Ты или я — мне все равно, ведь мы идем ко дну вместе (1/1)

К грядущему туру я готовился с энтузиазмом?— мне казалось, что стоит мне увезти Глеба от его морально разлагающего новоприобретенного окружения, как всё вернется на круги своя. Я с удовольствием предвкушал целых три месяца рядом с ним, и даже представить себе не мог в какой ад превратятся эти гастроли.Накануне вечером мы должны были вместе делать съемку, Фара им же должен был давать интервью, и я приехал, как мы и договаривались накануне, на студию. Ситуацию спасло только то, что я зашел на полминуты раньше, чем ребята с камерами, правда, я так охуел при виде Глеба, убитого в хлам, с закатанными глазами, который валялся на диване без видимых признаков жизни, что не додумался сразу закрыть за собой дверь.Журналисты возникли на пороге, и пока я ошарашенно оглядывал стол, который был весь в следах белого порошка, успели всё увидеть?— но, к счастью, не успели заснять. Это был бы горячий материал?— молодая рок-звезда без верха и без сознания, с расстегнутыми штанами, в компании двух парней, которые были обдолбаны не меньше его. Я не знаю, сколько надо вынюхать, чтобы быть в таком состоянии?— я видел его в разных степенях алкогольного и наркотического опьянения, но в таком отрубе он при мне первый раз.В отличии от меня, журналисты не растерялись, но, едва я боковым зрением уловил, что рука одного из них дернулась?— даже не к камере?— к телефону, сразу же начал их выпихивать. Не знаю, откуда у меня силы нашлись?— открылись какие-то внутренние резервы, наверное, но я с ними справился, а потом прогнал незнакомых мне пацанов, которые по-хозяйски расположились рядом с ним на диване. К тому времени, как все ушли, Глеба уже начало выворачивать, но, услышав, как я звоню друзьям, к которым хотел обратиться за помощью, остановил меня.—?Никого не нужно,?— шепотом попросил он, и снова опустил голову вниз?— шея её не держала. —?Просто посиди со мной.Он был весь бледный, на жемчужной коже его дрожали капельки пота, а я удерживал мокрое, холодное полотенце у него на голове, внутренне обмирая.—?Что происходит? —?спросил я сразу, как только увидел проблески осмысленности в его взгляде.Глеб, который лежал на диване пластом, зашевелился, перевернулся на живот, уткнулся лицом в диванную подушку.—?Ничего.—?Тебе нужна помощь.—?Ничего мне не нужно.—?С каких пор ты подсел? Какого хрена происходит?Он поморщился, словно вокруг него кружила надоедливая муха.—?Следи лучше за собой. Ты сам принимаешь.—?Не такую херню, как ты.—?Это было в первый раз.Не первый?— это я знал так же хорошо, как и то, что уж точно не второй.—?Глеб, пожалуйста.—?Оставь меня в покое. Хватит меня контролировать?— ты мне надоел до чертиков уже. Пошел вон.—?Давай я тебя отвезу.—?Пошел на хер.—?Вставай, давай руку. Вставай, Глеб, серьезно, я тебя на себе не донесу.—?Отвали.—?Закидывай руку на шею, поднимайся. Где твоя футболка?Он вяло отбивался, отпихивал меня, говорил еще много неприятных и мерзких вещей?— но я всё это списывал на его состояние и, в общем-то, даже не обижался. Мне удалось с горем пополам его вытащить на улицу, впихнуть в такси, и мы направились к дому. В дверях нас встретила разъяренная его долгим отсутствием девушка?— я впервые видел её так близко, и меня поразила её нездоровая худоба и то, как часто и нервически она шмыгала носом. Поймав её расфокусированный взгляд, я понял, что она тоже под дозой?— и вот в таких руках я и должен был оставить своего любимого.Её вовсе не удивило его состояние?— похоже, всё происходящее с ним для неё не было новостью, скорее всего, она его такого уже и раньше видела. Конечно, она была ему теперь ближе, видела чаще, спала с ним каждую ночь в одной постели, в общем, пользовалась всей той роскошью, что мне теперь была недоступна. Она с профессиональным спокойствием быстренько осмотрела его?