1 часть (1/1)

ab aqua silente caveТрель звонка перемалывает мозги вместе с мыслями и костями черепа. Ира выругивается, не сдерживая себя, злится на незваного гостя, хотя догадывается, кого же принесло к её порогу, и идёт открывать, на полпути выкрикивая:— Муравьёв, я кажется сказала, чтобы ты шёл нах…Дверь она распахивает со всем недовольным грохотом. И тут же давится своими словами на вдохе, когда вместо щенячье-преданного взгляда Серёжи сталкивается с нахальным блеском серой лазури. Заканчивает предложение, сжимая входную ручку до побеления костяшек:— Хуй.Женя улыбается, облокачиваясь на косяк, с прищуром смакует удивление девушки. Жадно осматривает её с ног до головы, подозрительно долго останавливаясь на тёмном домашнем платье. Громова этот взгляд не то чтобы видит — больше чувствует, всей кожей, всей собой, и в самый низ живота от этого ухается жаркий комок.Когда его голос разрезает тишину, ей хочется захлопнуть дверь обратно и от души выматериться:— Привет.Он такой очаровательный лис. И такой возбуждающе-манящий почти незнакомец. Громова сглатывает вязкую слюну и режет, нарочно игнорируя все правила приличия:— Что ты здесь делаешь?Ира уверена: в ту их единственную встречу, в беспардонную ночь в туалете ночного клуба, она дала ему всё, кроме своего адреса и номера телефона, а после позаботилась, чтобы обошлось без двух злоебучих красных полосок и неловких встреч с мальчишкой-вчерашним студентом-(боже, какой он горячий).О последствиях Громова, видимо, заботится так же, как и о контрацепции во время случайного перепихона, раз Осмысловский сейчас стоит на пороге её квартиры.На её вопрос он не отвечает, лишь провокационно заглядывает в тёмные угрюмые глаза и облизывает губы. Ира цокает от столь нелепой издёвки и повторяет с нажимом:— Чё надо, студент?Женя морщится при таком обращении, хмурится, выпрямляется. Бьёт в ответ слишком честно:— Не мог больше вспоминать о тебе и дрочить вхолостую. Соскучился.Громова не знает наверняка, от какой части его реплики у неё подкосились колени. Но отчего-то таких слов оказывается достаточно, чтобы она отступила и дала ему пройти на свою территорию, почти смущённо, почти кротко. Понимание, что это было откровенно дерьмовой идеей, приходит только с закрытым замком. Ира чувствует неуютность и абсурдность ситуации: одно дело не знать друг друга и трахаться в кабинке и совсем другое — вот так. Вопрос вырывается быстрее контроля:— Ты чисто поебаться приехал?Женя вскидывает брови то ли от удивления, то ли от веселья. Похоже, кто-то не очень понимает систему одноразового бартера, если решил, что разменивать информацию на секс можно на постоянной основе. Ира фыркает:— Я больше в твоих услугах не нуждаюсь: аудитории не зашли сказки про маньяков. Канал действительно почему-то съел менее охотно информацию о серийниках, чем материал Ксюши о бедной ВИЧ-маме. Гордость Иры не то чтобы ущемлена, но осадок царапает до сих пор.Осмысловский послушно топчется в прихожей, но в голосе скользит практически неприкрытое издевательство:— А если я скажу, что такие подробности не знает ни одно СМИ и вы будете первыми, кто выведет это в массы?Звучит это как хороший такой наёб. Ира закусывает щеку с внутренней стороны, смотрит на обтянутые тёмными джинсами узкие бёдра парня дольше положенного, вспоминает, решает и наконец-то непреклонно заявляет:— В этот раз информация вперёд.И кивает в сторону кухни в не самом гостеприимном, но всё-таки приглашающем жесте.мне не знать бы о тебе вовсеДесяток шагов даётся трудно. Ира отходит дальше, позволяя гостю сесть за стол, а сама скрещивает руки на груди и вскидывает брови, намекая, что можно уже рассказывать свой невъебенно секретный материал. Женя изучает взглядом два наполненных вином бокала, прислушивается к звукам в квартире, а потом, не услышав ничего и никого постороннего, набирает в грудь побольше воздуха…— Праздничный убийца!