Гуро, Андрей, намек на бинуро, джен, пост-СЦ, ау, PG (1/1)

Тихо в съемных московских апартаментах, пахнет сухими травами от моли и немного съестным с первого этажа. Тихо садится Андрей на постель, поражается мягкости и тому, как хрустят чистые простыни.Яков проходится по квартире, открывает настежь окна, через дверь говорит с кухаркой. Потом тоже приходит в спальню, встает в дверном проеме, высокий и прямой. Воротничок у рубашки мятый?— у него не было времени наводить марафет в эти дни.—?Матери твоей записку отправил. Приведем тебя чуть в порядок, чтобы с ней припадок не случился от такой красоты, и навестишь.Андрей кивает. Мысль о матери оглушает, как в первый раз. Неделю назад?— накрыло ужасом, когда понял, что все взаправду и она теперь будет матерью каторжника, теперь?— отпускает до дрожи в руках: если уж к ней можно, то… всё? Совсем всё? Даже Якова почти спрашивает о том же, но сдерживается, только голову опускает ниже. Хватит и того, что Яков вообще оказался в этом замешан. Надо же, даже в столичные газеты попала скандальная новость.Андрей думает, что сейчас Яков уйдёт, и тогда он ляжет на эту мягкую кровать и будет спать, пока его не прогонят; но Яков все стоит в проеме и смотрит на него, словно привыкает заново, а потом вдруг затворяет дверь?— но не с той стороны, а с этой, и подходит к кровати, и садится рядом на край. Он тёплый, Андрей чувствует это всем телом. Потом Яков обнимает его за плечи?— редкость, они обычно не сидят так, тем более в обнимку; бывало, что Андрей кинется Яше на шею, но это быстро проходило, а в последние годы сошло на нет, слишком вырос Андрей и слишком строгим стал Яков в манере держать себя. Пальцы у Якова сильные, крепкие. Был бы Андрей преступником, не вырвался бы из хватки. Сейчас не пытается, но и ближе не жмется, растерян, да и Яков, кажется, скован непривычностью момента. Андрей чуть склоняет голову, чтобы глянуть ему искоса ему в лицо, но на нём ничего не прочесть?— только губы поджаты и мерцают загадочно черные глаза.—?Напугался?Вопрос еще более неожиданный. Андрей не уверен, что на него отвечать. Напугался? Напугался ли он, когда понял, что его нервный срыв будет стоит ему двенадцати лет в Сибири? Пожалуй, нет, не напугался. Таким словом не опишешь все, что в душе творится, когда спишь на нарах среди душегубов и понимаешь, что это теперь твоя новая жизнь. Андрей передергивает плечами, мол, так. Яков проводит пальцами по его плечам, по предплечьям. Вздыхает?— очень по-взрослому, почти как андреева мать иногда, даром что она старше его лет на двадцать и склонна к театральности.—?Молчать будешь? —?встряхивает легонько, как нашкодившего кота. Андрей снова косит на него, не зная, что сказать.—?Благодарю за участие,?— это, конечно, звучит так же уместно, как напугался. Благодарю?— так не говорят, когда тебя вытащили за шиворот из строя, идущего в Сибирь.Яков снова вздыхает, зачем-то жует нижнюю губу.—?Я ведь мог не успеть,?— говорит тихо. —?Хорошо еще, что газету пролистал. А если бы нет? Мы ведь даже не однофамильцы, мне бы никто на службе не сказал: Яков Петрович, у вас там брат…—?Хорошо,?— скрипуче отвечает Андрей.—?Хорошо?!Андрей быстро качает головой?— как бы Яков его ни понял, явно понял не правильно.—?Хорошо, что на службе не знают,?— он так долго молчал, не желая оправдываться, просить, лебезить, унижаться, что теперь не узнает собственный голос. —?Вдруг бы тоже. Подозрения.—?Да какие подозрения! А то не видно, что все белыми нитками, у нас бы только посмеялись… —?Яков сжимает пальцы крепче, сминает Андрею чистую рубашку, широковатую в плечах?— из яшиных запасов, чтобы не везти брата через город в тюремной робе. —?Нашел, о чем… Вот что, Андрей.Сказал, а сам снова молчит и жует губу. Думает. А потом начинает, но как-то издалека и очень мягко, мягче, чем он вообще говорил с Андреем хоть когда-то.—?Однажды у меня был очень дорогой мне человек.Андрей не очень понимает, какое отношение это имеет к нему, особенно сейчас. Яков, конечно, любит рассказывать истории по поводу и без, но не в такой же день…—?Он был очень гордым,?— продолжает Яков и сжимает его плечи крепче, притягивает брата к себе. —?А я был очень глупым.Андрей неуверенно косится. Самоирония Якову не чужда, но чтобы так прямо назвать себя дураком? А Яков продолжает, все так же осторожно подбирая слова:—?Однажды у него случились большие неприятности. Слишком большие для одного человека,?— Андрей почти спрашивает ?что вы как с маленьким, братец, говорите прямо: виселица? Сибирь? долговая яма??, но сдерживается, только пальцами нервными шевелит на коленях.—?Но мой гордый друг не умел говорить ?помоги мне, пожалуйста?. А я был слишком глуп, чтобы сказать ?пожалуйста, позволь мне тебе помочь?.Андрей вдруг чувствует в горле тугой комок, мешающий вдохнуть. Ему не нравится эта история.—?Он ничего не сказал, я ничего не узнал, а когда узнал?— было поздно что-то менять. Я потерял того человека,?— слова тяжелые, Андрею от них становится нехорошо. —?И я не хочу, чтобы это повторилось.Тихо в апартаментах?— когда Яков замолкает, становится слышно, как тикают часы.—?Наверное, я немного поумнел. Поэтому я скажу: пожалуйста, Андрей. В следующий раз?— позволь мне тебе помочь. Сразу. Хорошо?Андрей понимает, какая часть осталась несказанной. Пожалуйста, просит его Яков?— пожалуйста, не будь слишком гордым, чтобы сказать: Яша, помоги мне. Андрей молчит, и Яков молчит, потом прижимается сухими губами к выбритому налысо виску, беззвучно целует и не отстраняется, дышит теплом на нежную кожу.—?Я люблю тебя,?— говорит тихо, и еще тише:?— Этого я тоже зря не говорил.Андрей не знает, о ком он сейчас. Да это и не важно. Сдерживаться так долго молодой горячий организм не в силах, ком совсем перекрывает дыхание, на глазах проступает горячая влага, и вот уже Яша прижимает его к себе, лицом к вкусно пахнущему одеколоном пиджаку, и Андрей вцепляется в его лацканы так, будто Яша его сейчас оттолкнет, и Яша обнимает в ответ, и они сидят долго-долго, пока Андрея не прекращает трясти, и еще немного потом.Яков укладывает его, позволяя забыться нервным, но необходимым сном, и до утра сидит у его постели, так и не сменив костюм, и гладит по оставшимся волосам.