Часть 1. (1/1)

На окраине Чертаново, там, где собирались возводить новый жилой комплекс, находится самая известная достопримечательность района. В народе она называется не иначе, как Олимпиада, реже ?восьмидесятник?, или, почти никогда, ?ласковый мишка?. Некоторые говорят, что стройка остановилась именно из-за нее, а кто-то грешит на кризис. Наверняка же не знает никто. Да и что тут можно знать? Очередная городская легенда, на которые богата Москва. Лебедеву нередко попадались фотографии в газетах. В социальных сетях в группе ?Подслушано Чертаново? нет-нет да и проскакивали репортажи ?сталкеров?, только вот, насколько можно было им верить? Нынче каждый горазд на сенсации! Наверное, впервые серьезно полковник задумался о происходящем, когда дочь заговорила о таинственном ?восьмидесятнике?. – Пап, ну серьезно! Лежит там… совсем один. Вокруг окурков тьма, бутылки побитые, гандоны, в смысле, презервативы использованные, всё баллончиком разрисовано. И он там. В гробу. Как принцесса. – В смысле? – Ну, может, не в гробу. В капсуле. Сколько лет прошло? Сорок? А на нём кеды, как новенькие, сумка там, куртка, сейчас такие в моде. – И что?– На одежде везде логотип ?Олимпиада 80?, и значок с мишкой слева на груди. – Да чушь это!– Нет не чушь. Я… ходила туда. Не одна. И я знаю, что ты скажешь, что любишь конкретику. Я сделала фото. Этот гроб… то есть эта капсула вполне себе имеет номер, печать, знак качества СССР и цену 27500 рублей.– Что?– В принципе, недорого.– Ты представляешь, сколько это… тогда было? Ну-ка, дай посмотреть. Валентин считал, что фотографии, те, что появлялись в газетах – монтаж, что уж говорить о социальных сетях или виртуальных группах? Поговаривали ведь, что ?восьмидесятник? исполняет желания, что, якобы, если сымитировать с ним половой акт, то можно забеременеть, да каких только слухов не было! Не самому же проверять? А вот Юлька проверила, чтоб ей пусто было! (Лебедев очень надеялся, что не легенды о беременности, а реальность существования московской легенды).Фотографии на экране смартфона выглядели так же сюрреалистично, как и передачи на телеканале РЕН-ТВ, но Лебедев давно научился различать правду говорит его дочь или старается обмануть. Несмотря на большое разрешение, разобрать лицо ?восьмидесятника? на фотографиях не вышло. Колебания не отняли у Валентина много времени, уже через пятнадцать минут они вместе с дочерью отправились на место. На заре девяностых, полковник, слышал о нескольких проектах института криогенных технологий, но все это было давно, и никто не мог поручиться, сколько там было фантазии, а сколько фактов. ?…покойный Слепаков этим занимался. Еще перед тем, как в Афгане началось, – рассказывал тогдашний командир части. – Семен Семеныч тогда еще понял к чему всё идет! И что вы думаете? Выбрал самых-самых! Мол, и в Германии были, и в Эстонии, и в Чехословакии поработать успели. Говорят, что даже в Америку их посылали. Но главное, знаете что было? Преданность идеалам. Специально, говорят, проверяли, подсовывали блага разные, джинсы там, духи, чтоб фирма! И вот, кто не повелся – тех и замораживали. Типа на чёрный день, мол, когда начнётся, вот тогда-то истинные борцы пробудятся ото сна и спасут Союз. – И чего?– Да ничего… погибли все, как один. Чернобыль-то когда случился, так и всё. Никакого мирного атома. Проект свернули быстро и жёстко. Никто же особенно не заморачивался как их будить, вот все и погибли. Триста человек, говорят было. Не выжил никто. В Москве немного, а вот по всему Союзу видимо-невидимо!– Да, брешешь! – Я сам схему питания видел! Ты думаешь, куда от Курчатовского кабельные каналы проложены? В Д-6 что ли? Ни хрена подобного!? Тогда Лебедев не воспринял слова командира всерьез, а теперь уж и спросить-то было не с кого. Скорее всего, Иваныч покрутит пальцем у виска, и посоветует не читать на ночь ?Speed-инфо?.Однако полковник поставил себе мысленно отметку просмотреть архивы по экспериментам восьмидесятых, и поспешил запереть квартиру. Юля, увлеченная новой идеей, и думать ни о чем не могла, кроме как, доказать отцу, что ?восьмидесятник? существует.?