомнения и улыбнулся в ответ. Да, разумеется, я сознавал, что никакие приложенные мной усилия, пусть даже и с помощью ?тяжелой артиллерии? в виде воспоминаний о длинноухом вязаном зайце, не сумеют ни воссоздать, ни вернуть ощущение близости, которое, возникнув во время разговора между мной и Керри, успело столкнуться с реальностью и, разбившись на молекулы и атомы, без следа рассеяться по маленькой кухоньке Марка Грина. И, да, я, конечно же, не мог не заметить настороженность, вдруг появившуюся во взгляде Керри, как не мог не разглядеть и напряженность в ее позе. Я понимал, что она ждет Марка; возможно, переживает из-за его задержки, возможно, не хочет, чтобы, вернувшись, он застал нас вдвоем на своей кухне; я должен был попрощаться и уйти в свою комнату, но, заглянув в лицо Керри, я упрямо продолжил. – Ни до, ни после я не получал такого трогательного подарка.Она тряхнула головой, натянуто улыбнулась, посмотрела на дверь, на часы и только тогда ответила:– Да, я очень старалась успеть закончить его до восьмого февраля. У меня получилось, и это не может не радовать. – Керри говорила, не вдумываясь в смысл произносимых ею фраз, и, даже улыбаясь мне, продолжала посматривать на часы. В какой уже раз за один только сегодняшний день я испытал острый укол ревности, почти нестерпимое чувство ненависти к своему чертовому везучему другу и сразу же – сожаление, угрызения совести и тоску. Не успев переступить порог дома физически, незримой тенью Марк, казалось, уже проник в его стены, бесцеремонно втиснулся между мной и Керри и удобно устроился за нашим маленьким столиком. Керри поежилась, как если бы на самом деле ощутила его присутствие, и, вновь взглянув на часы, едва слышно пробормотала, – ну, почему же он не звонит?! – И тут же с наигранной веселостью в голосе громко добавила, – рада, что тебе понравился мой подарок! Надеюсь, ты берег его как зеницу ока? И он все еще пушистый и такой же белый, как был?Встретившись глазами с вопросительным взглядом Керри, я виновато улыбнулся и пожал плечами. – Когда я видел его в последний раз, он был в полном порядке, – соврал я, вспоминая заметно посеревшую с годами заячью шерстку. Мне не хотелось усугублять факт утери подарка, в который Керри когда-то вложила силы и душу, никому не нужными подробностями о том, как в героическом сражении со временем и без того поистрепавшийся с годами заяц проиграл сначала блестящий глаз-бусину, затем – один за другим маленькие вязаные носочки и уже перед самым своим исчезновением – длинное и вовсе уже не белое ухо. – Я не знаю, куда он делся. Однажды я хватился его… и так и не смог найти.Керри недоверчиво посмотрела на меня и рассмеялась:– Ты что, в отместку за то, что я тебя обидела, сжег несчастного и ни в чем неповинного зайца?Волевым усилием заставив себя не цепляться к слову ?обидела?, я отрицательно покачал головой и развел руками.– Нет! Клянусь, я, правда, его берег. Всякий раз, переезжая на новое место, я паковал его первым. И пропал он уже здесь, в Чикаго… – Я вспомнил охватившее меня после утери зайца отчаяние и невольно расхохотался. – Ты бы не издевалась, если бы видела, как я оплакивал эту потерю!– Ну… – честно пытаясь не смеяться, протянула Керри, – ты пустил слезу, и когда впервые его увидел! И вот этот вечно рыдающий человек, которому оказалось не под силу сберечь в память обо мне даже такую малость, имел наглость упрекнуть меня в том, что я немного попутала дату нашего расставания?!– Какая же ты маленькая стерва, Керри! – в тон ей откликнулся я и закусил губу, чтобы не заплакать от смеха. – На пять лет ты ?немного попутала?! Самая малость, ага? Ни у меня, ни у Керри больше не оставалось сил, чтобы сдерживать рвущийся из груди хохот; и когда Марк, удивленный и незамеченный нами, вошел в кухню, мы, постанывая и подвывая от смеха, только что не катались по полу кухни. – Ну, наконец-то! – Так и не прекратив смеяться, Керри вскочила на ноги и, прикрыв рот ладошкой, посмотрела на Марка укоризненным взглядом. – Неужели нельзя было хотя бы мне позвонить?!– Прости, я опоздал на поезд, – примиряющим тоном заговорил тот и перевел разговор на, по его мнению, безопасную тему. – А вам двоим, оказывается, хорошо удавалось меня обманывать! – сказал Марк и улыбнулся. Я видел, как Керри, чтобы не упасть, ухватилась за край стола; видел ее побледневшее лицо; видел, как до почти идеально-круглой формы широко раскрылись ее испуганные глаза; но я видел все это как будто со стороны, словно заглядывал через толстое запотевшее стекло внутрь заполненного водой аквариума. ?Вот как оно бывает, – отрешенно, будто происходящее не касалось меня даже косвенно, подумал я. – Вот что испытывает человек, когда разоблачают его обман?. – Я не мог и предположить, что вы способны провести наедине дольше минуты, чтобы не затеять потасовку! А вам вон как весело, оказывается, бывает, – как мне показалось, вечность спустя, закончил Марк свою мысль, и мы с Керри синхронно выдохнули.– Мы вспоминали… – безвольным чужим голосом пролепетала Керри. Я перевел взгляд с ее все еще белого, как мел, лица на Марка, отметил, как удивленно приподнялись его брови, и понял, что, если прямо сейчас не прийти на помощь Керри, она ?спалится?, словно семилетняя девочка, вздумавшая впервые в жизни обмануть строгую проницательную маму.– Когда мы учились в ?меде?, у нас анатомию вел один очень смешной профессор, – громко заговорил я и, переключив на себя внимание Марка, на ходу продолжил сочинять более-менее забавные небылицы про никогда не существовавшего ?смешного? профессора и его похождения. А когда, не задумываясь над вылетающей из моего рта чушью, я договорился до того, что пресловутый профессор анатомии был длинноух и косоглаз, словно заяц, Керри рассмеялась и, наконец встретившись со мной взглядом, благодарно улыбнулась.– Вот поэтому мы с Дагом так смеялись… – резко подвела она черту под моей историей, очевидно, опасаясь, что в своих россказнях я могу дойти до совсем уж неправдоподобных деталей – таких, как наличие у ?профессора? слоновьего хобота или рыбьих жабр, заглянула в глаза подошедшему к ней Марку и торопливо продолжила. – Мы же когда-то вместе учились. Нам с ним есть, что вспомнить.– Я как-то умудрился об этом забыть, – сказал Марк, а я отвернулся, когда его руки по-хозяйски легли на талию Керри. Лишних напоминаний о том, кто из присутствующих в кухне мужчин являлся хозяином дома и ситуации, а кто – незваным гостем и неудачником, мне не потребовалось. Извинившись, я пожелал ?любимым соседям? спокойной ночи и сбежал раньше, чем губы Марка и Керри привычно соприкоснулись. В ту ночь я долго не мог заснуть и, маясь без сна и прислушиваясь к приглушенным голосам за стеной, думал о первом за годы нашем с Керри совместном ужине на двоих. Завоевание вечера в отнюдь не уютном полумраке моей одинокой спаленки уже не казалось мне глобально-важным достижением. Да, Керри согласилась вместе со мной вспомнить прошлое; да, она позволила мне поцеловать ее в щеку и даже ответила на мое рукопожатие, – и только. У меня не было никаких гарантий, что моя странная, если не сказать – дурацкая, затея в конечном итоге приведет к желанному результату. Чуда, которого я так ждал, могло не случиться, а Керри ясно дала мне понять, что не хочет видеть меня рядом с собой ни в качестве ?друга семьи?, ни тем более в статусе своего бывшего любовника. ?Марафон воспоминаний? – емкое и красивое словосочетание, придуманное Керри, – мог завершиться пожатием плеч и ее извиняющейся улыбкой; мне не нужно было напрягать воображение, чтобы представить выражение лица Керри в этот момент. Так же легко и, скорее всего, безошибочно я мог с точностью до интонаций и поворота головы предсказать, как именно она обыграет свой отказ, какими фразами воспользуется; и что решающий разговор не продлится дольше минуты. Почему я решил, что она выберет меня? Если прямо сейчас в соседней комнате, возможно, после занятия любовью, Керри засыпала в объятиях мужчины, с которым согласилась съехаться, едва только начав встречаться. Я вспомнил, как долго шестнадцать лет назад мне пришлось ?уламывать? свою девушку прежде, чем она переехала в мою комнату. У Керри находились тысячи причин и отговорок против нашего с ней сожительства; не помогали ни договоренность с комендантом общежития, ни ?благословение? ее соседки-подружки, ни мои уговоры. А когда она, наконец, сдалась, то, помогая ей собирать вещи для переезда, я смотрел на обреченное выражение ее бледного и печального личика и ощущал себя распоследним садистом, облекающим несчастную девочку на чудовищные мучения. Мое главное и, по сути единственное, оружие – наши воспоминания – безусловно могло ?выстрелить?, и я на самом деле верил в спасительную мощь его заряда, но зыбкая неблагонадежность слова ?могло? портила всю картинку и снова и снова заставляла меня, то преисполненного надежд, то свергаемого в самые бездны отчаяния, переворачиваться с боку на бок в тщетных попытках забыться во сне, желательно в глубоком и без сновидений. Вот только благословенное забытье упорно отказывалось принять меня под манящими темными сводами своего храма счастливо-посапывающих счастливчиков, и, сдавшись, я натянул джинсы и выбрался из своей комнаты, ведомый двумя, казалось бы, взаимоисключающими желаниями: попить чего-нибудь холодного и заглянуть в туалет.Стараясь не шуметь, я удовлетворил более сильное из своих желаний и уже направлялся к кухне, чтобы взять из холодильника бутылку газировки, когда в темноте коридора на мое плечо легла чья-то рука. Это прикосновение – невесомое и едва ощутимое – заставило меня подскочить на месте, и только чудом я не заорал в голос и не перебудил всех соседей.– Ты тоже не можешь уснуть? Сосед… – удаляясь в сторону кухни, прозвучал из темноты шепот Керри; и, пытаясь усмирить бешеное сердцебиение, я облегченно выдохнул. Призрачное прикосновение не имело ничего общего с проделками потусторонних сил, что, к моему стыду, в красках успело обрисовать мое воображение, и только пройдя вслед за Керри на кухню, включив свет и плотно прикрыв за собой дверь, я сообразил, что эта бессонная душная ночь преподнесла мне нежданный подарок. – Очень жарко. Мне захотелось воды, – односложно ответил я, не в силах отвести взгляд от более чем откровенного наряда ?