…и произносит таким тоном, будто она прямо в эту секунду должна снять свои трусы от восторга. Громова цыкает, щурится, трёт висок, чувствуя, что если он продолжит это цирковое представление, то к ней вернётся мигрень. Со всей незаинтересованностью припечатывает:— Это было в июне. Сейчас март. Никому твой псих с ожерельем нахер не сдался. Осмысловский непоколебим. Всё так же внимательно и изучающе смотрит на неё. Беспардонно подхватывает один из бокалов и в пару глотков осушает его, одобрительно мыча от осознания, насколько дорогое вино он только что в себя влил. Сглатывает и с какой-то обречённой отчуждённостью добавляет:— Он одногруппницу мою завалил.Ире такие заявления крыть решительно нечем. Она вся вытягивается от удивления, опуская руки вдоль тела и сбивчиво выдавливает:— Так ты… Женя кивает. Опрокидывает в себя второй бокал, разыгрывая вселенскую скорбь:— Да. Анюля… Хорошая девчонка была. Громова массирует шею с задней стороны и, давя чувство собственной сучливости, переводит тему профессионально-холодным:— Что ещё?Парень разочарованно поджимает губы, очевидно, надеясь на более продолжительное и такое женское сочувствие. Барабанит пальцами по столу и с отзеркаленным холодом предлагает:— Обсос один убивал старушек и маленьких девочек. По очереди. Ира морщится. Хочет по-чёрному пошутить про крайности, но сдерживает себя, прикидывая, насколько сильно можно превратить их ППЧМЗ в хроники серийников. Ловит себя на мысли: она ищет любую зацепку, чтобы Женя рассказал ей хоть что-то, чтобы выполнил свою часть уговора. Низ живота тянет сильнее, тело и вскипающая кровь зовут, просят, хотят. Громова подходит к столу, опускается напротив и молча доливает им вино, убийственно стрельнув глазами в Осмысловского, когда тот попытался забрать бутылку и галантно взять роль разливайки на себя. Он усмехается на её формальный ?цок? о его бокал и пристально следит за тем, как она пьёт. И как после требует, сдаваясь:— Рассказывай.whatcha got for me, whatcha got in store?У Есени длинный язык, но у Жени длиннее, он умеет им пользоваться и знает, как вылизать вытащить из женщины нужную информацию. Он получает её, самую сочную, самую красочную, самую подробную — Стекловой чертовски необходимо выговариваться, а Женя мастерски пускает это в оборот для своих целей. Хоть и не до конца понимает, почему рассказывает всё это именно Громовой, ведь, объективно, трахнуться они могут и без всех этих условностей. А если девушка заупрямится, строя недотрогу, то есть целый список готовых под него лечь. Однако он здесь. Ира внимательно слушает его, мысленно подчёркивает нужное, выхватывает особо аппетитные куски для их пираний-читателей. Попутно наблюдает, как Осмысловский жестикулирует, как вены на его руках при напряжении проступают чётче, как бугрятся костяшки под тонкой кожей, как длинные пальцы выстукивают что-то незамысловатое по столу. Ира теряет нить разговора, когда он понижает голос до сокровенно-хриплого, следит за ней пронзительно, навылет прошибает своими синими пулями в глазницах. Слишком пристально, слишком внимательно, слишком горячечно.Женя будто бы чувствует, что она сжимает бёдра, и, не меняя интонации, выкладывает на одном дыхании в качестве завершения:— А потом он сам и утопился в ванной под Магомаева. Я хочу тебя на этом столе.Громова обнаруживает подмену слишком поздно: когда дыхание уже перехватывает, а жаром затапливает до самых ресниц. Широко распахнутыми глазами следит, как парень невозмутимо пьёт вино, смакуя, и сглатывает вместе с ним, смотря ещё больше внутрь, чем он на неё. Зараза. Осмысловский скалится акулой, взрывая в их головах все краски.