— проверила лоб, зрачки, пульс и деловито начала раздавать распоряжение?— куда его отнести, как положить, что ему дать.Пока она ходила на кухню за водой и лекарствами, я уложил его на кровать и начал его, слабо сопротивляющегося, раздевать. Когда я дошел до трусов, меня остановило её настороженное покашливание за моей спиной.—?Дальше я сама,?— сказала она, присаживаясь рядом с Глебом, заявляя свои на него законные права.С сомнением я посмотрел на неё, беззаботную и в приподнятом настроении?— странная реакция на передоз своего парня.—?Может, скорую? —?предложил я, все еще опасаясь, что состояние его намного хуже, чем нам кажется со стороны.—?Ерунда. Очухается, будет в полном порядке,?— проговорила она с энтузиазмом. —?Его видел кто-нибудь?—?Да, к нему приехали те, кто должен был делать съемку.—?Кошмар. Они видели его?—?Видели, но не сфоткали, я их выгнал.—?Это хорошо, конечно, но боюсь инфа всё равно просочится. Этим журналюгам только дай повод.Мне хотелось схватить её за худенькие плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы она сама очухалась, наконец, от кокаинового бреда и спросить: ?Это действительно всё, что тебя прямо сейчас волнует??—?Иди,?— сказала она, увидев, что я застыл у его кровати, как вкопанный. —?Он будет в порядке.—?Я могу здесь подождать, пока он придёт в себя?Она смеется, встает и хлопает меня по спине своей маленькой ручкой с обгрызанными до мяса ногтями.—?Он в порядке, хорошо всё. Ну чего ты?Закуривает сигарету, звякая браслетами?— я вижу у неё на руках следы от шрамов, и она, поймав мой взгляд, убирает руки за спину. Глеб что-то бессвязно шепчет в бреду, шарит руками, пытаясь нащупать и натянуть на себя одеяло. Я смотрю на него через плечо Алеси и вижу, что ему явно плохо, его трясет и знобит, но тут девушка делает шаг, закрывая его тело.—?Спасибо, что привез.—?У нас завтра начало тура…—?Да знаю, знаю. Не парься. Иди домой, выспись, завтра он будет как огурчик.Осознавая полную свою беспомощность перед официальной подругой жизни, я покидаю его квартиру. Ситуация оказалась хуже, чем мне изначально виделось?— похоже, он действительно подсел, и все эти изменения, которые происходили с ним, все эти дикие и резкие перепады настроения, больные сексуальные фантазии, объяснялись его возрастающей зависимостью. Я мог винить себя в этом, но не хотел?— если бы я был рядом с Глебом, если бы он не променял меня на круг сомнительных новых друзей, я бы не допустил бы этого, я бы мог всё исправить.На следующее утро, огурчиком он, конечно, не был?— бледный, еле живой, с трясущимися руками, в огромных черных очках на поллица и в капюшоне. Он опоздал минимум минут на сорок к нашему общему месту сбора, еле вылез из такси и забраться в автобус смог только с моей помощью.—?Что это было вчера? —?спросил я, когда мы остались в относительном уединении?— на соседних креслах.—?Ничего,?— ему, похоже, даже разговаривать трудно, он прижимает бутылку холодной воды ко лбу, и мне кажется, что я слышу дробный стук его зубов.—?Глеб, тебе надо…—?Отцепись,?— процедил он сквозь зубы. —?Я не шучу. Я не хочу на эту тему разговаривать.Я пытался задавать ему вопросы, но все они рассыпались о безразличную стену его молчания, и в конце концов он одел наушники, врубил музыку погромче и отвернулся от меня к окну. Остаток пути до первоначальной точки нашего путешествия мы провели в полном молчании, но, спустя километров сорок, он просунул мне руку в карман, к моей руке, сжал её холодными, слабыми пальцами и так и заснул. А у меня сердце разрывалось от боли, от невозможности помочь ему, моему мальчику, мне и самому уже хотелось убиться, самому уйти в бесчувственный мир наркоманских иллюзий?