соседки?. – Я не думала, что встречу здесь… кого-нибудь… – сказала Керри и отвернулась от меня, чтобы раскрыть холодильник. – Лови! – через мгновение донеслось до меня из-за распахнутой дверцы, и я едва успел сориентироваться и подставить руки прежде, чем бутылка кока-колы пробила мне голову. – Спасибо, – пробормотал я, переведя дыхание, и присел за кухонный стол. – Ты говоришь так, будто на самом деле существует некая вероятность встретить в темном коридоре нашей квартирки… кого-нибудь другого. Кроме меня. Надеюсь, вы с Марком не скрыли от меня ужасную правду? И ваше жилище не является пристанищем и оплотом нечистой силы?Выглянув из-за дверцы холодильника, Керри смерила меня тяжелым взглядом и медленно покачала головой.– Глубокая ночь. Завтра рано вставать. В этой квартире настоящая парилка. А ты произносишь фразы, от которых у меня и днем волосы зашевелись бы! – Она захлопнула холодильник и прислонилась к нему спиной. – И отвечая на твой вопрос, если то, что ты сказал, можно назвать ?вопросом?, – нет. В темном коридоре нашей квартирки никакую другую нечисть я не встречала. Кроме тебя. Мой взгляд задержался на неприкрытом коротенькой маечкой животе Керри, и, чтобы как-то отвлечься и занять руки, я принялся отвинчивать крышечку на своей бутылке. – У моей племяшки, когда ей было двенадцать, была точно такая же пижамка. И розовые мишки на ней тоже были. И бантики. И бретельки. И шортики. А потом, ты не поверишь, она из нее выросла, – с удовольствием сделав глоток, произнес я, и впервые с момента нашей неожиданной встречи я увидел на лице Керри улыбку. – Очень жарко, – отпив из своей бутылочки, сказала она и опустила глаза на едва прикрывающие ее тело отрезки бледно-розовой ткани. – Ну да, это не по-взрослому. И даже не эротично…Чтобы понять, шутит она или кокетничает, я поднял на Керри удивленный взгляд, но, кажется, она и вправду не сознавала, насколько привлекательно смотрится в своей подростковой пижамке с сердечками, бабочками, медвежатами и игривыми бантиками. ?Ты права, дорогая, – так и рвалось у меня с языка, – это не эротика. Это откровенная порнография. И я даже не уверен, что меня не посадят по обвинению в педофилии, если я исполню хотя бы тысячную часть из того, что приходит мне в голову, когда я смотрю на тебя в этом наряде?. Я легко мог бы сказать ей это и еще много всего, чему не далее как прошлым вечером Керри дала весьма точное название: ?непристойности?, но, по счастью, она не предоставила мне такой возможности.– Но тут выбирать не приходится, – не дожидаясь ответной реплики, продолжила Керри. – Либо мало одежды… либо совсем без нее. Но я, правда, не думала, что кого-нибудь встречу.– Я не ?кто-нибудь?. Я – твой сосед, – сказал я и усмехнулся, хотя изо всех сил старался сохранить серьезное выражение лица. – И если моя память меня не подводит, я видел тебя и с куда меньшим количеством одежды.– Ну… я бы не сказала, что и ты затруднил себя… эмм… лишними одеваниями. – Слегка сощурившись, она посмотрела мне в глаза, а затем опустила взгляд на мою обнаженную грудь. – Но спасибо, что вспомнил о том, что в одном доме с тобой живет посторонняя женщина и надел на себя хотя бы штаны.– Ну как я могу забыть о посторонней женщине, которая живет со мной в одном доме? Я частенько о ней вспоминаю.?Даже чаще, чем мне самому этого хотелось бы?, – подумал я. Керри пошевелилась, переместив вес тела на здоровую ногу, а в моей голове, наверное, уже в сотый раз мелькнула мысль: ?Какого черта я жду?!?– Впрочем, в любом случае тебе вряд ли удалось бы меня чем-то шокировать, – сказала она и, наклонив голову, вопросительно приподняла брови. Я знал, что верно истолковал приглашение в ее позе и мимике, но, тем не менее, не двинулся с места. Выждав минуту, Керри передернула плечиками и закончила свою мысль. – Я тоже имела удовольствие видеть на тебе меньшее количество одежды. – Она кашлянула, улыбнулась своим мыслям, сделала глоток из бутылки и без смущения встретилась со мной взглядом. – Без одежды я тебя тоже видела. И я не думаю, что прошедшие годы что-то кардинально в тебе изменили. Нет?Мне ничего не стоило подняться из-за стола, пересечь кухню и поцеловать Керри. Я этого хотел, и она не скрывала, что хотела того же. Но какое бы сильное желание я ни испытывал, как бы откровенно Керри ни намекала на возможность более чем приятного совместного времяпрепровождения, я знал, что не поднимусь со своего стула. Мне не нужна была случайная близость на кухне моего друга – ночью, пока тот спит. Быстрая, суетливая, желательно беззвучная, она не оставила бы после себя ничего, кроме стыдливых воспоминаний и угрызений совести. Смог ли бы я тогда смотреть в глаза Марку? И самое главное, смогла бы Керри смотреть в глаза мне? – Может, немного поговорим? – предложил я и указал на свободный стул рядом с собой. – Раз уж мы оба не смогли уснуть этой ночью.Керри нахмурилась, закусила губу и посмотрела на меня долгим оценивающим взглядом.– Даг, я… – начала говорить она, но я не дал ей закончить фразу.– Керри, я очень хочу тебя поцеловать. Ты красивая. Ты очень красивая, а в этой пижаме… – я остановился, вдруг осознав, что, если стану продолжать в том же духе, никакие благие намерения и порывы не остановят ни меня, ни ее. – Я помню о своем обещании. И я не хочу ?потрахаться и забыть?. С тобой я никогда этого не хотел. Я надеюсь, ты меня понимаешь.Отделившись от холодильника, почти незаметно прихрамывая, очень медленно Керри приблизилась к столу и, мгновение поколебавшись, присела рядом со мной.– Я понимаю, – коротко сказала она. Протянув ко мне свою бутылку, Керри улыбнулась и предложила ?тост?. – За дружбу?Я ?чокнулся? с ее бутылкой своей, но отрицательно качнул головой.– За будущее. Каким бы оно ни было! – сказал я и сделал глоток. ?За возможность и за второй шанс?, – вот что хотел я сказать на самом деле, но я побоялся, что Керри может счесть подобные ?тосты? давлением на себя, и поэтому промолчал.– Я и не собиралась с тобой ?трахаться?, – отставив от себя бутылку, Керри сделала пальцами жест, обозначающий кавычки, – чтó бы ты там себе ни придумал.– Хорошо, – я примиряюще вскинул вверх руки, – будем считать, что это просто был легкий, ни к чему не обязывающий флирт двух разнополых соседей по квартире.Керри рассмеялась и, прикрыв рот ладошкой, посмотрела на меня восхищенно-удивленным взглядом.– Как тебе в голову приходят такие фразы? – спросила она, но я только пожал плечами. Скорее всего, подумалось мне, предложить ей поговорить здесь и сейчас, когда на нас было столь мало одежды, Марк спал, а за окнами кухни царила беспросветная мгла, не было отличной идеей. Я посмотрел на ее лицо – такое молодое без косметики, будто сияющее в свете лампы, и на несколько коротких, но восхитительно-волшебных, секунд я позволил себе поверить, что мы, отгороженные от всего мира стенами нашей маленькой комнаты, все еще находимся в Нью-Йорке нашей молодости, Керри даже не заикалась о своем отъезде, а шестнадцать лет разлуки однажды просто приснились мне в кошмарном сне.– Ты кого-нибудь любила? – неожиданно для самого себя спросил я. Неготовая к моему вопросу, Керри отшатнулась от меня, как если бы я ее ударил. – Так, как меня, – не обратив внимания на ее реакцию, упрямо и невпопад продолжил я, – ты любила кого-то другого? После?– Ну… – Керри, надо отдать ей должное, попыталась непринужденно улыбнуться. – Это сложный вопрос.– Раньше… шестнадцать лет назад в этом вопросе не было сложностей ни для меня, ни для тебя. – Раньше, – словно эхо, повторила за мной Керри и покачала головой, – раньше мир был другим. – Мир тот же, – сказал я и уверенно встретил ее исполненный враждебности взгляд. – Мы те же. И я тебя удивлю, но любовь – это то же самое чувство. Ничего не меняется. Чувства либо есть, и тогда мы говорим: ?Я люблю тебя?, либо их нет, и тогда произносятся пространные, глубокомысленные фразы о сложностях и тяготах этого мира.– Ты слишком категоричен…– А ты, как и тогда, слишком сильно боишься показать свои истинные чувства.– Ты сам сказал, что мы – всего лишь разнополые соседи. С чего бы мне откровенничать и показывать истинные чувства постороннему человеку? – сказала она и посмотрела на меня с победным выражением лица, будто самым важным для нее было отыскать достойный ответ и обыграть меня в нашей странной ?игре в слова?.– Я влюбился в тебя с первого взгляда, как бы по-идиотски банально это ни звучало, – игнорируя выпады Керри, произнес я. – И ничего похожего я потом так и не испытал. Просто я увидел тебя и понял, что вот с этой девушкой я хочу провести всю свою жизнь.Подскочив на своем месте, Керри отшвырнула от себя бутылку с колой – так, что я едва успел перехватить ее перед падением на пол, и уставилась на меня злым взглядом.– Вот только не надо драмы, пожалуйста! – громко вскричала она, и мы оба испуганно переглянулись и замолчали, прислушиваясь к тишине квартиры. К счастью, Марк так и не подал признаков жизни, и уже тише, но с прежним напором Керри продолжила. – Мы встретились. Ты переехал несчастную кошку на своей машине. Ты спросил: ?Ваше?? и даже не извинился. Потом ты представился… и больше не говорил со мной несколько месяцев! Я не знаю, что происходило в твоей голове, но первый шаг сделала я. Поэтому не включай этот пафос про любовь с первого взгляда! И сейчас… я не очень понимаю, чего именно ты от меня хочешь добиться, но факт остается фактом: пока я не начала встречаться с Марком, ты только что не плевал в мою сторону! И не нужно показывать мне, какой ты смелый и как ты не боишься своих ?истинных чувств?!Я покачал головой и усмехнулся. Увы, но Керри не сказала ничего, что могло бы стать для меня новостью, или о чем бы я сам не думал.– А я уже и забыл, каково это. Спорить с Керри, – тихим голосом сказал я, и, сбавив тон, Керри заметила:– И опять врешь, – уже безо всякой враждебности проговорила она, – ты и спорил со мной, и хамил… вот только еще сукой прилюдно не обозвал, а все остальное было. Когда я устроилась в вашу больницу.– Я тебя очень любил, – сказал я. – Пускай и во всем остальном ты права.Обреченно вздохнув и закатив глаза к потолку, будто смиряясь с моим нежеланием отходить от очевидно малоприятной для нее темы, Керри быстро кивнула и отвернулась.