10. День святого Валентина. Гончаров/Лавкрафт, Гин. (1/1)

Взгляд Гин так и говорил: ты будешь гореть в аду на самых пылающих кругах, где тебя будут терзать адские гончие и черти, где никто не услышит твоих мученических криков, и твоя тёмная душа никогда не покинет этого места. Взгляд Тачихары говорил, что его это колышет примерно так же, как лёгкий бриз столетний дуб. — Я знала, что ты хочешь моей смерти, — всё же произнесла вслух Гин. — Но не думала, что ты придумаешь что-то настолько мучительное. — Поверь, я даже не начинал включать свою фантазию, — оскал у Мичидзо был хищным, хитрым, в глазах застыл блеск торжества. — Но если ты отказываешься… помнишь, что я предлагал тебе сделать в прошлый вторник… Чашка с чаем громко звякнула о блюдце — этот звук затерялся в гомоне, что царил в небольшом кафе на окраине Йокогамы. Тачихара тут же закрыл рот, понимая, что, кажется, немного перегнул палку. Тёмную ауру вокруг Гин можно было резать ножом и намазывать на хлеб. — Дай мне, — сквозь зубы произнесла она, нервно сминая одну из карт — из-за короля червей придётся менять всю колоду — и поднимаясь со своего места, — пять минут, — и Гин быстро, но при этом тихо и неприметно для чужого глаза, направилась в сторону двух занимательных личностей, не обращавших на неё никакого внимания. Неудивительно. Под приятную музыку, игравшую в этом заведении, просто грех не позволить себе хотя бы немного расслабиться; Гончаров спокойно наслаждался чашечкой на удивление неплохого и ароматного (возможно, стоило запомнить сорт и как-нибудь после попытаться заварить для Господина) чая. Прикрыв глаза, он погрузился в истинное умиротворение, на его лице сияла блаженная улыбка — ах, право, как хорошо, когда хотя бы ненадолго вся эта суматоха, невоспитанные коллеги и перманентное волнение остаются в стороне. Счастье счастьем, но… даже ему не помешает пара часов покоя, когда позволено Господином. И даже гомон не мешал ему — Гончаров слишком хорошо приучился абстрагироваться от такого рода раздражителей, тем более что после он всё равно отправится в более тихое место: иными словами, обер-камергер уже строил планы, не предвещая никакого подвоха. И в умении игнорировать шум он уступал разве что спящему джентльмену за столиком позади. В этом во всех смыслах примечательном мужчине он уже давно опознал одного из их временных союзников; ох уж эти экстравагантные американцы, русской душе всё-таки не понять. По крайней мере, некоторым из них точно не помешало бы познакомиться с расчёской… Ни одна чашка кофе — даже самого вкусного — не способна убедить Лавкрафта в прелести бодрствования. Особенно во время работы. Особенно в тёплое время года. Подложив руки под голову, почти уронив чашку со стола, несчастная каракатица заснула под шум людей снаружи. Сны его были яркими. Буквально. Это самое кофе наверняка побудило больное сознание к рисованию столь нелепых красочных картин. И всё это явно не радовало внутренний глаз, привыкший к старому доброму мраку. А тут… Тут были бескрайние луга кислотных оттенков на фоне синего неба, где розовые барашки-облака скакали друг через друга, воссоздавая какую-то нелепую чехарду. А ещё эти чудные твари говорили на знакомом-непонятном языке. И, что было наиболее нелепым, все их фразы плыли следом в облаках поменьше. Явно не английский. Говард во сне строит удивлённое выражение лица, приподняв бровь. Интересно. Как будто это была книжка с картинками, написанная каким-то японцем. Точно. Японские закорючки. Немного подумав, спящий вспоминает, что знает этот язык. Пуф! В тот же момент слова начали казаться читаемыми. Только это ничего не дало. Смысла в них всё так же мало. Всё-таки шум из внешнего мира не-снов доходит и сюда. Жуть. Всё это не могло не отразиться на внешнем состоянии Лавкрафта. Точнее, на его положении в пространстве. Недвижимое ранее тело резко дёрнулось, а голова на пару градусов передвинулась поближе к центру столика. Небольшие перемены для того, кто лежит уже какой-то десяток минут без малейших дёрганий. Гин не знала, везение ли это или два молодых (молодых ли?) человека просто максимально не обращали внимания на происходящее вокруг, но её присутствие игнорировали оба. Испытывать судьбу Гин не решилась и сразу принялась за исполнение нехитрого плана, что созрел в её голове почти сразу, как она увидела цель; пришлось сесть на холодный пол, оглядеться, чтобы удостовериться, что никто, кроме явно довольного Тачихары, не наблюдает, и приняться за дело. Волосы блондина, явно поглощённого чашкой чая, были приятными, мягкими и отдавали запахом ромашки. Пряди его соседа же были чуть влажными (именно влажными, а не жирными), спутанными и пахли такой нелюбимой морской капустой. И, на вкус Гин, светлые и тёмные пряди идеально сочетались в косичке. ?