ты мне нравишься тожетем, что мы с тобой почти не знакомыГромова сжимает стекло между пальцами, отпускает и вскакивает на ноги слишком резко, чтобы не вызвать подозрений. Отходит от стола и слышит скрип ножек о пол: Женя поднялся следом. Сглатывает, лопатками чувствуя его приближение, и не может контролировать дрожь, когда над ухом с нажимом выдыхают:— Для кого был второй бокал?Ира едва не давится возмущением от таких заявлений: это же надо быть с ней таким бессовестным и назойливым! Она разворачивается к парню и сквозь зубы проталкивает вызов:— Не твоё дело, ок?Женя понимающе усмехается.мы друг для друга не созданы:тебя бросили, меня бросилиПодаётся к ней, наваливаясь, и прижимает к стене так естественно, словно они уже вместе. Пялится в чужие глаза и медленно пьянеет. Ира тонет в самообмане и остаётся метафорическим пеплом в бокалах, когда в ощерившейся злости выплёвывает:— Пошёл нахуй.Женя едва не хохочет, слишком издевательски умиляясь. Разматывает и обрывает тросики терпения, ожидая, когда же оно лопнет окончательно. Явно забываясь, одной рукой перехватывает женские запястья, а другой скользит по животу и бедру вниз, забираясь под домашнее платье. Ира выгибается красивой дугой, не жалея проклятий в его адрес. Осмысловский задаёт один чертовски правильный вопрос:— Если добровольно, значит ты довольна?здравствуй, камикадзеГромова плюётся желчью в словах, дёргается, вырывается, всем своим видом показывая, что лишение контроля на собственной территории ей ну вот совсем не нравится. Неосознанно трётся о мужскую ладонь, что замирает между её бёдер, и оглушается осознанием, как собственное тело предаёт её: Женя наверняка чувствует мокрое кружево белья.Она ловит его взгляд за секунду до того, как он теряет все эмоции, кроме ликования. Бесится, что не может держать в руках ни себя, ни его, и слабо дёргает запястьями в чужой хватке. С Серёжей всё было бы намного проще. Почти сдаётся.Женя распаляет ещё больше. Шепчет искусителем, раскладывая сухо по фактам, но так, что хочется накинуться на него с поцелуями:— Твои выебоны ничего не стоят. Я же вижу, что ты меня хочешь.Ира цедит в ответ яд:— Мудак.На этом заканчиваются все приличные слова и начинаются неприличные звуки. Осмысловский вихрем вжимается в её рот так, как будто хочет сожрать, одной ладонью ошалело проводит по изгибам женского тела, отпуская запястья, а другой начинает двигать там, где возбуждение сильнее всего, прямо сквозь ткань белья. Ира стонет. По ощущениям — куда-то в его глотку. И от звука чужого смешка в голове загорается осознание, что именно этот звук и хотел услышать парень. Чёртов самоубийца. Бесит. Раздевать друг друга они начинают с не меньшим остервенением, чем целоваться. Ира срывает с его рубашки пуговицы с мясом, запускает руки в волосы — о, да… — и ногтями ведёт по коже, оставляя розовые полосы. Женя бьётся в экстазе, задирая её домашнее платье и голыми руками пытается разорвать мешающиеся тряпки. Никаких эмоций, никаких иллюзий, только жадное нагое желание, рычащее за грудиной тёмным зверем.Осмысловский подхватывает её на руки всё с той же лёгкостью, с которой он делал это в туалетной кабинке. Ира цепко хватается за него, губами впиваясь в жилку на шее до синяка. Когда её бесцеремонно кидают на стол, практически отбивая зад, она снова хочет высказать всё, что думает, но чужой язык затыкает её, совершенно наглым образом толкаясь глубже в рот.Громова думает, что посчитала бы это в других обстоятельствах мерзким и отвратительным, но сейчас от такой грубости, маниакальной властности и абсолютной неизвестности в самом низу живота пульсирует с новой силой, выпуская поток влаги на длинные пальцы, что решили не заморачиваться с раздеванием и просто отодвинули полоску белья в сторону. Женя восхищённо и с долей злорадства шепчет, вытягивая губы в неровном ?