– Я тебя тоже любила. Ты об этом знаешь. Это было давно. Мы были молодыми, глупыми и все испортили. Так чтó теперь об этом говорить?– Потому что еще не поздно, – ответил я. Откинувшись на спинку стула, она посмотрела на меня долгим пристальным взглядом, истолковать значение которого я так и не сумел.– Ты, правда, веришь, что еще возможно… – наконец, произнесла Керри, но вдруг замолчала и, словно перебив саму себя, быстро заговорила. – Я тоже жила воспоминаниями. Долго. Особенно в плохие дни. Мне потом рассказывал… мой друг, что, когда я болела, в бреду я постоянно тебя звала. Я этого сама не помню. У меня остались какие-то обрывки… того, что я тогда видела. Я ведь, правда, думала, что умираю. И ты знаешь, я была счастлива… счастлива тогда, что в моей жизни случилась такая история. Что, умирая, я могу вспомнить о чем-то настоящем, понимаешь? Не о череде одинаковых дней, в которых была только учеба, учеба, учеба, бесконечная зубрежка, и ничего, кроме учебы и бесконечной зубрежки. И я думала о тебе. О нас. О том, как мы гуляли в парке. О том, как мы вместе жили… как строили планы… Я давала себе обещания, даже тогда понимая, что это просто самоуспокоение… я лежала в госпитале, в удушающем пекле… и думала о том, что, если останусь жива, обязательно вернусь в Америку, найду тебя и… не знаю. Что именно я тогда хотела? Вернуть тебя? Извиниться? Нет… я хорошо понимала, что невозможно вернуть прошлое. Ты можешь вернуться туда, где был счастлив… и к тому, рядом с кем ты был счастлив, но место уже будет совсем другим… и человек тоже… уже не будет прежним. Я бредила чертовой Африкой, наверное, потому, что там я чувствовала себя нужной, значимой… и любимой тоже. Любимой и защищенной. Но я вернулась в совершенно другой мир. Я и не думала, что бывает вот так: что все, во что ты веришь, может оказаться всего лишь твоей фантазией. Мечтой. И что у мечты может не быть ничего общего с реальностью. – Ты говоришь все это, чтобы… – Я помолчал, подбирая слова и думая о том, что сколько бы раз прежде ни приходилось мне выслушивать рассказ Керри о ее жизни в Африке после нашего расставания, моя реакция на него оставалась неизменной: будто впервые, с той же болью и яростью сжималось сердце, и от ненависти к себе самому – человеку, который не смог уберечь любимого человека от кошмаров, чертовой жары, болезней, всевозможных лишений и несчастий, – казалось, не существовало лекарства. Во всяком случае, время, обладающее, если следовать небезызвестной пословице, талантом искусного врачевателя, не торопилось залечивать наши душевные раны и не приносило желанного облегчения. – Я верю в то, что в наших силах вернуть ту близость, что была между нами. И чтó бы ты ни сказала, это ничего не изменит. Моя вера не станет меньше.– Вера… – очень тихо повторила за мной Керри и посмотрела на свои руки печальным, отсутствующим взглядом. – Вера – очень сильное чувство. Но, увы, бесполезное, когда наступает время столкнуться с реальностью. Я так хотела от тебя сбежать. И я верила, я по-настоящему верила, что поступаю правильно. Так, как должна была поступить. И я верила, что все мои жертвы – оправданны и не напрасны. Но между реальностью и моими ожиданиями оказалась такая огромная пропасть, что даже школьные годы я начала вспоминать с ностальгией и сожалением. А это был такой ад и такая травля без конца и начала, что ты даже представить себе не сможешь! Поэтому мой тебе совет, Даг. Меньше надежд возлагай на свою веру. Иногда мечты имеют свойство исполняться. И тогда бывает сложно, если не невозможно, отыграть назад.– Если бы моя мечта исполнилась, я бы вряд ли захотел отыграть назад.– Ну… – Керри грустно рассмеялась и сокрушенно качнула головой, как если бы мы с ней в один миг перевоплотились из ровесников и в прошлом – любовников в умудренную годами и опытом тетушку и несмышленого малолетнего племянника, – пока ты только мечтаешь. Вот если чудо свершится, мы поженимся, родим сына и дочку, заведем собаку, купим дом и переедем в пригород, тогда, пожалуйста, можешь смотреть на меня с убежденностью во взгляде и рассказывать о своих чувствах. Сейчас же это просто домыслы и фантазии.Я протянул руку и, едва касаясь, дотронулся до щеки Керри. – Ты совсем не веришь, что между нами еще что-то будет? – Господи! Ну не смотри на меня с таким страданием! – воскликнула она и оттолкнула от себя мою руку. – Сейчас между нами – этот стол. И это единственная реальность, в которую я верю. Я не знаю, что будет дальше. Я не экстрасенс и не гадалка, и я не умею заглядывать в будущее. – Может, в этом есть своя прелесть? – спросил я, попытался улыбнуться, но, судя по недовольно-расстроенному выражению лица Керри, не слишком успешно. – Не знать о том, что нас ждет. Если ты права… я хочу хотя бы еще какое-то время пожить с надеждой. В этом есть своя прелесть… – повторил я, и Керри вздохнула.– Хорошая компашка! – сказала она и слегка вымученно засмеялась. – Ты, я, Марк и… надежда. Не так, кстати, звали твою королеву красоты в колледже? Не помню… полячку!– Она была русской. И ее звали Наташа, – ответил я и наклонился к лицу Керри. Я понимал, что за последние десять минут она уже сто раз успела пожалеть о нашей случайной встрече, видел ее попытки перевести разговор на любую другую тему, которая не касалась бы ни нашего общего прошлого, ни возможности совместного будущего. Но я не мог себе позволить остановиться, ведь следующий шанс вот так остаться наедине с Керри, говорить с ней, задать много лет сводящие меня с ума вопросы, мог представиться мне очень и очень нескоро. Свободные вечера обычно она проводила вдвоем с Марком, и я понятия не имел, когда еще – случайно или нарочно – я сумею похитить у нее хотя бы минуту драгоценного времени. – Ты, правда, вспоминала обо мне?Не сводя взгляда с лица Керри, чтобы не упустить ни малейшего изменения в ее мимике, я не увидел в ее глазах удивления. На секунду зажмурившись, она кивнула и улыбнулась мне нежной улыбкой… так, как не улыбалась уже очень давно… – Я знала, что ты упрямый. Но я успела забыть, насколько, – сказала она. Улыбка не исчезла с лица Керри в одночасье, а я вспомнил, когда видел ее в последний раз. Восемнадцатого декабря 1980 года. Во время нашей, как я узнал позже, последней прогулки в университетском парке. Это был вечер, промозглый, бесснежный и ветреный; мы бродили по безлюдным аллеям, перебрасывались фразами – привычно, рассеянно и беззлобно, скорее по инерции, нежели действительно пытаясь доказать что-то друг другу. Двадцатое декабря из некой абстрактной надвигающейся на нас угрозы уже через день должно было, обернувшись, по сути своей, безобидной субботой – одной из многих – и календарной датой, стать свершившимся событием. Событием, которое все изменит. Событием…– …просто невозможно! Я уже обещала родителям и… – Керри обрывает свой монотонный монолог в середине в какой уже раз за один только этот день повторенной фразы, останавливается и стаскивает с рук перчатки. Я, целиком и полностью сосредоточенный на своих ощущениях – злой беспомощности, тревоги, обреченности и противоречащей им, но ничуть не менее сильной, ничем не оправданной надежды, не сразу замечаю смену ее настроения.– Посмотри! – восклицает она, а когда я не реагирую на ее призыв, хватает меня за руку, торопливо стягивает с нее перчатку и, развернув мою руку ладонью вверх, мгновение держит ее навесу с выражением серьезной сосредоточенности на лице. Я чувствую, как подрагивают пальчики Керри, сжимающие мое запястье, и – словно через прикосновение ей удается передать мне искорками вспыхивающее в ее восторженных глазах волнение и предвкушение чуда – душевное оцепенение, с приближением даты отъезда Керри безраздельно завладевшее моими мыслями и эмоциями, оставляет меня. Как если бы кто-то тяжелым молотом одним ударом перебил сковавшие мою грудную клетку оковы. Я вдыхаю полной грудью, и вместе с морозным воздухом в мои легкие врывается ощущение иррациональной, неподвластной анализу и логике, упоительной легкости; кажется, каждая клеточка моего существа заходится в ликующей песне-гимне во славу свободы и неомраченной радости. А затем в мою раскрытую ладонь опускается и тает первая снежинка.– Снег пошел… – произношу я с глупой улыбкой, и Керри, выпустив мою руку, смеется счастливым и безмятежным смехом – а ведь я уже давно утратил надежду однажды и хотя бы единожды услышать этот смех еще раз. – Я никогда не видела начало снегопада. Снег всегда либо уже был. Либо его не было, – говорит она, и, задумавшись над ее словами, я согласно киваю. Действительно, никогда прежде мне не доводилось, во всяком случае, осознанно, приобщиться к этому зимнему таинству. Как сказала Керри, снег всегда либо уже был, либо его не было.Одна за одной снежинки медленно планируют на нас с темного беззвездного неба и, заискрившись в свете фонаря всеми цветами радуги, оседают на ветвях деревьев, наших воротниках и шапках или же, подхваченные ветром, навсегда уносятся из наших жизней, исчезая в безмолвной темноте парка.А уже через мгновение – вдруг и сразу же, сознание привычно не успевает зафиксировать момент начала снегопада, – мы оказываемся в ином мире – выбеленном царстве света и холода, в самом его центре. Я поднимаю глаза вверх, жмурюсь из-за липнущих к ресницам снежинок и зачарованно наблюдаю за хаотичным и в то же время удивительно упорядоченным и слаженным движением падающего с небес снега – сверху вниз и из стороны в сторону. Мир, девственно-белый, невинный, словно новорожденный младенец, резко сужается, огороженный пределами круга – диаметром не более двух метров – образованным светом фонаря, под которым стоим мы с Керри. Это только наш мир: мой и ее. Мы его центр. Одновременно: создатели и совершенное творение. Белое извне чудесным образом проникает вовнутрь, овладевает нашими мыслями; белизна заполняет собой все пустоты и полости, с током крови струится по венам, нежным потоком обволакивает органы, подчиняет сознание, наполняя разум и душу первозданной радостью. Внутри и вокруг нашего юного, только что созданного мира – светло и чисто. Все становится белым. В голове, будто бегущей строкой, проносятся белые мысли. Мои чувства: восторг, радость, торжество, любовь к разделившей со мной авторство нового мира девушке, – они тоже сверкающе-белые, ослепляющие, словно кристаллики льда.