Только бы не дёрнуть, только бы не дёрнуть?, — монотонно повторяла про себя Гин, соединяя пряди волос двух разных людей в едином плетении. Плести одну большую косу было трудновато — такое легко было заметить, потому Гин быстро закончила одну маленькую косичку, закрепила её подвернувшейся под руку канцелярской резинкой — и взялась за новую. Постепенно ей самой стало интересно: сколько ещё она сможет заплести, пока не почувствует, что пора делать ноги? Откровенно говоря, так и не почувствовать, что кто-то возится с твоими волосами — довольно сложно. И в любой другой ситуации (или если бы юная леди была чуть менее аккуратна) разоблачение было бы неминуемо. Но, к невезению Ивана, именно сейчас его мысли витали слишком далеко от происходящего вокруг. От прекрасной ли музыки, или не менее прекрасного чая — сложно сказать… Хотя странные ощущения в области волос всё же были; поначалу он смахнул их на простое ?показалось?, в какой-то момент поправил одну из прядей — и всё. Ведь в самом деле, мог ли он предположить, что хоть кому-то здесь придёт в голову столь мелкое и откровенно глупое вредительство?.. Нет. Но чувство, что что-то здесь _не так_, всё-таки было. И явно не собиралось уходить, заставляя чуть-чуть насторожиться; в какой-то момент Иван наконец вынырнул из сладковатого тумана собственных мыслей. Точнее, ему пришлось: стоило двинуть головой, и вот он резко распахнул глаза, почувствовав, как что-то… мешает. Точно его волосы за что-то зацепились. И достаточно плотно, не желая отпускать. Он резко (насколько позволяла ловушка) обернулся и огляделся по сторонам. Девушки-то и след простыл, но вот мужчина тут же не без удивления обнаружил… ситуацию, если можно так назвать: ах, какая нелепица, его локоны перепутались с патлами того самого дремлющего американца, которого Иван мысленно упрекал в неопрятности. Секунда ступора, две; Иван удивлённо поморгал и тихонько цыкнул себе под нос, мысленно отдав крайне нелестное ?должное? чьему-то сомнительному юмору. Он выдохнул, бросил оценивающий взгляд на тёмную фигуру — похоже, та даже не шелохнулась. Что ж, допустим… Иван искренне понадеялся решить эту проблему побыстрее: досадливо прикусив губу, он потянулся к хитросплетению косичек и принялся осторожно выпутывать свои волосы… точнее, пытаться это сделать. Наивно. Господин Лавкрафт прекрасно знал, что спит. Но это не помешало ему уверовать в то, что случился самый ужасный сценарий конца бытия. В ещё недавно пустых глазах воцарилось опасение, в скором времени переросшее в что-то похожее на страх. Среди ужасающего зелёного света он стоит тут один. Вокруг нет живых, лишь бесконечная тишина, в которой чувствуется проблеск всеобъятного Ничего. И эти овцы… Они осмелились ступить на чёрствые земли мира снов, оставив небеса неправильно чистыми. Недвижимое тело морского существа было окружено тушами безликих баранов, от которых чувствовалась самая настоящая угроза. И эти их голоса. Неслышимые, но очень красочно выраженные на облачках для их фраз. Казалось, будто бы они заполонили всё пространство вокруг. А потом случилось страшное. Неосязаемые до сих пор облачные твари внезапно начали приближаться. Они облепили Лавкрафта со всех сторон, больно тыкая своими белыми копытцами в живот, ноги, плечи. Этим атакам не было конца, а с каждым мигом они всё ускорялись. Кто-то из них начал ворошить непослушную шевелюру атакуемого, стараясь её то ли выдрать, то ли отрезать. Наверняка мороки в этой безобидной, казалось бы, форме попытаются отомстить всем человекоподобным за воровство их драгоценной шерсти. Вряд ли овцы любят стрижку догола. Но, к счастью Лавкрафта, вместо насильной правки его причёски эти бараны-облака просто пытались её испортить. Сей кошмар мог бы продолжаться ещё много часов, если бы одна из овец не дёрнула его локоны ощутимо сильно. Говард дёргает головой и, к его удивлению, вместо ужаса неведомых долин он видит довольно привычную картину мира. Точнее, знакомую. Столики, чашки, люди, стекла. И звуки, нормальные звуки. — Сон, — то ли он убеждает себя в том, что это не является реальностью, то ли констатирует факт того, что заснул. Но неприятное чувство, когда кто-то дёргает тебя за волосы, осталось и тут, и там. Решив опознать источник таких неудобств, Лавкрафт неспешно поворачивает голову, с трудом фокусируясь на том, кто оказался так близко к сонному американцу. ?