Как мало в логике порою (1/1)

Потому, что и сам я отвык от этого, ответить сразу не вышло. Улыбка профессора сделалась грустной и при том виноватой.- Ты-то, верно, ужасно соскучился? - Кажется, не успел... - я тоже улыбнулся, но ничего, кроме тоски в эту улыбку вложить бы не мог. - Мне понравилось работать с вами. И я был бы рад продолжить.Однако создатель покачал головой, с таким непонятным, но таким привычным... Смирением? Будто знал какой-то закон, против которого люди бессильны. - Ещё успеешь, Элек. Со мной и приборами ты никак не узнаешь всего о жизни людей. Я заглянул ему в глаза. Мы замерли. Что за слова, что за мысли... Это правда - это неправда! Ведь меж людьми так высоко стоит любовь, знать её, может, значит знать всё. Но даже если не так, сейчас мне кажется, это робот выбрал бы изучать жизнь людей. А я уже давно могу выбрать, рядом с кем мне нравится быть. - Разрешите мне, - твёрдо попросил я. Таким тоном бы спорить, но это к лучшему: когда споришь, труднее подозревать, что идёшь на что-то из жалости.- Элек... Ах, Элек... Ты действительно этого хочешь? - Хочу. - И отчего твои желания никогда не поддаются моей логике? - с нежностью, словно именно это дарит ему счастье, спросил профессор. - А кто может подчиняться логике все время? Даже у вас не выходит, а я вырос с вами.Профессор приподнял брови, а улыбка его стала хитрее, почти такой, как во время игры в шахматы. - Что ж я такого нелогичного сделал? - не сводя с меня взгляда, он сел. Я подошёл к нему, очень медленно, потому что размышлял над ответом. Для теоремы важны доказательства, а для доказательства своей мысли человеку, нужно помнить и о том, что его это может расстроить.Встал рядом, у плеча, чтобы не встречать взгляда слишком прямо, чтобы иметь убежище для раздумья. - Друзья рассказали мне о том, как вы убеждали их родителей... В моем существовании. - И я назвал тебя сказкой? Это, скорее, приём, малыш, чтобы убедить слушателей, что не споришь с ними. И когда-то ты правда был лишь сказкой, которую я сам для себя сочинил.Я на миг опустил голову, улыбаясь почти против воли. Один лишь его голос звучал слишком мило, а смысл слов наполнял нежным теплом.- Дело в другом. Вы сказали, что... Что заслуга в том, каким я стал, как живой, лишь им принадлежит. Это правда, что они сделали очень многое, но... Я думаю, если бы не вы, этого не случилось бы. Профессор поднял глаза на меня, взгляд его искрился весельем, теперь уже близком к шутке. - Конечно, малыш, так не уследить за тобой мог лишь я один.- Вы не понимаете! - беспомощно, но беспомощно скорее перед заразительностью его веселья, воскликнул я. - Дело в том, что вы создали...- Ну, Элек, это естественно, наверное, очень логично, но я-то сказал, что тебя создали заново... И поверь, кто бы ни был родителем, причиной перерождения человека могут быть совершенно другие люди. - Но я не переродился. Мне еще рано перерождаться, я едва создан, - я встал теперь перед ним и взял его за руки. - Скорее, они помогли мне вырасти, научиться. - Что ж, может быть... - И... И если бы меня создал кто-то другой, ничего не вышло бы так. Если бы меня создал кто-то, как Серёжа, я бы больше хотел шутить и вместо учёбы любил бы разные игры. Если бы Ростислав Валерьянович - наверное, куда больше был рад, что создан побеждать в спорте. А если бы... Если бы такой, как Стамп, обязательно захотел бы обмануть кого-то и, наверное, попытался бы продать платину из своих рук ради денег.Профессор тихо засмеялся, со странным удовольствием сжав мои пальцы. - Ты интересно рассуждаешь, Элек, - не переставая улыбаться и фыркать произнёс он, - но ты не убедил меня, в нелогичности тех слов.Мне оставалось лишь добавить ещё аргументов, но открыв рот, я понял, что боюсь, что выдам лишь жалобное восклицание. А профессор не дал мне проверить:- И не нужно. Я и сам понимаю, люди не могут быть логичными постоянно. Но мне было интересно послушать, что ты скажешь. И ты, в самом деле, дал мне новую мысль...Правду ли он сказал, понять не удалось. Радость облегчения мешала мне обращать внимание на все остальное. Мне не пришлось... Не пришлось сказать, как нелогично бояться своей смерти и готовить столь трудный подарок, а после утверждать, что времени ещё много.