В Белом Мире, чтобы обрести взаимопонимание и гармонию единения, не нужны слова. Я смотрю в глаза Керри, она смотрит в мои глаза, и это все, что необходимо нам для общения. Я поднимаю руку и, едва касаясь, провожу тыльной стороной ладони по щеке Керри. Ощущение тепла и граничащей с помешательством нежности обрушивается на меня, затягивает в бурлящий водоворот безвременья и чувственных переживаний мои мысли, убыстряет пульс и замедляет дыхание; безотрывно я смотрю в ее глаза, а мой мир становится еще yже, его центр смещается, и теперь всё вокруг: падающий снег, фонарь, скрытые тьмой и расстоянием аллеи парка и здания университета, города, моря, океаны, планеты, звезды – сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее начинают вращаться вокруг своей новой орбиты – бесконечной, как сама Вселенная, зелени глаз девушки, которую я люблю.Мы стоим, замерев в круге света, а вокруг нас кружатся – оседая на наших ресницах и одежде, тая на губах и разлетаясь во все стороны, – миллиарды снежинок. Я смотрю в глаза Керри – счастливые и восторженные, как у ребенка, а она обнимает меня за шею и улыбается – так, как умеет улыбаться только она; кажется, что ее улыбка соткана из несоединимых составляющих, в ней есть все: вызов и смущение, дерзость и трепет, ликование и легкая грусть…– Я люблю тебя, – произношу я вслух, хотя глубина и сила испытываемых мною чувств не нуждается в словесном подтверждении. Но мне хочется говорить Керри эти слова, повторять их снова и снова, и, наклонившись к ее лицу, почти соприкоснувшись с ней лбами, я шепотом, будто молитву, произношу и повторяю слова любви. – Я тоже… – только один раз на выдохе, словно с ее губ срывается тяжелый вздох, произносит она. Я вглядываюсь в ее глаза и замечаю за восторженной нежностью притаившиеся, но легко читаемые, страх и отчаяние. Я понимаю, что означают эти эмоции – предвестники скорого и неизбежного расставания, но я не хочу о них думать, не хочу замечать их, отравляя редкие мгновения счастья предвкушением разочарования и беды. Я обхватываю лицо Керри двумя ладонями и накрываю ее губы своими. Она отвечает на мой поцелуй – страстно и пылко, так, как когда-то давно, в том же парке, но в другом измерении, в наше самое первое свидание. Мы стоим, прильнув друг к другу, счастливые и несчастные, запертые в своем созданном нашей общей бедой и любовью маленьком мирке, ограниченном снегопадом и отбрасываемым фонарем кругом света.Мы целуемся, стоя под фонарем в университетском парке; мороз крепчает, и волшебство постепенно сходит на нет. Не желая столь скорого разрушения такого прекрасного и милосердного к нам Белого Мира, я крепче прижимаю Керри к себе, чувствуя, как она дрожит даже сквозь надетую на нее теплую одежду.– Тебе холодно? Хочешь пойти домой? – Я буквально заставляю себя задать Керри этот вопрос, но по упрямому выражению ее лица понимаю, что она не собирается сдаваться так быстро, и облегченно вздыхаю. – Нет, – говорит она, улыбается мне – одновременно смущенно и дерзко, так, как умеет улыбаться только она, девушка, которую я люблю, и, приподнявшись на цыпочках, подставляет лицо для поцелуя. – Ты уверена? – переспрашиваю я, но лишь потому, что мне нестерпимо хочется услышать ее голос. Керри смеется, быстро кивает и, крепко зажмурившись, произносит всего два слова. – Поцелуй меня, – просит она; снежинки опускаются на ее запрокинутое к небу лицо, налипают на ресницы и тают на полуоткрытых, слегка припухших от поцелуев губах; и на растянутое во времени мгновение я твердо уверен, что освещающее нас сияние исходит не от фонаря, а от ее лица.Мы стоим в круге света, я и Керри, так близко друг к другу, что наше дыхание становится единым, общим для нас двоих; наши губы соприкасаются с отчаянной нежностью, как если бы мы целовались в последний раз. Мы стоим, а вокруг нас, в будто созданном нами и только для нас двоих Белом Мире, происходит вечное движение, хаотичное и упорядоченное; снегопад выбеляет наши мысли и чувства; я целyю любимую девушку и знаю, что, пока с небес будут падать снежинки, с нами не случится ничего плохого. Я чувствую себя счастливым и защищенным. Мы с Керри целуемся, снежинки липнут на нас, и я искренне верю, что снегопад никогда не закончится, а Керри не уйдет из моей жизни. В Белом Мире нет места дурным мыслям, предчувствиям и страху.– Я люблю тебя, – на мгновение оторвавшись от губ Керри, шепчу я, а она молча смотрит на меня и улыбается счастливой и нежной улыбкой. ?Ни один человек не умеет так улыбаться?, – думаю я – восторженно и восхищенно, наклоняюсь к лицу Керри и вновь целую ее. Снег продолжает падать……которое я еще надеялся предотвратить.– Да, я, правда, о тебе вспоминала, – сказала Керри, и улыбка на ее лице сменилась растерянным выражением; она посмотрела на меня так, словно впервые заметила и очень удивилась моему присутствию на кухне человека, с которым она жила. – Пока я училась, проходила стажировку… ты знаешь, как мало свободного времени тогда оставалось… мне было проще… проще не думать о том, что было. И о том, что я сделала. У меня все еще была моя цель. И моя вера… она тоже еще была жива. И была сильной, как никогда. Как у фанатика, – она криво усмехнулась и опустила взгляд на свои крепко стиснутые ладони, – иначе и не скажешь! Поэтому я просто делала все, что от меня требовалось. Методично шла к своей цели. А потом… когда билеты были куплены, документы оформлены… я вдруг поняла, что не хочу никуда лететь. И это было самым страшным открытием за всю мою жизнь! Даже хуже нашего расставания! В свой последний день перед отъездом я бродила по городу, заходила в магазины, в парки… прощалась… и уже тогда понимала, что прощаюсь с домом. Я все ждала, когда появится это предвкушение… ну, знаешь, как оно бывает… перед возвращением домой, но я испытывала только тоску, грусть… и страх, потому что уезжала в неизвестность… из места, которое полюбила. – Керри закусила нижнюю губу и замолчала. Испытывая одно единственное желание – прижать ее к себе, гладить по волосам, нашептывая слова утешения, я заставил себя откинуться на спинку стула и спрятать руки в карманы джинсов. Керри не позволила бы жалеть себя. Попытка обнять ее со стопроцентной вероятностью раз и навсегда лишила бы меня возможности дослушать историю Керри. Да и я сам не знал, чем могло закончиться это проявление нежности; в конце концов, за окнами было так же темно, Марк по-прежнему спал, а одежды на нас с Керри не прибавилось.– Ты могла всё переиграть… если тебе хотелось остаться, – чтобы отвлечь себя от опасных желаний и мыслей, сказал я, отлично сознавая, что такой человек, как Керри, не стал бы даже рассматривать варианты отступления. Однажды приняв решение и стольким пожертвовав ради достижения этой цели, ?переиграть? тогда, когда до осуществления мечты оставался всего один шаг, она не могла. – Даг… – произнесла она мое имя, и с грустной улыбкой я покачал головой, давая понять, что понимаю и принимаю ее решение и не собираюсь упорствовать, предлагая ?ценные? советы по ?разруливанию? много лет назад свершившегося события. – Я сразу же возненавидела место, где мне предстояло жить и работать, – после минутной паузы продолжила Керри. – Хорошо еще, что я была не одна… в том месте. Если бы рядом со мной не было друга… Ну да что теперь об этом говорить? Я… я просто хотела ответить на твой вопрос. Да, я думала о тебе. Каждый день. Ты, наша встреча… все, что у нас тогда было, – было самым хорошим, что случилось со мной за всю мою жизнь. И… я сама виновата, что допустила такое… надо было либо просто смириться с ситуацией, либо валить оттуда к чертовой матери, забыв про дурацкую гордость и собственную блажь о спасении человечества… в общем, так получилось, что я превратила тебя, свои воспоминания о том, что у нас было, в сказку. Я забыла про ссоры. Забыла о том, как тяжело нам бывало понять друг друга. Совсем не думала о плохом. Я закрывала глаза, представляла твое лицо… выражение твоих глаз, когда ты мне улыбался… и плакала, плакала, плакала. Когда я оставалась одна, что, к счастью или к несчастью, бывало редко, я всегда плакала. Ты стал моей мечтой. Идеалом, до которого не смог бы ?допрыгнуть? ни один мужчина. И… ты стал моим спасением. Когда становилось ну совсем невмоготу, я думала о тебе… и находила в себе силы жить дальше.Оглушенный словами Керри, я безуспешно пытался осмыслить услышанное. Если бы я только знал! Если бы я знал, что она не забыла меня! Если бы я знал, что она нуждается в моей помощи… – Если бы я знал… – смог произнести я вслух, но, перегнувшись через стол, Керри на мгновение приложила руку к моим губам, призывая к молчанию.– Не нужно ничего говорить, – сказала она, вновь откинувшись на спинку стула. – Если бы ты знал, ты бы поехал за мной и за волосы притащил бы обратно. Я это знаю. А даже если бы ты этого не сделал, мне нравится та, первая, версия. Эти мысли о тебе… о том, что, если мне станет совсем плохо… невыносимо, я напишу тебе или позвоню… и тогда ты меня спасешь… эти мысли помогали мне выжить. – Керри засмеялась больным, невеселым смехом и пожала плечами. – Эта часть моих бредовых фантазий была особенно нелепа. У нас были неполадки со связью. И я не знала ни твоего адреса, ни телефона. Я даже не имела понятия, вспомнишь ли ты мое имя. Но в моих мечтах с памятью у тебя был полный порядок, а благородства и всепрощения было не занимать! – Я бы приехал, – сказал я, но против собственной воли мне пришлось добавить, – мне тоже хотелось бы так думать.Откровенность Керри заслуживала ответной честности с моей стороны, а на самом деле я понятия не имел, как бы я поступил, если бы годы спустя после нашего расставания получил сообщение от девушки, которая однажды заставила меня страдать, с просьбой отправиться за ней на край света. Скорее всего, я отправился бы за ней, и мне действительно хотелось в это поверить. – Ну да, – Керри снова рассмеялась, и на этот раз ее смех напугал меня еще больше, поскольку я совершенно явственно уловил в нем надрывные нотки зарождающейся истерики, – ты оставил бы свою работу, свою упорядоченную, налаженную жизнь. Женщину, с которой ты встречался… Или ты хочешь сказать, что все эти пятнадцать лет у тебя никого не было, потому что ты ждал и надеялся, что когда-нибудь мы обязательно будем вместе?