Какое знакомое лицо? — он вроде бы знает, кто это, но, очевидно, пока не помнит. Да и это не играет роли сейчас. Куда важнее было понять, зачем он… путает свои волосы с локонами Лавкрафта? Говард наклоняет голову вбок, сверля белобрысого взглядом, требующим ответы. На вопрос: ?Зачем ты меня разбудил??. — Это не то, о чём я просил, — Тачихара нахмурил свои тёмные брови и посмотрел в сторону начинающего паниковать блондина. Гин лишь обхватила руками чашку чая, с сожалением осознавая, что тот остыл. — Нет, то. Поверь, у меня всё схвачено… — Это женская логика? — Это намёк на то, что в следующий раз карты раздаю я. Ещё партейку? — Ты надеешься всё же в кои-то веки выиграть? — от взгляда Гин не укрылось, что Мичидзо всё же начал немного нервничать. Она открыла было рот, чтобы ответить, но ей не дала это сделать разгорающаяся на другом конце кафе сцена. Гин повернулась, проследив за взглядом Тачихары, посмотрела на постепенно закипающую длинноволосую парочку и вздохнула: — Вот видишь? Они уже начали флиртовать. Что Вы знаете о неловких ситуациях?.. Гончаров на миг застыл от странного тревожного ощущения, смеси чувства стыда с, видимо, инстинктом самосохранения, не до конца вытравленным из его мозга. Мало того, сама задача оказалась не из лёгких — он явно недооценил масштабы проблемы. Тёмные вьющиеся локоны напоминали непролазный кустарник, в глубине которого затерялись кончики его драгоценных волос… просто вытащить которые не представлялось возможным; такое чувство, что без ножниц тут никак, но это было бы последним делом. Уродовать себя из-за чьей-то дурной шутки? Увольте, ни за что. Другое дело, что эту ?шутку? и это, гм, положение, сейчас придётся объяснять именно ему. В таких щепетильных ситуациях он не бывал со времён пренеприятного соседства с Гоголем; на губах коротко проскользнула ироничная усмешка. Ах, а ведь день так превосходно начинался… Ивану неведома печаль, но досада — вполне; он вздохнул, убрал руки и бросил ответный взгляд. Спокойный, но пристальный. — Добрый день, — не самый презентабельный способ познакомиться, но что поделать. Кажется, Господин упоминал эту особу, и Гончаров вот-вот вспомнит имя… а пока что он просто перешёл на свой бархатный английский, стараясь не терять лицо: — Прошу прощения, что потревожил, но… как видите, с нами тут приключилась маленькая и крайне нелепая неприятность. Он показательно приподнял хитросплетение их волос, не позволявшее даже голову отвести дальше нескольких сантиметров. Он улыбнулся мило и любезно, хотя изнутри понемногу закипал. — Я не знаю, кто это сделал, но видимо, ему это показалось чрезвычайно остроумным. Возмутительно, не правда ли? Буду очень признателен, если Вы поможете мне решить эту… запутанную проблему. Его голос оставался ровным и спокойным, но в усмешке всё-таки проскользнуло что-то очевидно нервное. — День? — сильное заявление. Минуту назад тут было утро. И гораздо темнее. Непорядок. Опять горе-работник спал дольше положенного. Лишь только потом он придал значение остальной части фразы. Нелепая неприятность? Значит, он не путает, а распутывает. Теперь чужак выглядел не таки уж и чудаковатым. Но его внешний вид всё равно оставлял желать лучшего. И это выражение лица, немного неприятное и непонятное. Очень сложно воспринимать эти сигналы, сопровождающие речь. — Возмутительно, — как бы соглашается Говард, с удивлением приподнимая ?