Может, всё это шутка какая-то? – Думал Валентин. – Не может же вот так посреди жилого комплекса, в недострое, располагаться криогенная капсула! Ее бы свинтили двадцать раз… или не смогли??. Ехать было недалеко, но почему-то Лебедев оттягивал этот момент, словно специально, объезжал все возможные пробки и камеры, словно путая маршрут, а для чего? И сам не смог бы ответить. – Там охрана есть? – спросил он у дочери, запоздало понимая, что не взял с собой оружие. Хотя разве могло ему понадобиться в кого-то стрелять? – Не. Обычно там местные гопники тусуются, сатанисты всякие и девчонки, которые в него влюблены.– В кого?– В ?восьмидесятника?, конечно. Валентин пожал плечами. Что тут еще оставалось делать? К тому времени, как они достигли залаза, идея начала казаться полковнику полным бредом и он и сам себе не мог объяснить, почему дочери удалось подбить его на эту странную авантюру. Обычный недострой, определено, доживающий свои последние месяцы, не вызывал никаких эмоций. Иногда боевая группа Валентина тренировалась в похожих. Отрабатывали боевые действия в городе и освобождение заложников. Он все-таки не верил до конца и шел за дочерью, предчувствуя розыгрыш, но едва не потерял дар речи, когда их глазам предстала самая настоящая криокамера. – Шаг назад… – скомандовал Лебедев, неожиданно осознав, что его родная дочь бывала здесь не раз и не два, вероятно подвергаясь серьезной опасности. Рука метнулась к разгрузке, которую полковник все-таки успел на себя нацепить.Юля попятилась, не понимая, чем вызвано беспокойство отца, но когда тот вынул из кармана дозиметр – ее осенило. Ведь, и правда, к чему же еще мог быть подключен неизвестный аппарат? Что давало энергию для сохранения ?восьмидесятника? в ?хрустальном гробу?? Скорее всего, это были вовсе не провода, уходящие в неведомую даль, а источник посерьезнее и подолговечнее ионно-литиевого аккумулятора. Впрочем, превышение было минимальным, но Валентин тщательно обследовал помещение, убедившись, что лишь в нижней части криокамеры дозиметр начинает отщелкивать около сотни микрорентген час. По всей видимости, криокамера простояла в помещении довольно долго. Стекло обросло слоем жира и копоти, да и бог знает чего еще. Все контакты и сочленения были закислены, и не было никакой возможности разглядеть, кто же скрывается под стеклом. А, может быть, стекло специально было спроектировано таким образом, что стороннему наблюдателю действительно удавалось рассмотреть все, кроме самого очевидного – лица ?восьмидесятника?. – Надо вызвать полицию… – вслух проговорил Лебедев, но Юлька тут же повисла на его руке, потянувшейся к телефону.– Не надо, пожалуйста, папочка! – Почему нет? Почему никто этого не сделал? – Да ты сам подумай! Что они смогут сделать? А может, уже и пытались? Раскурочат тут всё и увезут, а он как?– Что как? Врачи разберутся!– А если не разберутся? Если убьют его? Если уже пытались? Лебедев внимательно посмотрел вокруг. Похоже, кто-то уже орудовал здесь серьезными инструментами. Кое-где угадывались следы отбойного молотка, да и стену, явно не раз таранили чем-то тяжелым. Интересно, как же она устояла? Валентин снова и снова обходил помещение обычной панельки, совершенно типового недостроя, к которому за долгие годы привыкли все. И чем дольше он приглядывался к стенам, чем чаще прикасался к осыпавшейся штукатурке и проступившей арматуре, тем больше понимал. Объект строился не для гражданских целей. Да и лишь некоторые прутья арматуры, проступившего костяка здания выглядели заржавевшими, основные – в три пальца толщиной – оставались новехонькими, будто только что вышли из цеха. Вот поэтому и не смогли раздолбать плиты, поэтому не сняли ни короба вентиляции, ни фурнитуру! Валентин обхватил подбородок рукой и внимательно посмотрел на дочь. – А кто еще знает об этом ?восьмидесятнике??– В смысле, папа? О нём как бы все знают.– А телевизионщики что? – Тут снимать почти невозможно, все время помехи какие-то, только с последним поколением телефонов они исчезли. Более или менее. Фотки-то я сделать смогла, только когда ты мне новый телефон на день рождения подарил.– Так…Мысли полковника бились о черепную коробку, точно морские волны. Министерство обороны наверняка знает о криокамере, но охраны здесь нет, потому что она не нужна или потому что ждут, когда ?восьмидесятник? умрет? И потом уже будет неважно? Или документы утеряны, а легенда воспринимается, как городская байка? Или они забыли каким образом, возможно реанимировать спящего? Или, что хуже, эксперимент продолжается? – Что делать-то будем, па?– Во-первых, не будем спешить. Я так полагаю, он тут не один год прохлаждается, потерпит еще немного.