– Наверное, это прозвучит по-идиотски, но мне очень хотелось бы так сказать, – тихим голосом сказал я, посмотрел на Керри и невольно вздрогнул, увидев на ее лице выражение неприкрытой враждебности.– Ага, а я вот такая дура, что непременно бы тебе поверила! – сказала она. Я удивленно потер переносицу, не зная, как реагировать на ее реплику.– Мы расстались по твоей инициативе, – наконец произнес я. – А если не украшать правду красивыми и ?взрослыми? словами, ты меня тупо бросила. И в твоем понимании, я должен был провозгласить обет безбрачия?– Не неси чушь, – сказала Керри и устало вздохнула. – Никто и никому ничего не должен.– Однажды я чуть не женился, – сказал я, удивив самого себя этой фразой. Керри посмотрела на меня без интереса и удивления и ни о чем не спросила. Но, начав говорить, я уже не мог остановиться. – Я сделал предложение девушке. Мы почти год вместе жили. Она была… такая замечательная! Нежная, понимающая, заботливая… очень красивая… – Ну так где же тогда твое обручальное кольцо? – лишенным интонации голосом спросила Керри; но каким бы ни был соблазн истолковать ее тон и каменное выражение лица как нечто хотя бы отдаленно приближенное к ревности, раздражению или сожалению, я вынужден был признать, что, скорее всего, она просто устала.– Я не успел его купить, – сказал я. – Как раз в тот момент я получил предложение из чикагской больницы. А она не захотела уезжать из Нью-Йорка.– А чем тебе было намазано здесь, в Чикаго? Остался бы со своей девушкой, раз она была такой замечательной.– Ну… это долго объяснять, – начал было я, хотя был готов именно к такому вопросу Керри. – Видишь ли… я думал о том, что мне делать. Она просила меня остаться. Говорила, какими счастливыми мы будем… если я останусь, и мы поженимся. И, чтобы принять решение, я поехал домой к родителям…– Да! О родителях! – перебила меня Керри. – Я все забываю спросить тебя, как здоровье твоей матушки?Я попытался придать лицу серьезное, грозно-обиженное выражение, но встретился взглядом с Керри и рассмеялся.– Спасибо за беспокойство. Моя матушка в добром здравии, светлом уме и твердой памяти. – Ты не говорил ей, что мы теперь вместе работаем? Я почему-то уверена, что воспоминания обо мне не могли за такой ничтожный срок стереться из ее твердой памяти. Всего-то пятнадцать лет прошло!– Ну да, всего-то. Думаю, что не стерлись, – кивнул я, представляя реакцию матери на эту, без сомнений, малоприятную для нее новость. – Поэтому я предпочитаю о тебе с ней не говорить. Дабы не подрывать ее доброе здравие.– Даг, дорогой, – Керри ухватилась руками за край стола и подалась вперед, – ты предлагаешь мне снова быть вместе. Если я соглашусь, ты отдаешь себе отчет, что тебе придется ее расстроить этим печальным известием?На автомате ?отзеркалив? движение Керри, я наклонился над столом и замер в нескольких миллиметрах от ее лица.– Керри, дорогая, если ты согласишься, я отдаю себе отчет в том, что с радостью ?огорчу этим известием? все население нашей планеты.Я опустил взгляд на губы Керри, находившиеся так близко от моих, что я ощущал на своем лице ее теплое дыхание. Сглотнув, я закрыл глаза, заставляя себя думать о Марке и о том, каким ударом стал бы для него наш поцелуй с его девушкой, вздумай он этой ночью, в самый неподходящий момент, попить водички.– Я… я, правда, тебе все еще нравлюсь? – услышал я шепот Керри и, позабыв о Марке, я распахнул глаза, чтобы встретиться с ней взглядом, но уже в следующее мгновение она шумно выдохнула и отодвинулась от меня на безопасное расстояние. – Ну так… – сложив ладони лодочкой, она приложила их к губам, явно пытаясь сосредоточиться, – почему ты не женился? Она не понравилась твоей маме?– Напротив, – сказал я, с удивлением отметив, с какой легкостью мне удалось улыбнуться и включиться в разговор, хотя все, о чем я мог думать, это – о ее губах и о своем желании их целовать, – мама была от нее в восторге. На самом деле ты была единственной моей девушкой, которая так откровенно ей не нравилась. Правда, была еще одна девушка, я встречался с ней до тебя, еще в старших классах. Мама застала ее в своей спальне, когда та отправилась в туалет, и, по ее словам, заблудившись, влезла в мамину шкатулку для драгоценностей. Так вот, к той моей подружке она тоже не испытывала теплых чувств. Но, думаю, ты бесила маму куда больше. Хотя и не проявляла интереса к ее сережкам, брошкам и прочим побрякушкам.Керри помолчала, обдумывая мои слова, а затем пожала плечами и чуть натянуто улыбнулась.– Уже очень поздно. Заканчивай свою историю, – сказала она, и я понял ее желание закрыть неприятную и ей, и мне тему.– Почему я не женился? Я приехал к родителям, закрылся в своей комнате. И я всю ночь думал о том, как же мне поступить. А потом, уже ближе к утру, до меня вдруг дошло, о ком я думаю на самом деле. Я вспоминал о том, как я делал предложение тебе. О кольце, которое так же не успел купить. И о тех чувствах, которые я испытывал тогда. Я понял, как легко было бы мне принять решение, если бы на ее месте была ты. Мне не нужно было бы время. Не нужно было бы уезжать от тебя к родителям, чтобы ?все обдумать?. Вот так я и сообразил, что не хочу никакой свадьбы.– Что ж, – сказала Керри и широко развела руками, – мне очень жаль, что так вышло. Быть может, она сделала бы тебя счастливым?– Я не знаю… – медленно проговорил я и пожал плечами. – И разве ты виновата, что тебя я любил, а ее нет?– Может быть, ты любил свои воспоминания обо мне? – спросила Керри и заговорила раньше, чем я нашелся с ответом. – Когда я узнала, что нам предстоит вместе работать, я хотела отказаться. Я боялась нашей встречи. Даже не из-за нашего прошлого… из-за того, что у меня было столько связано… связано с моими воспоминаниями о тебе. Тогда, в Африке, мне нужно было за что-то цепляться, чтобы не сойти с ума. И я придумала себе сказку о благородном рыцаре, который однажды непременно прискачет на своем белоснежном коне и увезет меня в закат к свету, любви и всепрощению. Кто бы мог подумать, что я на такое способна? Я всю жизнь презирала этих пассивных, безропотных дурочек, мнящих себя принцессами, обряжающихся во все розовое и мечтающих о волшебном принце. И вот, когда годы спустя мне предстояло вот так лицом к лицу столкнуться с моим собственным, – Керри рассмеялась и, вскинув вверх руки, сделала свой излюбленный жест, обозначающий кавычки, – ?волшебным принцем?, я струсила. Однако новая должность оказалась такой заманчивой, что я не смогла от нее отказаться. О чем в первый же день пожалела. Куда ты меня послал? К черту? Или еще подальше?– Керри, послушай… – Я протянул к ней руки, но она отшатнулась от меня так резко, что едва не упала назад, вместе со своим стулом.– Даг, мне не нужны твои извинения и оправдания. Я очень хорошо понимаю, что ты не хотел меня видеть. И причины, по которым ты этого не хотел, – сказала она и властно взмахнула рукой, призывая меня к молчанию, когда я попытался ей возразить. – Было ли мне обидно? Да. Была ли я удивлена? Нет. Нет, потому что я и не рассчитывала встретиться с тем самым мальчиком, который меня когда-то любил. И одно существование которого не позволило мне сдохнуть в… – Керри замолчала, отбивая пальцами дробь по краю стола, как я понял, стараясь подобрать более-менее пристойный синоним названию африканской деревни, в которой она жила и работала, – там, – наконец, сдалась она, очевидно, так и не отыскав в своем лексиконе приличных слов, чтобы говорить об Африке-не-ее-детства. – Нельзя вернуться в прошлое. Это невозможно. А когда ты веселил народ в ординаторской…Керри не закончила фразу, однако, чтобы понять, о чем она хотела сказать, мне и не требовалось дослушивать ее мысль до конца. Как бы я ни старался, забыть о том постыдном для меня случае в ординаторской, когда, желая поддержать Сьюзан, я вызывал у присутствующих взрывы нездорового хохота, изображая Керри и копируя ее хромоту, у меня так и не получилось.– Если бы ты знала, как я сожалею… – горячо заговорил я, но Керри вновь не позволила мне договорить.– Не сегодня! – Она резко оборвала мою речь и, лишь слегка понизив голос, добавила слово ?пожалуйста?.– Керри… – без особой надежды произнес я вслух ее имя, но она покачала головой, и я сдался и замолчал.– Ты спросил меня, вспоминала ли я о тебе, – сказала она. – Я тебе ответила. – Тебе было там очень плохо? – зачем-то спросил я, скорее всего, чтобы хотя бы на несколько минут отсрочить момент нашего с ней прощания.– Мне кажется, я уже достаточно об этом рассказала, – ответила Керри и посмотрела на меня испытующим взглядом. – Ты просто не хочешь, чтобы я уходила. Верно? – ?в лоб? спросила она. Невольно я рассмеялся и в знак того, что сдаюсь, вскинул руки вверх.– Забыл о твоей ?милой? манере говорить людям правду, – сказал я. Керри встретилась со мной взглядом и засмеялась.– Ну да, – пытаясь согнать с лица улыбку, сказала она, – как я могла забыть, насколько для тебя ложь симпатичнее правды. Ладно, давай еще немного поговорим. Раз уж тебе так нравится наша… беседа.– Расскажи мне еще… что-нибудь… про Африку, – попросил я, так и не решившись произнести вслух то, о чем я действительно хотел у нее спросить. Я хотел знать, как и когда ей удалось оставить в прошлом свои воспоминания обо мне, похоронить их, оплакать и продолжить жить дальше так, будто меня никогда и не было. И… вообще возможно ли такое? Ведь только однажды Керри сказала, что у нее получилось меня забыть.– Что еще я могу рассказать? – переспросила Керри и задумчиво обвела пальчиком узор на скатерти. – Когда я заболела, я подумала, что это наказание… наказание за мою гордыню. За то, что я, сознавая свою неспособность изменить мир к лучшему, ты уж прости меня за глупый пафос, продолжала делать вид, что все идет так, как я и хотела. Я делала вид… ну, старалась, во всяком случае, что у меня все схвачено. Что я сильная. Что мне ни черта не бывает страшно. А вот болезнь меня подкосила. По-настоящему. Там и так было очень жарко, а тут еще у меня была эта температура… Я закрывала глаза, и мне казалось, что я проваливаюсь прямо в адское пекло. У меня не было сил поднять руки, и тогда я на полном серьезе думала, что меня привязали к кровати и подожгли. Я… я мечтала о снеге. Я бредила им. Вспоминала – снова и снова! – каждую нашу прогулку, каждую зиму, что мне посчастливилось провести в Штатах. Всякий раз, когда я приходила в себя, я думала о тебе, представляла, как ты берешь меня за руку, как мы вместе выходим на улицу… на нас теплые куртки… на моих руках варежки… и вот с неба на наши головы опускаются первые снежинки. Большие, как гигантские бабочки. – Усмехнувшись, Керри тряхнула головой и посмотрела на меня извиняющимся взглядом. – Я знаю, что такого снега не бывает. Но именно таким я представляла его в детстве. Когда мне больше всего на свете хотелось увидеть его… не на картинке.