шедевр? переплетений вверх. Собственные волосы как будто насильно вгрызлись в светлого недоброжелателя, словно пытаясь задушить врага. И что с этим делать? Несколько раз сильно дёрнув косу туда-сюда, Лавкрафт был вынужден признать поражение. Это чудовищное издевательство над ним не поддаётся и не распутывается. — Сложно, — глубокий вздох. Как жаль, что ужасающие бараны со своими острыми копытцами не могут появиться прямо тут и отрезать эту неприятность. Хотя, судя по болезненной реакции незнакомца, идея бы ему не пришлась по душе. Мягко говоря. Гончаров слегка поморщился, отводя взгляд в напряжённой задумчивости. Надежды на то, что у них был шанс разобраться быстро и просто, таяли на глазах: даже с обоюдными усилиями казалось, что чем больше они пытаются — тем сильнее и безнадёжнее сцепляются пряди. Из-за этого нельзя даже двинуться лишний раз, чтобы не испытать боль; до чего противное и неудобное ощущение. Не говоря о том, что Гончаров уже начинал чувствовать удивлённые взгляды. Масштаб нелепицы рос на глазах. О, найти и ?поблагодарить? бы виновника за его юмор, но… не сейчас. — Не то слово, — вздохнул он не столь глубоко, но откровенно устало: — Похоже, нам с Вами… Мистер Говард Лавкрафт, если не ошибаюсь? Он наконец-то вспомнил имя. — Похоже, нам придётся поискать другой способ. У меня есть одна мысль, но нам потребуется… ахм, более спокойное место. Где у него будет достаточно ?инструментов?, если точнее; Иван бросил короткий, но пристальный оценивающий взгляд на чужие патлы, как бы размышляя — сколько расчёсок и усилий понадобится извести. Чуть наклонив голову, чтобы послабее оттягивать пряди, он снова натянул любезную полуулыбку и посмотрел прямо в глаза американцу. — Не возражаете? Как будто у кого-то из них был выбор.— Не возражаю, — почти безразлично ответил Лавкрафт на реплику вынужденного собеседника. ?А куда?? — так надо было продолжить, но воссозданное подсознание само даёт ответ на лишние вопросы. ?А это так важно??. Главное, что решение проблемы постепенно находится. Может, откуда-то знающий его имя индивид тоже не любит лишние взгляды. Столько чужого внимания, так неприятно. Хочется спрятаться от них. Как и от зрительного контакта, устроенного вторым узником хитросплетенья волос. Теперь ещё и собственный взор надо куда-то уводить, чтобы не застать себя на изучении чужой радужки. Это вроде так называется. Информации, не относящейся к контракту, Лавкрафту и без того хватает. — Тогда следует идти? — наверное, надо встать. Желательно так, чтобы не выдрать незнакомому знакомцу все волосы махом. К счастью, хозяин светлых прядей вовремя спохватился, поднимаясь следом. Досадно, что эту персону Говард так и не вспомнил. Хотя это не так уж и удивительно. Имена многих своих коллег он тоже не помнит. — Наверное, со стороны это выглядит нелепо, — фразу, не относящуюся к делу, Лавкрафт высказал с трудом. Но, что поделать, выразить своё недовольство только что обострившимся вниманием было надо. В какой-то момент даже захотелось резко повернуться, чтобы одарить особо говорливую молодую парочку тяжёлым взглядом, но некое предчувствие подсказало Говарду, что это невообразимо глупая идея. Хотя Ивану в данный момент невообразимо глупым казалось абсолютно всё от первой до последней секунды. Возможно, именно благодаря этому он погрузился в какое-то странное состояние, что без учёта нервной улыбочки было даже слишком спокойным — почти до отрешённости, словно бы он всё ещё спокойно сидел на своём месте, слушая музыку. А не это вот всё. — Воистину… давайте не будем об этом думать, — вкрадчиво произнёс он, очень осторожно качнув головой; повезло, что их разница в росте была минимальна, в противном случае вышло бы… ещё более неловко, даже болезненно. Он едва сдержал вздох, запоздало вспомнил, что сам-то и не представился — просто забыл во всей суматохе. Но тут же мысленно укорил себя за это и добавил: — Кстати говоря, меня зовут Иван… Иван Гончаров. О том, что они вряд ли бы хоть когда-то познакомились при других обстоятельствах, он предпочёл просто умолчать. И без того предстояло как-то переварить мысль о том, что он действительно ведёт своего ?товарища по неприятности? в свою, как это ехидно называл Гоголь, ?обитель?. На просторах чужбины ?Крысы? периодически собирались всем скопом, дабы скоординировать свои действия согласно плану хозяина, но в конце концов всё-таки разбегались по своим неприметным норам, раскиданным по всему городу; Иван не был исключением. И ему очень повезло, что идти пришлось не слишком далеко, хотя и без того было очевидно — слушки ещё долго будут бегать по этому району. Хоть под землю провались… Но если повезёт, то скоро всё закончится. — Что ж, проходите… здесь все принадлежности, сейчас посмотрим, что можно сделать. В ?