– А что если здание снесут? – Вот это мы и должны выяснить. Так что пойдем-ка отсюда. По дороге до дома Лебедев выстраивал план. Юле он решил дать задание по поиску информации в интернете. В любом случае, с этим она справится хорошо, а сам он направится к участковому, чтобы выяснить, что предпринимается в данном направлении и заинтересована ли полиция в ?восьмидесятнике?. Неужели за столько лет ?живой труп? никого не смутил? Когда Юля с головой погрузилась в изучение материалов, Валентин оставил ей несколько уточняющих вопросов, после чего предупредил, что вернется не раньше, чем через час. Важно было узнать, кому принадлежит заброшенное здание и когда власти собираются его сносить (наметившийся забор и некоторое количество техники говорили о скором начале работ).***В отделении Валентина встретил недовольный Александр Петрович Власов. Он невнимательно выслушал полковника и почти сразу махнул на него рукой. – Тут и обсуждать, Валентин Юрьевич, нечего. Мало ли что говорят? Мне вот доподлинно известно, что ?восьмидесятник? не что иное, как арт-объект, появившийся в 1993 году, после штурма белого дома. Дескать, кончилась власть советов. – А кто его установил? – Какая-то модная на тот момент арт-группировка.– Почему же о ней нет никаких упоминаний? – Как это почему? Нужно было, чтобы все выглядело по-настоящему. Мол, памятник режиму, где людей могут заживо замуровать, а вот они, мол, весь СССР, все лучшее, что было замуровали и бросили на окраине. – А чего не в музее? – Говорят, пытались в Европу перевезти, но очень уж хорошо конструкцию приварили. В общем, расслабься, Юрич, скоро там к чертям всё снесут, даже упоминания никакого не останется, а то постоянно молодняк приходится оттуда гонять. – Пьют они там, что ли? – Да чего только не устраивают! И фотосессии, и перформансы и… того самого.– Чего того самого? – Сношаются, чтоб пробудить парня того.– Что за чушь? – Вот и я о том же. Кончать надо с этим всем, как с Ховринской больницей, чтоб не случилось чего. Мало ли что подросткам в голову стукнет? Нам тут суициды без надобности. – Понял тебя. Лебедев вышел от Александра Петровича, испытывая смешанные чувства. Вроде бы вот она, правда. Всем всё известно. Органы правопорядка в курсе. Но слишком уж много было несостыковок. Он сам слышал про ?восьмидесятника? раньше. Кто-то же увязывал его в одну цепочку с криокамерами? Или все эти разговоры так и оставались домыслами и армейскими байками? Валентину требовалось время, чтобы разобраться, а еще – подробное исследование той самой комнаты, где располагалась криокамера с невообразимой для советского человека ценой.?Если такое изделие было серийным, если оно продавалось, значит, существуют технические характеристики, значит, где-то есть копии технических паспортов!? – Валентин размышлял, как человек системы. И даже если отринуть девяностые годы с открытыми архивами и гласностью, а также всеобщим запустением и продажей секретов за копейки, можно было предположить, что в воинской части остались какие-то следы, раз уж байки про криогенный сон все-таки травили. Полковник начал с архива и был крайне удивлен, когда понял, что у него – заместителя командира – нет доступа ко всем материалам. А когда заветная карта все-таки была доставлена в его кабинет – то оказалось, что той самой ?запретной библиотеки? давно не существовало.– Это еще что такое? – вопрос Василия Ивановича Попова был риторическим, но Валентина совсем не порадовал. – То есть, как это секретные документы отсутствуют? – Полагаю, документацию не затребовали уже более двадцати лет.– То, что ее не затребовали, не значит, что можно было просто так взять и выкинуть… это же преступление! Статья!– Срок давности?– Семьдесят пять лет. А если и передали или уничтожили, должны сохраниться акты! Ты в делопроизводстве смотрел?– Разумеется. Там последние документы датированы 1998. – Непорядок. Так, вот что… послушай сюда, Валя. Об этом никто не должен знать… вдруг проверка нагрянет? Ты же понимаешь. Ты чего хотел-то там? Научную работу, что ли писать? – Методичку по сравнительным характеристикам, – не моргнув глазом соврал Валентин, а командир части пришел на помощь.– По баллистике?– Так точно.– Без тех документов никак?– Напишу, конечно, но хотел вставить фотографии образцов. Что ж, обращусь в Ленинку, может, что всплывет.