Я прикрыл глаза, вспоминая неизменный восторг юной Керри при каждой ее встрече с ничем не примечательным для меня явлением природы, поначалу вводивший меня в недоумение. Стоило этой девочке столкнуться со снегом, даже с грязно-серым сугробом на обочине, как практичная часть ее натуры, обычно доминирующая и позволяющая ей твердо стоять на земле, исчезала, уступая место ее ?нецивилизованной? части; и в эти редкие моменты, когда Керри позволяла эмоциям брать над собой верх, и которые она сама наверняка идентифицировала как проявление слабости, я готов был подписаться под прозвищем, придуманным для нее моей матерью. ?Девочка из джунглей? – слова, которые так обижали Керри и злили меня, как нельзя более точно передавали ее душевное состояние при виде снега. Не сразу, но очень скоро, волнение любимой девушки передалось и мне. И если раньше снег был для меня просто снегом, то после общения с Керри, наблюдая за парящими в воздухе снежинками, я начал испытывать радость и душевный трепет. Я был искренне благодарен моей самой любимой на свете ?девочке из джунглей? за то, что она позволила мне разделить с ней это волшебство, как если бы я приобщился к некоему таинству, сродни крещению. Снег, каким бы искрящимся на солнце или девственно-белым он ни был, до встречи с Керри вызывал во мне скорее негативные эмоции. Трудно проехать – минус. Необходимость расчищать двор – минус. Холод – минус. Задумавшись, я мог отыскать в выпавшем снеге только два плюса, это – зимние виды спорта и отмена занятий из-за снегопада. Я признавал совершенную и уникальную красоту каждой отдельно взятой снежинки, собранной из симметрично-сложенных кристалликов льда, но вот снег в общей своей массе не рождал отклика в моей душе. Мне было все равно, выпал он или нет, настолько я был привычен к этому пусть и не частому в наших краях, но регулярно случавшемуся погодному явлению. Керри же своим свежим взглядом восторженного, познающего жизнь ребенка позволила мне увидеть зимнюю красоту ее глазами. Глазами девочки, которая много читала о снеге, видела его на картинках, фотографиях и в кино; девочки, с замиранием сердца слушающей рассказы своего крестного, которому однажды довелось вместе с ее отцом побывать на ее первой родине, о виденном им настоящем чуде, ?белом, холодном, как в холодильнике, только с неба и много?. Очарованность Керри снегом оказалась настолько заразительной, что даже годы спустя после нашего с ней расставания с началом снегопада неизменно у меня перехватывало дыхание от восторга и тоски по утраченному счастью.– И хочешь услышать кое-что забавное? – спросила Керри, прервав мои воспоминания. Я посмотрел на нее с интересом и кивнул. – Когда я вернулась в Америку и дождалась своего первого после четырех лет ?разлуки? снега, он вызвал у меня только одно чувство. Раздражение. – Почему? – с искренним удивлением спросил я. Керри высоко приподняла брови и с вызовом встретилась со мной взглядом.– Я тоже бываю сентиментальной, – сказала она последнее, что я ожидал от нее услышать. – Мы расстались в снегопад. Теперь он навевает на меня тоску.Я молчал, осмысливая последние фразы Керри, и, не дождавшись моей реакции на свои слова, она заговорила первой.– Когда я улетала… в декабре 80-го, из-за снегопада задержали мой рейс. Я села возле окна и долго смотрела на падающие снежинки. Мне не хотелось признаваться в этом самой себе, но я ждала тебя. Знала, что не придешь, но продолжала смотреть в окно. Снег падал и падал… Потом объявили посадку. А ты так и не появился.– А я до сих пор люблю снег, – сказал я, сознавая, что не смогу избавиться от навязчивого образа смотрящей на падающий снег Керри… которая до последнего не оставляла надежду, что я не позволю ей сесть в самолет. Трудно было поверить, какими глупыми мы тогда были, и даже молодость и неопытность не оправдывали меня в собственных глазах. Совершив над собой усилие, я смог отвлечься от ошибок прошлого, чтобы поддержать разговор с той, чьи ожидания пятнадцать лет назад я не оправдал. – Даже не так. Ты научила меня его любить. – Да, забавно… – без улыбки повторила Керри и задумчиво приложила палец к губам. – Тебя научила. А сама разучилась.– Хочешь, поменяемся местами? – Наклонившись вперед, я дотронулся до плеча Керри и улыбнулся. – И теперь я буду твоим учителем?– Даг, сейчас только начало июля, – сказала она, а я, обрадованный тем, что на мое, странное даже для меня самого, предложение Керри не ответила категорическим отказом, пожал плечами и рассмеялся.– Ну, кто нам мешает начать с теоретической части? Мгновение Керри смотрела на меня, удивленно нахмурившись, а потом засмеялась и, прикусив губу, покачала головой, словно не веря, что я произнес вслух именно то, что она услышала.– Какая же ты балаболка, – прошептала она, наконец.– Ну вот так еще меня точно никто не называл! – в притворном возмущении воскликнул я.– И вот это-то как раз и странно! – немедленно откликнулась Керри, и на этот раз мы расхохотались одновременно.– Керри… – еще не просмеявшись, позвал я и задал вопрос, даже меня удививший своей откровенной смелостью. Утвердительный ответ Керри запросто мог развеять в прах все мои надежды. – Ты счастлива с ним?– Даг… я… – она помолчала, явно не зная, что мне ответить, но, когда я уже собирался облегченно выдохнуть, произнесла, – да. Нам… нам интересно вместе… мы… у нас общие интересы и…– Я не спрашиваю, есть ли у вас общие темы для разговора…– Ты о сексе? У нас всё в порядке. Спасибо за беспокойство, – не дослушав меня, сказала Керри и поднялась на ноги. – Думаю, мы сказали друг другу все, что хотели.– Вообще-то я говорил о любви, – заметил я, не удостоив вниманием ее последнюю реплику. – А вот это тебя не касается, – отрезала Керри и посмотрела на меня сверху вниз злым взглядом. – Нам хорошо вместе. Пусть все и произошло слишком быстро…– Вот об этом я и хотел спросить, – позволив эмоциям взять над собой верх, одним движением я выскочил из-за стола и, преградив Керри путь к выходу, наклонился к ее лицу. – Почему так быстро? Вы едва-едва начали встречаться! Почему ты согласилась переехать к нему вот так запросто?! А когда я предлагал тебе жить вместе…– Опомнись! – Все еще стараясь не повышать голоса, она с возмущением посмотрела на меня. – Что и когда ты мне предлагал?!– Черт возьми… – сквозь зубы проговорил я, так же, как и она, пытаясь не шуметь, чтобы не разбудить Марка. – Не сейчас! Я говорю о том времени, когда мы встречались. Ты столько времени мне отказывала…– Черт, ну убей меня за это! – прошептала она и, шагнув вперед, приподнялась на цыпочках, чтобы наши глаза по возможности находились на одном уровне. – Мне только-только исполнилось двадцать! Это были мои первые отношения! Я боялась перемен! Боялась, что все изменится к худшему! Я понятия не имела, что это такое, жить с мужчиной!– Ну да, а сейчас опыта у тебя достаточно. Настолько, чтобы после первого же свидания собрать вещи и переехать в дом к своему любовнику.– Мне хочется тебя ударить, – сказала Керри и отступила от меня обратно к столу. – Ты ничего обо мне не знаешь. – Ну так расскажи мне. – Непроизвольно я последовал за ней и, когда она попыталась обойти меня, удержал ее за руку. – Пожалуйста. Я просто пытаюсь понять, чем он лучше меня.– Господи, Даг! – воскликнула Керри, обреченно закатила глаза к потолку, но не сделала ни одной попытки освободиться. – Никто никого не хуже. Я не собиралась сюда переезжать. Мне нужно было съехать из моей квартиры. Ни я, ни Марк даже не думали вместе жить. Нам просто нравилось проводить вместе время. С ним было весело и легко… Мы еще с ним даже не спали! Только целовались… – Ты можешь избавить меня от подробностей? – попросил я и выпустил ее руку. Я понимал, что сам спровоцировал Керри на откровенность, но слышать из ее уст детальный рассказ о начале их отношений с другим мужчиной – тогда, когда я еще мог изменить ход событий, но упрямо отказывался заглянуть правде в лицо, – оказалось по-настоящему невыносимым. Она вскинула на меня затравленный взгляд, резко выдохнула и провела по лицу ладонью.– Даг, ты хочешь свести меня с ума? – голосом тяжелобольного человека спросила она и, не дожидаясь ответной реплики, тут же продолжила. – Я впервые была у него дома. Здесь… Мы разговорились, и я рассказала ему о своей проблеме. Затем между нами случился секс, и он предложил мне остаться у него. Сначала я не поняла, шутит он или нет. Да и он сам, кажется, этого не понял. Но вот так вышло, что я осталась. У меня была еще неделя, чтобы подумать. Нам все еще было хорошо вместе, и я перевезла сюда свои вещи. И всё.– А потом вам на голову свалился я, – очень тихо пробормотал я, но Керри услышала. – Подожди… – прошептала она и шагнула ко мне, буквально впечатав в стол мою пятую точку, – у тебя не было никаких проблем с квартирой?! – Высоко вскинув голову, чтобы видеть мое лицо, она двумя руками толкнула меня в грудь – легонько и едва-едва ощутимо. Я не успел отвернуться, принять оскорбленный вид или что-то соврать, потому что Керри и не требовался мой ответ. – Да что же ты за человек такой?! – вскрикнула она и вновь ударила меня в грудь обеими руками, на этот раз с силой – так, что мне чудом удалось не рухнуть спиной на стол. – Ты понимаешь, как это подло?! Ты понимаешь, что у тебя нет никакого права лезть в мою жизнь?! Голос Керри с каждой произнесенной фразой набирал силу, и я уже не сомневался, что Марк, который просто не мог не проснуться, прибежит на эти крики, а вот чтó и какими словами мы будем ему объяснять, я не мог себе даже представить.