о?:— Как ты течёшь-то, а…Не давая ему продолжить колкость, Ира скулит, насаживаясь на пальцы и в бреду ища его губы:— Заткнись! Просто… заткнись. нитошное солнцезамотало в узелПод мягким светом кухонных ламп всё это выглядит ещё более странно и грязно — в неоне такое поведение казалось естественным. Осмысловский отстраняется на дьявольски долгую минуту, пока окончательно скидывает свою рубашку и расстёгивает ремень на джинсах. Девушка тянет к нему руки, сжимает плечи, волосы, ртом прижимается к татуировке, целуя змею и повторяя её узор языком.Под нетерпеливое рычание позволяет развести свои ноги в стороны, снова сдвинуть насквозь мокрое кружево, открываясь, и сама устраивается удобнее, поёрзав на скользком от себя же столе. Прежде чем войти и облегчить им обоим сумасшествие, Женя хватает бутылку и отпивает вино так, что едва ли не захлёбывается. Громова следит за ним в дурмане, шалея от дёргающегося при каждом глотке адамового яблока и светлых тонких струек, стекающих по уголкам губ вниз.В себя она приходит, когда появляется долгожданное чувство наполненности, а на всю квартиру разлетаются хлюпающие звуки. Парень сжимает её грудь под платьем, оставляет бутылку на столе позади и вновь наваливается с поцелуем.Возбуждение катится под кожу рассветом, падает в живот рыжим огненным клубком и взрывается звёздами, стоит Громовой откинуть назад голову и ощутить рваное дыхание на своей шее. Дрожащие мужские пальцы хватают её руки, перерезая самым острым ветром, выворачивают почти неестественно и прижимают к стеклянной поверхности стола, сплетаясь. От такой интимности, как и в тот раз, Иру прошибает крупная дрожь.хорошо, что сразутихо и не больноИ заодно осознание, что она вновь позволила какому-то зелёному студенту трахнуть себя на полных правах. Ещё чуть-чуть и появится отвращение к себе. Голос Осмысловского в голове так некстати напоминает, что во всём происходящем виновата она сама, ведь это… добровольно. Желая хоть как-то себя отбелить, Громова в предоргазменной судорге обещает, угрожает, вкладывает в это вероятность и возможного наёба с информацией, и возможного залёта, потому что о резинках никто из них, как и в тот раз, не подумал:— Если случится какая-нибудь херня… я найду тебя… и тогда…Договорить Женя ей не даёт. Нездорово смеётся, прямо смотрит в глубину её глаз, скаля зубы почти пугающе. Толкается быстрее, сильнее, до упора, до их одновременного стона. Тянет, смакуя всё удовольствие от собственных слов:— Не-е-ет… Ты меня не поймаешь.Не даёт Громовой подумать, понять смысл сказанного, доводит их обоих до края и сталкивает так, что темнотой накрывает по самую макушку, так, что даже секундная хватка Иры в его волосах ослабевает, а потом и вовсе перестаёт существовать, возвращаясь обратно в его ладони. Вглядываясь в морок удовольствия в чужих глазах, зачем-то повторяет по частям, в бреду, делая паузы между словами, хриплым голосом доводя Иру едва ли не до второго оргазма:— Ты. Меня. Не. Поймаешь.Целует в горло, припечатывая. Громовой на такое нечего ответить. Она ложится на стол, утягивая его за собой, слыша, как от её спины скрипит в движении бутылка, чудом не падая. Ощущение, что это всё не закончится добром, начинает неприятно ворочаться между рёбер, поэтому девушка, чтобы заглушить его, подаётся бёдрами наверх, прекрасно ощущая и свою влажность, и чужую твёрдость.Одержимость, неприкрыто сквозящая в улыбке Осмысловского, говорит сама за себя. Он снова выкручивает их сцепленные в пальцах руки, вытягивая вдоль женского тела. Перед очередным поцелуем и новым толчком напоминает с видом победителя, который намерен насладиться своим триумфом в полной мере: — Если добровольно, значит ты довольна. здравствуй, камикадзе