– Осторожнее только, не подставляй нас! Сам понимаешь, что может быть! Лебедев кивнул и в кабинет вернулся еще более задумчивым, чем прежде. Это что же выходит? Отголоски событий в коллективной памяти сохранились? Уж в каком виде – неважно! А вот документы, как в воду канули. Ничего в Ленинской библиотеке он не найдет, это понятно. Да и поговорить особенно не с кем. Вот был бы жив его старый боевой товарищ – он бы рассказал. Или тот, кто до Иваныча рулил. И почему Валентин не расспросил тогда? Хотя, все воспринимали рассказы о спецподразделении, которое при необходимости должно было спасти СССР, как байки. А что, если все-таки нет? ***Ностальгия накатывала на полковника редко. Некогда было вспоминать былое. Он почти научился не вспоминать. Но сегодня всё шло черте как. Лебедев достал старый альбом с верхней полки, открыл в середине и внимательно вгляделся в счастливые молодые лица, не знавшие еще ни войны, ни предательства. Никого, кроме Лебедева с того самого фото сегодня не было в живых. Вот Слепаков, вот Туманов, Осин, Чкалов и Ткачев. Валентин был самым младшим. Только получил звание сержанта. Слепаков командовал будущей боевой группой, натаскивал ребят на слаженную работу, какой же год это был? Восемьдесят четвертый, наверное… а может восемьдесят второй? Или раньше?Политрук закончил зачитывать заголовки газет, сделал доклад, и почувствовал скорую свободу. Ребята уже фотографировались на память, потому что скоро их ждала первая долгая увольнительная. – Я вам вот что скажу, – Ткачев махал рукой в сторону политрука, – херня все это. Дело не в надоях и количестве собранного зерна. Дело в том, что у тебя в голове! – Ну-ка, излагай! – буркнул Слепаков.– Вы же со мной в Чехословакию ездили, и в Литву, видели, что и как. – Ты людей обвинить, что ли хочешь? – Как раз наоборот. Люди всегда одинаковые. Желания и надежды их понятны. А у нас на первом месте должна быть Родина, а уже потом все остальное. Нельзя получить всё разом, но никому не хочется тяжело работать, чтобы в итоге везде было хорошо. – Поясни-ка!– Нельзя продать страну за ?Волгу?, да и за ?Мерседес? тоже нельзя. В итоге и то, и другое не вечно, а людям здесь жить. Кто теми самыми благами пользоваться-то будет, если все продать? Если не помнить эту простую истину, легко поддаться искушению. Все же вы давали присягу, разве не так? Это наша земля. Мы не за прогресс, в конечном итоге головы складывать будем, не за технологии какие-то, а за эту самую землю. За будущее тех, кто будет на ней жить. Проблема в том, что те, кто должен нам объяснять это – сами не верят. И в том, что им наплевать. Они уже на другой стороне. И ждать хорошего неоткуда. – Вот завернул! Валя, ты его не слушай! Это у нас товарищ Ткачев с Лубянкой пообщался и стращает теперь скорым свержением коммунизма.– Да ни при чем тут коммунизм! Ой, ну тебя, Слепаков! Лебедев мало что понимал, но Артем хорошо говорил, убедительно, и, в отличие от того же политрука, истово верил в свои слова. За ними будто стояло что-то другое. Может, если бы они успели пообщаться подольше, то он смог бы донести до Лебедева свое предвидение, но судьба развела. Вроде бы должны были работать в одной команде, но война в Африке, а после в Афганистане внесла свои коррективы. Ткачев и Чкалов погибли. Полковник долго вглядывался в то самое фото. Вспоминал изнуряющие марш-броски и долгие часы теории стратегического планирования. А потом ни с того, ни с сего решил сделать запрос по личному делу Ткачева. Он ведь никогда не пытался узнать, при выполнении какого задания и где тот погиб. Казалось бы, без надобности все это, но ведь именно Артем был так хорошо подготовлен! Именно он был отличником боевой подготовки, именно он был лучше всего закален в идеологическом плане, наверное, если моджахеды сбили вертолет, или заминировали какой-то участок дороги, то, должно было быть много погибших… иначе Лебедев не мог себе представить, чтобы Ткачев дешево отдал свою жизнь.Однако в тот день всё шло наперекосяк. Несмотря на то, что дело Ткачева успели доставить из архива, но вот только в тоненькой папке не оказалось ничего, кроме анкеты, заполненной от руки, карты здоровья и пары ничего не значащих вкладышей с фотографиями Артема Романовича. Лебедев расписался в получении и, немного подумав, забрал документы с собой. Происходящее нравилось ему все меньше. Слишком много потерянных данных. Слишком много несвязанных между собой событий. Или Ткачев все-таки имел какое-то отношение к проекту по спасению СССР? И… даже если это и было так, какой резон было скрывать это сегодня?