обители? было тихо — никаких лишних глаз и лишнего шума, хотя в последнее время так сложилось, что бывал он здесь нечасто: всё выглядело уютно и опрятно, но словно бы… одиноко. Кстати, и гостей здесь тоже быть не должно, но кто бы мог подумать, что Ивану придётся. Он просто очень не хотел бы, чтобы у того, что последует дальше, был хоть один лишний свидетель. ?Принадлежности? — в основном расчёски. Много — достаточно, чтобы можно было уместить между пальцами каждой руки. Пришло время оглашать свой нехитрый план… хотя впрочем, он казался очевидным. Обретённая тишина положительно влияет на гостя. Решить внезапную проблему тут будет куда проще, хоть место и незнакомо. Да и вид расчёсок в руках узника проклятой косы не внушал никакого доверия. Лавкрафт целую минуту смотрел молча то на инструменты освобождения, то на человека, который явно был настроен серьёзно и даже не пытался представить, насколько жутким может быть процесс распутывания волос. Для мистера Гончарова, конечно же. — Хорошо. Мне что-то придётся делать? — Говард очень надеялся, что правильно понял задумку этого человека. Ведь в таком случае ему достанется самая замечательная роль, в исполнение которой задействуется только феноменальная лень. То есть, придётся сидеть без лишних движений. Гончаров же, к своей досаде, примерно представлял, сколько мучений ему предстоит: его спокойный вид — не более чем усмешка смертника, уже смирившегося со своей участью. Единственное, что, пожалуй, могло радовать — абсолютная невозмутимость и (если резонно применять это слово) покладистость мистера Лавкрафта. Благодаря этому единственной проблемой на пути к свободе оставались эти волосы, не видевшие должного ухода, несомненно, с рождения… честно говоря, где-то в глубине души тонкую натуру Ивана это даже возмущало. Искренне. Но он не собирался произносить этого вслух. — Хм… полагаю, почти ничего, — он снисходительно улыбнулся краем губ, понимая: если человек не заботился об этом раньше, глупо предполагать, что он сможет помочь; пусть лучше просто не мешает. — Наш таинственный шутник хорошо постарался, но если расчесать эту путаницу… у нас есть шанс освободиться, не прибегая к ножницам и прочим радикальным мерам. Он сделал небольшую паузу, отводя взгляд. — По крайней мере, я на это надеюсь. Просто присядьте вот сюда, только, ах, осторожнее, и… постарайтесь не двигаться. Как и предполагал его необычный гость. Итак, первая смертница-расчёска — и, увы, первый круг Ада для слуги Достоевского — вступили в дело. Кивок в знак согласия. Он должен был быть едва заметным, но вышел каким-то неуклюжим и резким. С виду ничего страшного, однако русский должен был почувствовать это в полной мере. Говард до сих пор не привык к возможностям собственного тела, отчего тактильные контакты (даже такого рода) происходили как-то неудачно. Впрочем, вместо какой-нибудь громкой реакции последовало… ничего. Нет, немного не так. Едва уловимое шипение, моментально подавленное издававшим. Рефлекторное, наверное, не успевшее скрыться за маской вежливости. Среди тишины легко уловить такие мелочи. А ещё секундный треск расчёски, которой не повезло вцепиться в спутанные комки волос. — Ай, — повисшее молчание прервалось внезапно. Больно ли? Определённо нет, но последнее подёргивание было ощутимым. Как будто зубцы гребня, заменившего ныне поломанную расчёску, напоролись на какое-то непреодолимое препятствие, из которого победителем вышло явно последнее. Звук ещё такой странный, словно дерево стукнулось обо что-то твёрдое. Неприятно. — Все местные любят глупые шутки? — сидеть смирно у Говарда получалось отлично. Он бы и уснул с радостью, но близкий контакт с уже не незнакомцем и нежелание возвращаться к агрессивным овечкам брали верх. Оттого оставалось только говорить. Неуверенно да ни о чём. Что угодно, лишь бы не упасть в царство снов. — Прошу прощения… — Ивану только и оставалось, что, работая гребнем, продолжать ошалело коситься на треснувшую расчёску: он, конечно, предполагал и именно на этот случай заготовил несколько, но чтобы прямо так… такое он видел впервые, а ведь казалось бы, ничем не удивишь. Ведь даже эта неестественность в поведении незнакомца не слишком его трогала: и не такие странности среди ?