– Перестань кричать… – мягко и очень тихо заговорил я, но стоило мне дотронуться до плеча Керри, как ее ладонь, взметнувшись в воздух, со звонким хлопком ударила меня по щеке – не столько больно, сколько обидно. – Пошел бы ты к черту! – с явным удовольствием и, очевидно не терзая себя переживаниями и угрызениями совести из-за влепленной мне пощечины, сказала она. Громко. И именно это стало для меня последней каплей.– Ты весь дом перебудишь! – выдохнул я, и, не пытаясь взять ее за руки, понимая, что этим лишь распалю гнев Керри, я обнял ее за талию и, не дав опомниться, резко развернул и усадил на стол. На секунду она застыла, а затем, тяжело дыша, но, хвала небесам, не произнося ни звука, принялась выкручиваться из моих рук. Я был готов к сопротивлению Керри и, успев продумать свою контратаку до того, как она начала дергаться, практически без усилий удерживал ее на месте, чему немало способствовала неудобная поза, в которой она находилась, и стол, откуда ей, несмотря на отчаянную борьбу, никак не удавалось спуститься. – Отпусти меня…– Прекрати дергаться…Мы заговорили одновременно и так же одновременно замолчали, как если бы смогли увидеть себя со стороны. Мои пальцы все еще сжимали запястья Керри, ее ноги обвивали мои бедра, словно в дешевом порнофильме, и, судя по изменившемуся выражению ее лица, даже до нее, наконец, дошло, что, если Марк зайдет в кухню именно в этот момент, что-либо объяснять ему не потребуется. Наша поза и достаточное количество обнаженки при любом раскладе оказались бы красноречивее любых слов; тот же стол, на котором сидела Керри, казалось, мог поведать о происходящем куда достовернее и убедительнее, нежели жалкие оправдания из наших уст.– Господи… – прошептала она, опустила глаза вниз и тихо застонала. – Как же так получилось?..Проследив за ее взглядом, я замер, даже не пытаясь заставить себя проявить деликатность и отвернуться. Слишком долго я мечтал хотя бы увидеть надежно сокрытое тканью от моих глаз, недоступное и тщательно оберегаемое; даже то, что произошло между мной и Керри в декабре прошлого года в ординаторской, случилось слишком быстро, неожиданно и столь же скоро закончилось, чтобы я успел насладиться нашей близостью и, пусть и временной, но доступностью ее красоты. – Прекрати пялиться на мою грудь, – сквозь зубы процедила Керри, но я не нашел в себе сил ни отвести взгляд от безупречно-белоснежного полукружия, увенчанного нежно-розовым ореолом, ни хотя бы кивнуть. Пошевелившись, она извернулась, стараясь высвободить руки, но добилась обратного результата, тесно прижавшись ко мне практически обнаженным телом. К моему удивлению, Керри даже не разозлилась. – Просто бретелька соскользнула, – жалобно сказала она. Я посмотрел в ее растерянное личико и, разжав пальцы, позволил Керри привести одежду в условно-приличный вид, поскольку, чтó бы она ни сделала, до тех пор, пока на ней была надета эта пижамка а-ля ?привет всем педофилам планеты Земля?, выглядеть по-настоящему пристойно у нее просто не получилось бы. – Ты так хорошо пахнешь… – прошептал я и, понимая, что другого шанса мне может не представиться, слегка подался вперед и зарылся лицом в волосы Керри. – Не хочу, чтобы этот момент заканчивался…– Это же просто случайность, – сказала она; и я так и не понял, кого она хотела убедить – меня или себя? Хотя то, что Керри забросила все попытки освободиться из моих объятий, не требовала оставить ее в покое и даже не возмутилась дерзости моего поступка, убедительно говорило в пользу второго варианта. – Пожалуйста… – ослепленный своей догадкой, попросил я и умоляюще заглянул в глаза женщины, которую я хотел так отчаянно, как не хотел ничего и никого в своей жизни. – Можно я поцелую тебя? Только один раз… и я клянусь, больше я до тебя не дотронусь…– Это же… – начала говорить она, но замолчала, так и не закончив фразу. Я видел на ее лице выражение беспомощности и испуга, но волновало меня только одно: Керри не послала меня к черту и не бравировала данным мною прошлым вечером обещанием не приближаться к ней с непристойными предложениями.Медленно, будто во сне, я поднял вверх руку и осторожно погладил ее по щеке; ее кожа была горячей и даже более нежной и бархатистой, чем я запомнил.– Пожалуйста, – прошептал я, все еще ни на что не надеясь, но Керри судорожно выдохнула, зажмурилась и неловко ткнулась в мои губы своими. И если еще секунду назад я мог отыграть назад, извиниться, помочь ей спуститься со стола, перевести случившееся в шутку, пожелать Керри спокойной ночи и возблагодарить Небеса за крепкий сон, дарованный ими Марку Грину, то этот неуклюжий, целомудренный поцелуй в одночасье перекрыл нам все пути к отступлению. Целуя меня, Керри продолжала плотно сжимать губы, словно маленькая девочка, прощающаяся на ночь с любимым папочкой, но стоило мне запустить пальцы в ее волосы, как ее губы слегка приоткрылись навстречу моим губам; а уже через мгновение мы целовались как сумасшедшие. Мои руки лихорадочно блуждали по ее телу, зарываясь в волосы Керри, пробираясь под тонкую ткань ее маечки, а она обвивала мои бедра ногами, прижимаясь теснее и теснее, и целовала меня так горячо и жадно, что я окончательно потерял связь с реальностью. Казалось, мир вокруг нас остановился. Опьяненный ее поцелуями и своей любовью, я не знал и не хотел знать, как меня зовут и где я нахожусь. Все мои чувства и помыслы были сосредоточены на одном человеческом существе, восхитительной маленькой женщине, один запах которой заставлял меня забыть собственное имя; я целовал ее и не мог насытиться; прикасался, проникая в самые сокровенные места ее тела, и лишь распалял собственное желание – быть с ней, стать одним целым, никогда не размыкать рук и не выпускать ее из объятий. – Я люблю тебя, – осыпая поцелуями шею Керри, прошептал я; застонав, она крепче прижала к себе мою голову, а я, ощущая ирреальную легкость во всем теле, повторял и повторял ей слова любви. Это было невыразимо-волшебное мгновение, словно с моих плеч сняли тяжкий груз, который долгие годы клонил меня к земле и не давал вздохнуть полной грудью. Цéлую вечность я вынужден был скрывать свои чувства – от себя, от Керри, от Марка; день за днем безо всякой анестезии по кусочкам кромсать свою душу, пытаясь, но так и не сумев раз и навсегда выкорчевать из нее однажды прочно и глубоко пустившую корни любовь к когда-то оставившей меня возлюбленной, которая, начав встречаться с моим лучшим другом, должна была, но так и не стала для меня запретной женщиной. Мне не хватило пятнадцати лет, чтобы забыть ее, и сейчас, получив возможность на весь мир прокричать о своем чувстве, я упивался каждой секундой нашей близости и вскружившей мне голову, нежданно свалившейся на меня свободы.Она выгнулась в моих руках, предоставляя моим губам больше простора для ласк и поцелуев, одновременно пытаясь расстегнуть молнию на моих джинсах, и именно в тот момент, когда ее старания увенчались успехом и чертова пуговица, наконец, сдалась в плен пальчикам Керри, мир содрогнулся. Я резко обернулся на закрытую дверь и несколько растянутых во времени секунд, едва ли не самых страшных за всю мою жизнь, видел потрясенное лицо хозяина дома, полуобнаженную подругу которого все еще сжимали в объятиях мои руки. Затем я моргнул, и лицо Марка исчезло.– Это стул… – дрожащим голосом прошептала Керри, прижавшись губами к моему уху. – Он не мог не услышать… – Не мог… – эхом откликнулся я и, вопреки всякой логике, крепче прижал к себе ее дрожащее, как при сильном ознобе, тело. В ожидании развязки, как по команде, наши лица повернулись к двери, и на какое-то время я перестал дышать. Собственное сердцебиение гулко отдавалось в ушах, но я не мог поверить, что это были единственные звуки, которые я слышал. Мы совершили ужасный поступок, были виновны по всем статьям, и мне не нужно было видеть глаза соучастницы моего преступления, чтобы знать, что и она ждет немедленного наказания, в неотвратимость которого, как и я сам, верит всем сердцем, а возможно на каком-то уровне сознания даже желает его.Чтобы осознать, поверить и принять простой и очевидный уже после первых минут напрасного ожидания факт того, что Марк все еще спит, никто не придет, а правосудие не свершится, нам потребовалось время. Напрасно мы напрягали слух, дом был по-прежнему тих, и только наше сдерживаемое дыхание нарушало воцарившуюся на кухне после падения стула тишину.– Давай оденемся? – первой сдалась Керри и пошевелилась, чтобы высвободиться из моих объятий. – Ты свалил этот ублюдочный стул – так, что стены вздрогнули! А он даже не проснулся… ему надо проверить слух… потому что… так не бывает!– Да, не бывает, – стараясь не встречаться с ней взглядом, пробормотал я и, наклонившись, подобрал с пола верхнюю часть от ее пижамы. – Помоги мне спуститься, – неожиданно робким и тихим голосом попросила Керри. – Послушай, ничего страшного не случилось! – тут же заговорил я, напуганный сменой ее настроения, и протянул к ней руки. – Это я виноват. Ты ничего этого не хотела. Не нужно себя винить…– А кого еще мне винить, Даг?! – с горечью сказала она. С тревогой я заглянул ей в лицо, но, к счастью, ее глаза были сухими. – Я виновата не меньше тебя. Не нужно было искушать судьбу… Бережно и, по возможности держа Керри на расстоянии вытянутых рук – так, чтобы обнаженные части наших тел лишний раз не соприкасались, я снял ее со стола и протянул майку. Конечно же, я был согласен с каждым ее словом. Нам вовсе не следовало искушать судьбу, и виноваты в случившемся были мы оба, но в глубине души, несмотря на разом навалившиеся усталость, болезненное чувство утраты, неудовлетворенности и вины как перед другом, так и перед самой Керри, впервые за долгое время я был по-настоящему счастлив. До этой ночи я мог только предполагать и догадываться, что женщина, которая в последний месяц занимала все мои мысли, испытывает ко мне влечение, сейчас же своими собственными губами и ногтями в доказательство моей правоты Керри оставила на моей коже недвусмысленные следы – отметины-символы уязвимости ее лишь только кажущейся незыблемо-прочной брони. – Ничего непоправимого не произошло, – мягко, но твердо сказал я и прикусил губу, чтобы слово ?