— чтобы не думать о том, что наши отношения от падения в бездну ничто уже в мире не может спасти.Условия, в котором проходил наш тур стали намного лучше?— мы уже могли ночевать в нормальных отелях, и я надеялся, что мы с Глебом будем проводить больше времени вместе, но нашей близости он каждый раз предпочитал убийственные тусовки до рассвета. Он как будто и не спал вовсе, круглосуточно кутил, казалось, он хочет убить себя?— иначе его образ жизни я не мог объяснить. На все мои вопросы, мольбы и просьбы он заявлял мне:—?Не хочу тлеть, хочу жить, сгорая.Он продолжал употреблять на протяжении всего времени гастролей, каким-то чудом умудряясь доставать в любой Богом забытой дыре, где мы останавливались. Я ругался с ним, просил, умолял, вырывал из рук у него проклятый грамм, но ему ничего не стоило накинуться на меня с кулаками или разнести гримерку или номер в отеле, если у него не получалось сделать то, что он хотел.Однажды я, отчаявшись, попросил его со мной поделиться?— если уж торчать, то торчать вместе, если загибаться, то полностью. Он в тот момент, наконец, почувствовал что-то?— сказал, что не хочет меня втягивать, сказал, что обязательно завяжет с этим дерьмом, и мы с ним вместе смыли пакетик в отельном унитазе. Я обнял его, и мы так и сидели долго-долго, прямо на кафельном холодном полу. Укачивая его, убаюкивая, я обещал ему, что мы со всем справимся, что мы поборем его зависимость вместе, и он вроде как соглашался, но…Он отработал концерт и даже совсем неплохо, зато потом, когда все собрались в номере, чтобы выпить и расслабиться, словил настоящую белку?— кричал, как ему надоели все эти рожи, что все они без него никто, что все хотят только урвать свой кусок славы и добиться известности за его счет. Все, примолкнув, наблюдали за тем, как он разносит номер, но, когда Глеб схватился за стул и швырнул его в зеркальную дверцу шкафа, пытаясь разбить, кто-то из ребят буркнул:—?Бля, Депох, угомони уже свою сучку.Фразу, случайно произнесенную в секундное затишье, услышал каждый в этой комнате, и я весь внутренне сжался, ссутулился под тяжестью устремленных на меня глаз. Мне захотелось провалиться сквозь землю, раствориться, исчезнуть.—?Да, может выебешь его уже, наконец, и он придет в себя,?— добавил кто-то с вызовом, уже громче?— я был в таком ахуе, что даже не смог узнать голос.Глупо было думать, что все наши любовные приключения в предыдущих турах останутся никем незамеченными. Да даже если и остались бы?— иной раз было достаточно посмотреть на нас ?— вернее на то, как я смотрел на него ?— с бесконечной любовью и безграничным обожанием.Глеб, который услышав это, замер со стулом в руках, начал ошарашено озираться.—?Кто это сказал? Кто? Ты? Или ты, ублюдок? —?он начал подбегать к каждому, бросаться на парней, но никто не хотел признаваться, все прятали кривые ухмылки, и тогда он всё-таки хуйнул стул в стекло.Зеркало разбилось с оглушительным грохотом, брызнули в разные стороны осколки, а Глеб подобрал с пола самый крупный, бездумно зажал в ладони и начал этой окрававленной рукой размахивать.—?Кто из вас ляпнул эту херню? Может, кто повторить хочет?—?Глеб, успокойся,?— я вскакиваю и пытаюсь подойти к нему, подняв обе руки в мирном жесте,?— у тебя порез.Но он направляет на меня окровавленный осколок и с безумными совершенно глазами кричит:—?Отвали нахуй от меня! Я не педик, ясно тебе? Чтобы кто из вас, долбаебов, не думал?— я не какой-то там гребанный пидарас!Кончается всё тем, что мы с корешами, переглянувшись, одновременно кидаемся на него, сбиваем с ног, валим, я хватаю его за тонкое запястье и выкручиваю до тех пор, пока не слышится хруст. Осколок выпадает из пальцев, а Глеб воет, пытаясь от нас троих отбиваться.В тот вечер он всё-таки где-то достал?