Ты все отнял у меня (1/1)

Сквозь рев песков я брел домой,был рядом ты.Но то зной, то злой взгляд судьбымне шагу не давал идти.Но вопреки законам тьмыпусть звезды нам укажут путь.Пусть отзовется кровь родных —я ею ведом, мне не свернуть.Будь отважен и скажи мне,ты столько боли причинил нам отчего?Царя увидел в безродном сыне.Увы, мне горько, а не смешно:в один из дней война лишиламеня отца. А ты скорбел по трону,осужденный, не видя дальше своего.*****Грубая ткань съехала на глаза и закрыла от его взора бесконечное и совершенно обнаженное песчаное пространство. Солнце стояло над головой, грозя запечь живьем, а высокие барханы закладывали в душу безумное чувство мерзости, злости и тоски. Они возвращали Дастана к мыслям о грязных трущобах царского города Персе?поля с их голодными оборванцами, в число которых когда-то входил и он сам.Пустынные пески колдовали обман и змеились, путаясь под сапогами. Раскалялись, как нагретая жаром керамика, и от их зноя становилось не по себе. Злые пески лились, как огненные воды, и перед глазами превращались в бескрайнее зыбучее марево. Дастан отнял от лица налипший платок и удобнее перехватил повод. Лошадь, протестующе тряся головой, пустилась следом за человеком, чьим рукам в ее сердце веры становилось все меньше. Рукам человека, который в полубреду вел их на верную гибель, и не могло быть никакой веры, тем более слепой. — Дастан…Принц Персии упрямо шагал вперед, не желая мириться с мыслью, что он здесь умирал не один и не по своей вине. И что причина, наславшая на него эти тучи, — опалу царя и ненависть братьев, скитания в плену барханов — причина всех его несчастий умостилась в седле и никак не завяжет с ним разговор. Пытается, зовет, а он и ухом не ведет, готовый кусать локти с досады, что все обернулось так. — Дастан, прошу тебя. Мне и без того скверно, так не мучь меня сильнее. Дастан круто обернулся, и лошадь шарахнулась от него, перебирая песок копытами. Пески поплыли быстрее, яростнее зашептали проклятия, улавливаемые в мертвом дыхании ветра. Он поморщился и, жадно глотая воздух, севшим голосом спросил:— Это тебе скверно? Это все из-за тебя, но этого могло не быть. Посмотри, во что нас превратила твоя жажда власти! Ну что ты молчишь? Потому что ты знаешь, что я прав. Дастан с ненавистью посмотрел в землистое лицо отца, сердито взирающего на него исподлобья тусклыми колючими глазами. Еще один откровенный и неприятный разговор вот-вот обещал разразиться, но у принца не осталось на него никаких сил. Ноги держали его помимо воли и в то же время наливались металлом. — Ты должен был стать царем, — властно заявил Низам. — Я готовил тебе судьбу великого человека, чья тень затмила бы свет моего брата и его бестолковых выродков! Это мы с тобой, а не они должны были править Персией. Ты — истинный царь, Дастан! — Теперь разве что царь скорпионов и жуков.Дастан описал глазами круг и плюнул в землю со злости, когда подумал о троне и коварных замыслах отца, направленных на его завоевание. — Ты отнял у меня семью. Я обрел дом, почувствовал себя нужным наконец. У меня было все, чего можно желать. У меня были братья, которых я никогда не имел на улицах Персеполя. И был отец, которому я мог доверять. Но ты все отнял у меня. Даже самого себя… — голос Дастана налился горечью, такой отвратительной, что ее не хотелось слышать. В голосе его — скорбь от без времени ушедших дней, где навеки остались они: царь царей Шараман, его брат-соправитель и их дружные сыновья. Низам задумчиво молчал, его лицо потемнело и еще больше осунулось. Он давно не просил воду и еду, понимая, что их скудные запасы иссякли без единого шанса на пополнение. Дастану нечем облегчить его страдания, а все внутри кричало от бессилия что-либо изменить. Он не мог смотреть на отца без тревоги и жалости, хотя за свои гнусные деяния, за предательство, ложь и меньшей милости, по законам их царства, тот не заслужил. Но какая бы злость ни жгла сердце принца, единственной его мечтой было помочь Низаму вернуть некогда утраченное здоровье и любовь их семьи. Дастан потянул повод, принуждая лошадь идти за собой. Пески плели заговоры, сплетались в причудливые миражи, которым он старался не верить, не поддаваться искушению. Исходящее марево крутилось перед ним хороводом. Песчаные змеи сбивали с ног. Их шепот лился в уши и забивал голову сладостным болезненным туманом. — Дастан?Алчные пески, как сон, приняли его в свои объятия. Покосившиеся барханы таяли во мраке сознания. Солнце в последний раз попыталось вырваться из него, полоснув лучами по глазам, и сгинуло следом. — Дастан! Отзовись! Что с тобой?!Сын не вставал, а Низам продолжал его звать громче и тревожнее, насколько хватало голоса. Пески зловеще разносили его крик, потешаясь над слабостью, и извивались вокруг Дастана подобно кобрам. Безжизненная пустота простиралась на горизонтах от сих и до сих. Пустота стала Низаму ответом. — Вставай! Дастан!Жара давила, горячий воздух сушил нос и гортань, делая каждый вздох чуть ли ни последним. Низаму хотелось звать на помощь, биться о землю с отчаянием, но пугающе близко была лишь одна правда: помощи ждать не от кого. — Ты слышишь меня?Низам ерзал в седле, лошадь пугливо топталась под ним. Он не мог слезть и пошевелиться, не почувствовав, как боль, сидевшая под ребрами, наполняет и раздирает грудь. — Нет, не может быть… Дастан! Он сделал над собой усилие и, соскользнув с седла, упал на землю. Пески глухо рявкнули под ним и мягкой рябью потянулись вдоль его тела. Огненное дыхание ветра грозно разлеталось над Низамом, будто предупреждая о наступающей песчаной буре. Он торопился подняться на колени и ползком, превозмогая боль, добраться до сына. Боялся не успеть и быть застигнутым врасплох самым сердцем бури. А оно было совсем близко к ним, неистово билось за песочным дыханием, вонзая в одежду острые крупицы пыли.— Дастан! Низам толкнул сына в плечо. Они пропали, все пропало, если Дастан не очнется. Ему не представлялось возможным взвалить принца на себя и разместить на лошади. Ему не представлялось возможным хотя бы просто встать в свой полный рост. — Очнись! Приди в себя, сын!Его оборвал мучительный кашель, вынуждая сгорбиться и глубоко, судорожно втягивать в себя воздух. Острая боль раздирала, словно внутрь приходилось заталкивать тяжелые камни. Тени вокруг глаз и на впалых щеках прорезались глубже, отравив все лицо. — Здесь есть кто-нибудь?! — закричал Низам, когда приступ, наконец, отпустил и стало легче дышать.Он сузил колючие глаза, подернутые мутной дымкой. Ему почудилось, или знойное текучее марево впустило в свои владения еще кого-то? Темная фигура выплыла между дюн, как лодка из прибрежных кущ, и окончательно развеяла все точившие его сомнения. Низам позвал ее, подняв над головой руки: — Сюда!! Помогите!