пока?, которое я просто не мог не добавить, не сорвалось с языка. – Одевайся, я не смотрю, – добавил я и отвернулся, предоставив Керри возможность привести в порядок себя и одежду. Быстро застегнув ширинку, я пригладил рукой влажные от пота волосы, поднял все еще валяющийся на полу стул, словно уничтожив единственную улику едва не совершенного нами преступления, и облегченно выдохнул. Даже если Марк все же проснется и в праведном гневе ворвется на кухню вершить правосудие, ему будет нечего нам предъявить. Скосив глаза на Керри, полностью одетую, которая в этот момент поправляла растрепавшиеся волосы, я улыбнулся. Ничего непоправимого не произошло. Пока.– Ничего этого не было, хорошо? – с некоторой тревогой в голосе попросила Керри, когда, пожелав друг другу спокойной ночи, мы остановились перед дверью, ведущей в коридор. Уже ухватившись за дверную ручку, я повернулся к ней и медленно покачал головой.– Ничего не было, – произнес я и был вознагражден чуть смущенной, но исполненной облегчения улыбкой Керри – первой с момента, как я опрометчиво задал ей вопрос, который, и мы оба это понимали, задавать мне вовсе не следовало: ?Ты счастлива с ним??– Спасибо… – прошептала она и прикоснулась пальцами к моей руке. – И прости… прости, что так все вышло…– Это ты меня прости, – сказал я, но Керри отрицательно качнула головой и, вытянув руку, дотронулась до моей щеки.– Я тебя ударила, – со столь знакомой мне категоричностью произнесла она, и невольно я рассмеялся.– Дурочка, я бы на твоем месте и сам себя ударил! Вздрогнув, Керри опустила руку и посмотрела на меня недоверчивым взглядом.– Я была права? – спросила она, и ей не нужно было уточнять формулировку своего вопроса. ?Виноват по всем пунктам?, – хотелось сказать мне, но я ограничился лаконичным:– Да.– Черт, – на выдохе произнесла Керри и провела по лицу ладонью. – Зачем тебе это понадобилось?– Ты знаешь. Чтобы быть ближе к тебе.– Я знаю? – Она посмотрела на меня долгим взглядом и покачала головой. – Я не знаю. Но мне кажется, все дело в банальной ревности. В том, что я начала встречаться с ним. Твоим лучшим другом.– Это не так, – сказал я, сознавая, что даже под пытками не согласился бы признать, что крупица истины в ее словах все же была. – Просто я слишком поздно понял, что я на самом деле к тебе испытываю, – закончил я свою мысль, и вот это было абсолютной правдой. – И я все еще прошу тебя дать нам шанс.– Ты обманом вселился в его квартиру, – начав говорить на повышенных тонах, Керри понизила голос до едва различимого шепота и шагнула ко мне, чтобы я мог расслышать ее слова, – ты домогаешься его женщины, ты, используя твои же собственные слова, едва не трахнул ее, пока он спал, и после всего этого у тебя хватает наглости еще о чем-то просить?!– Так я же не у него прошу. У тебя, – не успев задуматься над ответом, ляпнул я первое, что пришло мне в голову. В полной мере сознавая низость только что мною же произнесенных слов, но не испытывая и намека на угрызения совести, я усмехнулся – то ли потому что падать ниже уже было некуда, то ли потому что наш диалог, и правда, показался мне забавным. – Ты отвратителен! – воскликнула Керри, не в состоянии спрятать от меня улыбку, хотя наверняка приложила к этому все свои силы. ?Это, и в правду, смешно?, – подумал я, а Керри, словно в доказательство моим мыслям, прикусила нижнюю губу и беззвучно рассмеялась. – Отвратительны мы оба…– Наш договор в силе? – Я наклонился к ее лицу, уверенный, что на этот раз она точно пошлет меня к черту, но Керри лишь закатила глаза и пожала плечами.– Наглость – второе счастье? – сказала она, и на этот раз мы засмеялись одновременно – несколько нервно, но зато от души. – Ладно. Только тогда в силе и твое обещание. Еще один раз, и я…– Еще одного раза не будет! – не желая выслушивать угрозы, горячо заверил ее я. Керри посмотрела на меня, и по скептическому выражению ее лица было очевидно, что она ни на секунду не поверила как в искренность моего раскаяния, так и моим обещаниям. Я и сам себе не верил, посему ее откровенное недоверие меня не задело.– Что ж… тогда в силе, – медленно проговорила она и уже отвернулась от меня к двери, когда я тронул ее за плечо. – Керри, я так и не поблагодарил тебя за подарок, – тихонько прошептал я ей на ушко и, разогнувшись, с удовольствием увидел улыбку на ее лице.– Значит, нашел? – только и сказала она. – Я рада.– Даг Птица. Сезон 1980 года. – Питчер, – старательно проговаривая когда-то так и не поддавшееся ей слово, сказала Керри. Совершенно искренне восхитившись ее успехом, я кивнул головой и улыбнулся.– Верно. Ты все-таки запомнила.– Согласись, у меня было для этого достаточно времени, – ответила Керри, а я так и не смог истолковать ее взгляд: смущена она, взволнована или просто довольна моей реакцией на ее подарок.– Для меня так много значит, что ты… – торопливо заговорил я, но Керри приложила пальчик к моим губам, и мне не оставалось ничего иного, кроме как подчиниться ее желанию.– Я знаю, – кивнула она, улыбнулась, распахнула дверь, но в последний момент передумала и, обернувшись, порывисто обняла меня, на мгновение прижалась ко мне всем телом и коснулась губами моей щеки, как раз того места, что еще горело после ее удара. – Прости за пощечину, – шепнула она и, не прощаясь, скрылась в темноте коридора.Очень медленно я поднял вверх руку и, словно не веря самому себе, дотронулся до буквально пылающей после поцелуя Керри кожи. – Это ты меня прости, – одними губами произнес я, не до конца понимая, за что именно я прошу у нее прощения. За ночной разговор, который едва не окончился катастрофой для всех троих жильцов этой квартиры? За обман с переездом? За упрямые неуместные попытки вернуть наше с ней прошлое тогда, когда она едва только начала выстраивать свое настоящее с человеком, с которым, по ее словам, ей было по-настоящему хорошо? За вспышки ревности, на которые я не имел никакого права? За желание, которое она же сама во мне вызывала? Или, и это, скорее всего, было ближе к истине, нежели все перечисленные ранее варианты, я хотел попросить прощения у той девочки, что заснеженным зимним утром так и не дождалась человека, которого любила и который не однажды горячо клялся, что никогда ее не отпустит. ?Мы были молодыми, глупыми и все испортили?, – менее получаса назад заметила Керри, и пусть формально я и согласился с ее словами, я понимал, что, сколько бы ни прошло лет с момента нашего расставания, какие бы искренние и верные фразы в защиту сделанного нами тогда выбора ни были бы произнесены, как бы страстно я сам того ни желал, оправдать себя и свое бездействие у меня не получится. Особенно теперь, когда я узнал, что она не просто ждала меня пятнадцать лет назад в аэропорту имени Джона Кеннеди, но и годы спустя, загнав саму себя в безвыходную ситуацию, искала утешение в воспоминаниях о том хорошем, что было между нами, а, находясь между жизнью и смертью, продолжала нуждаться во мне и моей помощи. Я оглянулся на кухонный стол, невольного нашего поверенного и соучастника, и улыбнулся. Все еще возможно, подумал я. Как бы того ни хотелось Керри, в нашей истории не была поставлена точка, и случившееся между нами являлось лучшим тому доказательством. Нас все так же влекло друг к другу. Мы все так же боялись сделать друг другу больно. Пусть однажды, сам того не зная, я не оправдал надежд любимой девушки, без полугода шестнадцать лет назад наши отношения не разрушились окончательно и бесповоротно. Как выяснилось, не только я, но и Керри бережно хранила каждое воспоминание о, казалось бы, давно позабытой любовной истории нашей юности. Даже если бы этой ночью мы с Керри разминулись в темноте коридора квартиры Марка Грина и я не услышал бы ее уст подтверждение своим догадкам, та легкость, с которой она согласилась участвовать в ею же провозглашенном ?марафоне воспоминаний?, говорила убедительнее любых слов. Погасив свет, я плотно прикрыл за собой дверь кухни, как если бы надежно запечатал внутри откровения и события вчерашнего вечера и этой ночи; все они касались только нас двоих, меня и Керри, и не нуждались в еще одном посвященном. ?Это только начало. Уже очень скоро никто и ничто не будет стоять между мной и Керри?, – пообещал я себе и вернулся в постель, как никогда исполненный надежды и окрыленный предвкушением скорой и обязательно счастливой для меня развязки. Той душной июльской ночью, засыпая на неудобном и узком диване, я, конечно, еще не знал, что пройдут месяцы, и до наступления обеих наших декабрьских годовщин – и расставания, и встречи – не решится ровным счетом ничего. Наш ?l'alliance des trois? или скорее – ménage à trois***, с моим переездом из квартиры Марка и Керри не распавшийся, как можно было бы предположить, но переродившийся в некую сложносочиненную конструкцию с тремя углами, по-прежнему не мог похвастаться определенностью во взаимоотношениях между своими сторонами-участниками. Я спал и не знал, на свое спокойствие и счастье, что наш любовный треугольник закончит свое существование только в начале нового, 1997, года; как не знал я и о причинах этой скоропостижной ?кончины?. Вряд ли я смог бы заснуть в ту ночь – и во все последующие ночи тоже, – если бы мог хотя бы предположить, что в Канун Рождества 1996 года мой лучший друг сделает предложение женщине, которую мы оба любили. И что она позволит ему надеть ей на палец обручальное колечко. Как когда-то мечтал я сам, Марк выберет кольцо не с банальным бриллиантом. А мне придется приложить немало усилий, чтобы примириться с мыслью о том, что тот самый, сверкающий гранями изумруд Керри подарит другой мужчина. .............................................................* Норман Бейтс (англ. Norman Bates) – главный герой триллера Альфреда Хичкока ?Психо? (1960), маньяк-психопат, страдающий раздвоением личности. Роль Бейтса исполнил американский актер Энтони Перкинс (1932-1992 гг.). Норман Бейтс занимает второе по значимости место в списке злодеев Американского института киноискусства из числа 100 лучших героев и злодеев по версии AFI, после Ганнибала Лектера (по материалам Википедии).** Знаменитая сцена убийства в ванной главной героини фильма ?Психо?, сопровождаемая пронзительными звуками, является одной из самых известных и цитируемых сцен в мировом кинематографе.*** Менаж а труа (ménage à trois – франц.) – ?хозяйство (семья) втроем?. Буржуазная семья ?втроем?: муж, жена и богатый содержатель; (шутливое) сожительство женщины с двумя мужчинами (Краткий словарь иноязычных фразеологизмов. – М., 1995).