— вокруг него было теперь много тех, кто хотел выслужиться перед ним, завоевать его расположение, потакая его слабостям. Он заперся в своем номере и не открывал и не откликался, когда я колотил в дверь. Опасаясь, что случилось непоправимое, я помчался на ресепшен, растолкал там спящую за стойкой девушку?— время было три часа, самый глухой час ночи, умолил открыть мне, угрожая, что в противном случае, у них в отеле с утра будет обнаружен труп. Когда дверь распахнулась, мы с ней увидели Глеба?— он валялся на неразобранной кровати?— рука его была обмотана каким-то полотенцем, покрывало немного заляпано кровью, но он был вполне себе живой и здоровый, поглядывал из-под полуприкрытых век на включенный телевизор, и при виде нас даже не обернулся.—?Испорченное покрывало отдельно будете оплачивать,?— сварливо проговорила администраторша, которая была уже наслышана о кровавой бойне, произошедшей вечером в номере. —?И вы, ребятки, теперь в черном списке навечно.На этих слова она развернулась и скрылась в коридорах, а я, отдышавшись?— кровь, стучащая в висках, схлынула, злость отступила?— сел рядом с ним, у изголовья, на пол, осторожно коснулся пальцами опухшего запястья, борясь с удушливым желанием поцеловать искалеченную ладонь.—?Иди к себе,?— произнес он безразлично.—?Не хочу. Хочу быть с тобой.—?Нас видели. Не нужно, чтобы ты больше со мной ночевал.—?Почему не открыл дверь? Ты же слышал, что это я?—?Хотел побыть один?— неужели неясно?—?Но я волнуюсь…—?Не твоя проблема,?— сказал он и повторил отчетливее. —?Я?— не твоя забота.Он помолчал, прикурил сигарету и вдруг медленно перевел на меня свои стеклянные, пустые, как у куклы глаза, внимательно всматриваясь:—?Ты бы себя видел сейчас,?— произнес он со странным восхищением,?— ты?— прекрасен. Страдание прекрасно. Оно очищают душу, делает её возвышенной, почти святой… В отчаянье рождается истинное искусство.Я закрыл глаза ладонями, чтобы не видеть его затуманенное кайфом, чужое лицо. Та ужасная сцена с битьем зеркал еще долго не выходила из моей головы, но все последующие сцены, которые он устраивал, были не менее ужасными?— трезвый он вел себя невыносимо пафосно и язвительно, неустанно повторяя, что все собравшиеся обязанным своим успехом исключительно ему, а когда нанюхивался?— становился полностью неуправляемым. Своим друзьям мне было стыдно уже даже в глаза смотреть?— я ничего не мог поделать с Глебом, я утратил свою силу его успокаивать.В определенный момент мы действительно стали все зависимы от Фары, потому что люди хотели слышать и видеть его в первую очередь, мы же должны были тесниться где-то на вторых ролях. Все были вынуждены терпеть его общество и мириться с его настроением, и многие считали дни уже до окончания тура, каждый готовился делать что-то свое.Каждый, кроме меня, конечно же. Все мысли мои были только о Глебе, и о том, как мне его спасти.А вот он обо мне вспоминал только на отходосах, когда его трясло и колбасило, а в голову приходили черные, отчаянные мысли. Он делился тогда со мной всем?— по крайней мере, мне так казалось, мы могли проговорить всю ночь напролет, не разрывая объятий. Он говорил о семье, о том, что порвал с ними всякие отношения, но очень скучает, о том, как ему надоели больные отношения с моделькой, как яростно она ему выносит мозг, и как многого хочет?— и ничего не дает, как он устал от людей вокруг и бесцеремонных поклонников, как неожиданно тяжело ему оказалось жить под гнетом такой желанной когда-то популярности. Я слушал всё это, вытирал ему слезы, гладил по волосам, держал за руку, заставлял хоть немного поесть. В моменты просветления он говорил, как сильно он меня ценит, что у него не осталось в его жизни никого?— ни единого человека, которому он мог бы довериться, и что я ему очень нужен и всё такое прочее, но эти прекрасные, вроде бы искренние, слова, от которых мое сердце трепетало, совсем не мешали ему на следующий день исчезнуть перед самым концертом и заявиться, опоздав, уже сильно вмазанным.