коллег? видел, увольте. Чего не скажешь об этих… а можно ли это назвать ?волосами?, вот в чём был вопрос: такое чувство, будто об эти препоны разбился не один фрегат, разве что крохотный такой, но так и оставивший свои обломки где-то в дебрях. Которые всё будто норовили обвиться вокруг расчёски, а то и державшей её руки, будто щупальца какого-то неземного осьминога; Иван едва заметно поморщился и тряхнул головой, чтобы отогнать эти абсурдные мысли… Точнее, тряхнул бы, не держи его эти ?косы? столь крепко. — Тц. Поддерживать начатый мистером Лавкрафтом незамысловатый диалог казалось лучшим способом хоть как-то отвлечься. — Сказал бы, будь я сам из местных, но… — он осторожно провёл гребнем по той части волос, что смог хоть как-то расчесать, но стоило повести лишь чуть ниже, как тот натолкнулся на очередное препятствие, а Иван лишь глубоко вздохнул: — Скажем так, я прибыл издалека. Но глупых людей, увы, везде хватает… а уж скука творит с ними ужасные вещи, это я Вам точно скажу. Он усмехнулся, устраиваясь чуть удобнее. Донельзя сосредоточенный и вынужденный придерживать Говарда за плечо ради удобства, он и сам не заметил, как оказался, вероятно, ближе, чем стоило бы. Но тяжкая монотонность процесса как-то до парадоксального умиротворяла. Лавкрафт ответил не сразу. ?Скука?. Такое бесполезное слово, а уже заставляет задуматься. Люди и правда глупы, раз позволяют таким вещам управлять своими действиями. ?Скука?. Да, это свойственно людям. Говард прекрасно помнил, как рыжий снайпер аргументировал свои действия таким словом, когда вытворял что-то неблагоразумное. Точнее, его противоположностью — ?интересом?. Или это было что-то связанное с весельем? Но выглядело определённо нелепо. — Скука, — говорит он уже вслух, едва заметно дёргая плечом. — Как легко человечество поддаётся такой… ерунде? Перед ним не было зеркала. Говард был уверен, что в этом незамысловатом помещении нет больших зеркал. Либо он их просто не заметил. Но даже без отражающей поверхности можно было представить лицо Гончарова, когда зубцы в очередной раз напоролись на что-то инородное. Острую железку, которая иногда неприятно впивалась в спину Лавкрафта, когда тот вертелся во сне. Или же распутывателю непослушных локонов показалась странной формулировка? — Издалека? — нелепая попытка переключить внимание собеседника на новую тему. На миг позабыв про сложившуюся ситуацию, Говард запрокидывает голову назад, словно хотя погрузиться в чужие мысли с головой. Только вместо моментальной кармы связанных волос он врезается в слишком близко находящуюся преграду. Неожиданность. Ну хоть хватка перепутанной косы в определённой степени ослабла. Всё ещё недостаточно для слова ?прогресс?, но куда лучше, чем там, в кафе. — Россия не так уж далеко. Переплыть море, не более, — сохранив невозмутимое лицо, Лавкрафт продолжил говорить. Ведь в разговоре коротать время куда занимательнее. Несомненно, хотя внезапное столкновение с чужим лбом не позволило Ивану ответить сразу; он был вынужден чуть-чуть отшатнуться, но вместо любых проявлений недовольства у него вырвался лишь мягкий, спокойный смешок. Правда, Иван ненадолго упустил из руки гребень, а зря: теперь найти его в густой чёрной копне определённо не представлялось возможным. Будучи безо всяких сил удивляться, Иван решил ?поискать? позже, а пока просто взял новый. При этом не сводя мирного, почти что тёплого взгляда с чужого лица: кажется, это странное положение головы Лавкрафта его тоже не слишком смутило. — Ах, и правда, — покладисто улыбнулся Гончаров, наконец-то нащупывая те самые злополучные резинки: теперь у него был шанс вытащить их из этого хитросплетения. — Хотя мы добирались сюда самолётом, что и того быстрее, но почти жаль: лично мне очень по душе морские путешествия… и сам океан. А Вам? Он не знал, что толкнуло его на этот спонтанный вопрос. Возможно, тот факт, что когда он впервые увидел этого господина в кафе — первая мелькнувшая ассоциация была связана именно с морем. А возможно, то чувство, что его волосы там побывали… возможно, не раз и не два. Хотя сейчас после всех кропотливых стараний обер-камергера, после извлечения инородных предметов и распутывания колтунов они выглядели гораздо лучше: впору не завидовать, конечно, но приятно удивляться. Честно говоря, в облике американца всё же крылась своя специфичная красота, это было сложно не отметить. Но главное, Иван наконец-то смог дойти до нижней части — той самой, что переплетена с его собственными локонами. Он начинал откровенно уставать, но сладостная свобода была всё ближе. — Океан мне дом, — а шум прибоя его колыбельная. Веки смыкаются сами по себе, позволяя синим тонам заполнить пространство. И не осталось больше комнаты с её стенами и излишествами декора. Ей на смену пришли сизое небо и неторопливые тёмные волны, омывающие сероватый берег. А снизу вместо пола мокрый песок, проминающийся под ногами. Океан манит гостя с далёких звёзд. Он и есть океан. Его воплощение. Так сказали жители побережий, завидев человека, выходящего из бурлящей пены. Это не является правдой, конечно же. Но сам Говард был не против. Похороненный когда-то под толщей воды, он привык к своему новому дому. Полюбил игривые волны и далёкую линию горизонта, всегда кажущуюся такой недостижимой. Она часто сливалась с небом в одно, словно отрицая границы. Или наоборот, делая их одним целым. — Ненавижу корабли, — ранее умиротворённый голос пронзили нотки явного раздражения. Эти неестественные посудины только и рвут шёлк водной глади, не более. — Морские путешествия прекрасны. Не в вашем понимании, — но, на удивление, только что созданный хрупкий мир не треснул, возвращая Лавкрафта в реальность. Лишь только море заволновалось. В этой неведомой игре воображения всё было подвластно мечтающему. Кроме мистера Гончарова, контакт с которым продолжился даже тут. И это ничуть не странно. Буйство волн и серый пляж были лишь декорациями, фантазии придумавшего. А комната остаётся комнатой. — Лёгкий бриз прекрасен, — почему-то пальцы теперь тонут в собственных волосах, когда Говард пытается провести рукой. Беспрепятственно, словно утопая в воде. Только вместо дна тут чужие руки и какие-то резинки. — Это всё? — моментально прерывая образы-видения, Лавкрафт открывает глаза. Задумывается, пытаясь повернуть голову так, чтобы увидеть результат. Всё ещё не конец. Иван вздрагивает, точно и сам просыпаясь, выходя из некого транса, куда его погрузил чужой монотонный голос и образы, сами собой заполнявшие голову будто в связи, такой хрупкой, с бездонностью чужого сознания. Пригретые разве что привычным чувством счастья, вытекавшие оттуда мысли одна страннее другой; Иван тихо выдохнул, находя это ощущение любопытным… но слегка сбивающим с толку. Примерно то же самое он мог сказать про этого человека, впрочем. Чьё шершавое прикосновение очень вовремя вернуло Гончарова в реальность; он рассеянно провёл по чужой ладони, пропустил через пальцы пару тёмных прядей, но лишь чтобы вернуться к резинкам: так было удобнее продолжать снимать их, одну за другой. Плавно. Медленно. — Почти… — сам не заметил, как перешёл на шёпот. Улыбка его, отчасти безумная, была до неестественного туманной: возможно, это его искажённое сознание пыталось заблокировать следы, оставленные этим… впечатлением.В его руках была пятая — если он до сих пор не сбился со счёта — расчёска, но результат стоил того, чтобы им полюбоваться. Вьющиеся густые волосы струились с плеч обладателя настоящем шлейфом, чуть менее хаотичным — и прекрасным, он словно обволакивал всё вокруг. В том числе светлые пряди Ивана, чьи кончики он наконец-то смог разглядеть и, улыбнувшись шире, вздохнул: — Ну что ж, была не была… Затаив дыхание, медленно потянул. И отстранился. Не встретив преграды. Его волосы выскользнули из ?хватки?, точно рыба из сети. В первые несколько секунд даже не верилось; усмешка сорвалась с губ, он едва успел прикрыть рот ладонью. Смешливо, радостно, но с усталостью и одновременно как-то растерянно посмотрев в чужие глаза. Что здесь можно было сказать? Голова чуть-чуть склоняется вбок, когда Гончаров снова попытался заглянуть в душу. Только без должных усилий. ?Нет, что-то другое? — а может, так он выражает свой триумф? Победу над неизвестным шутником, которому хватило фантазии на это. Что ж, логично. — Вышло… здорово, — Говард ненадолго перевёл взгляд на свои локоны. Своевременное расчёсывание всё-таки творит чудеса. Теперь тёмные кудри перестали походить на ком водорослей, выловленный рыбаками на рассвете. И чувствовались они по-другому. Как будто стали легче. Ну конечно, теперь там нет инородного мусора. Незамысловатым движением руки Лавкрафт поддевает одну из кудряшек, которые появились после долгого томления в плену косы. И в такт этому движению остальные локоны двинулись, точно живые. И снова смотрит на Гончарова. — Спасибо, — вроде бы так люди выражают свою благодарность за что-то. И Лавкрафт улыбается. Точнее, пытается повторить улыбку. Выходит неуклюже, лицо не привыкло к такому. Да и не воспроизводилось это действие, несвойственное Говарду в обычной среде обитания, раньше. — Вас это… вымотало? — Нет-нет, всё хорошо, — по инерции отзывается Иван, чуть мотая головой, но на самом деле Говард прав: он ощущал себя откровенно измотанно. Эта сонливость… результат, конечно, того стоил, и всё же… — Ну, разве что… немного… Улыбается он, поправляя и приглаживая свои волосы. Так сильно хотелось спать, но как ни парадоксально — грудь наполняло что-то очень тёплое, лёгкое и светлое. Удовлетворение от решённой проблемы? Неопределённое чувство симпатии по отношению к этому гильдейцу? В любом случае, заполнять голову размышлениями как-то не хотелось; глаза слипались, не вынося тяжести век, и он бы прикрыл их сейчас… всего лишь на минуту. Одну минуту. Не больше. От этого ведь ничего не будет, правда?.. Господин позволил бы ему?.. Мысли плывут, плавно размывая контроль и рамки. Иван шепчет одними губами совершенно невнятно; что-то про красоту, величие океана и счастье, что — не разбирает и сам. Под головой так кстати оказывается что-то прохладное, даже холодное, но… приятное. Кожу щекочет шёлк густых вьющихся волос. Где-то в его не знающей грусти голове мягко шумит прибой. А в реальности же — он попросту засыпает, как-то излишне доверчиво уткнувшись в плечо древнего Бога. Всего лишь пара минут. Рябь на поверхности сознания от посторонних мыслей постепенно нарастала, привлекая внимание. Как будто манила заглянуть в сны, диктуемые уставшим разумом. Но только на минуту, ведь подглядывание считается некрасивым жестом. На ладонях Говарда покоились светлые локоны, непонятно как там оказавшиеся. Желтоватые, словно песок. ?Какие красивые, ? — последнее, что подумалось Лавкрафту перед погружением в чужие сны. *** Посетители маленького прибрежного кафе уже не замечали в меру странной ситуации у самой кромки воды. Если бы они подошли ближе, то могли бы узнать разыскиваемого преступника (конечно, только в том случае, если бы среди гостей затесалась бы парочка русских, активно интересовавшихся криминальными хрониками и имевших в друзьях парочку-другую секретных агентов) и странного вида мужчину, в длинных тёмных волосах которого запутались зелёные водоросли. А если бы посетители маленького прибрежного кафе ещё бы и прислушались… то ничего бы не поняли, потому что господин опасный преступник активно выражался на русском, а его партнёр, в свою очередь, что-то бурчал на никому не известном грубом языке. Возможно, это был спор о ?союзниках-идиотах, которые топятся в самые неподходящие моменты? и ?глупых смертных, которые не дают нормально отдохнуть?. Но это было не точно. Так или иначе, Гин, поставив чашку с чаем на блюдце, указала на пару с улыбкой: — Я же говорила, что это сработает… — произнесла она, пристально всматриваясь в глаза Тачихары. Тот в ответ лишь прошипел: — То, что они сейчас находятся меньше, чем в метре друг от друга не говорит о том, что они вместе. — Считай, что это женская интуиция, — Мичидзо чуть не поперхнулся своим напитком: — Гин, не сочти за грубость, — его тоном можно было разъедать металл, — но твою женскую интуицию давно сожрала ?я убью тебя с особой жестокостью?-интуиция. Гин ничего не ответила, лишь взяла в руки колоду карт, что лежала на столе, и начала медленно её тасовать. — Моя очередь раздавать на этот раз, — можно было едва ли не увидеть, как яд сочился с языка младшей Акутагавы. Взгляд Гин так и говорил: ты будешь гореть в аду на самых пылающих кругах, где тебя будут терзать адские гончие и черти, где никто не услышит твоих мученических криков, и твоя тёмная душа никогда не покинет этого места. Взгляд Тачихары говорил, что его это колышет примерно так же, как Гончаров в этот момент тряс древнего бога, не давая тому вновь погрузиться в столетний сон.