Секса ему не хотелось?— ни в одном из трёх состояний. Он жаловался, что слишком вымотан, слишком устал или еще что-нибудь, к тому же, его всё чаще мучили приступы удушливого кашля, но я с горечью понимал, что близость со мной просто-напросто не дает ему тот уровень кайфа, который мог дать кокаин.Проблема была в том, что все эти мерзости и безобразные сцены не заставили меня его разлюбить?— это было нечто потустороннее, роковое, что-то, что было намного выше моих сил. Ощущение абсолютной обреченности. Я был крепко повязан с ним?— он падал в бездну, я прыгнул следом, и падение наше общее со временем только ускорилось.В конце тура, после моих многочисленных просьб и молитв, ему вроде как удалось взять себя в руки и держаться более или менее трезвым, и, по дороге обратно в Москву, я решился?— мне хотелось и дальше его поддерживать.—?Можно мне поехать к тебе?—?Зачем еще? —?он удивился.—?Не знаю. Просто побыть с тобой рядом, если тебе вдруг понадобится помощь.—?Со мной будет Алеся. Она… типа сейчас живет у меня.По приезде в Москву, в мою пустую квартиру, я начал сразу собирать оставшиеся там вещи?— мне нужно было в тот же вечер уехать в Петербург, город, который лечил меня, чья мрачность и депрессивность отлично резонировала с моим внутренним душевным состоянием. Мне хотелось увидеть родителей, почувствовать, наконец, себя дома, куда-то приткнуться, и забыть хотя бы на время всю ту дичь, что творилась на гастролях.Была глубокая ночь, когда я, даже не переодевшись и не отдохнув после дороги, сидел на вокзале в ожидании сапсана, втыкая в какую-то игрушку на телефоне. Вдруг на экране зажёгся номер Глеба, и еще прежде, чем ответить ему, я понял?— случилось что-то ужасное. Я поднял трубку.—?Приезжай скорее,?— Глеб на другом конце провода еле языком ворочил.—?Что случилось? —?спросил я испуганно, но в трубке уже раздались короткие гудки.Билет на поезд сразу же полетел в мусорку, и мне хотелось оставить где-то свой чемодан, всё равно где?— хоть на улице, чтобы не мешал. Те полтора часа, что я добирался до его квартиры, показались мне вечностью и отняли у меня несколько лет жизни, наверное. Я представлял себе всякие ужасные вещи, пока пытался поймать гребанное такси?— что у него передозировка случилась, что он умирает там, прямо сейчас, а его девушка ничем не может ему помочь. Я раз за разом звонил ему, но он не брал, и, когда я взлетал по лестнице, к дверям его квартиры, то был готов уже к самому худшему.Дверь была приоткрыта, в коридоре пусто, в ванной на белоснежном кафеле растекалась кривая лужица крови, шумно лилась вода. Я прошел по кровавой дорожке в погруженную в полумрак спальню и в падающем из коридора скудном свете увидел перепачканные простыни. Крови было столько, что казалось, что кто-то в квартире зарезал свинью. Глеб сидел в кресле, в одних трусах, с мокрыми волосами?— только из душа, подумал я, и взглядом испуганно шарил по нему, выискивая на теле порезы.—?Ты в порядке? —?окликнул я его, потому что он продолжил сидеть с отсутствующим видом даже тогда, когда я зашел, и просто кивнул мне в знак приветствия.Я подошел к нему, сел у его ног?— увидел, что его трясет?— он дрожал от холода или от жара, попытался укрыть его своей курткой, но он резко поднялся?— и я заметил, что он еле стоит на ногах.—?Ты можешь… прибраться здесь? —?с трудом произнес он, брезгливо указывая на испорченное постельное белье.Я так и обомлел.—?Я что тебе?— горничная? Ты не мог уборщицу вызвать? Ты позвонил мне?— я пришел! Так скажи, наконец, что у тебя случилось?— что за кровавые жертвоприношения?Он усмехнулся нервно, поджег торчащую изо рта сигарету?— и, когда пламя осветило его мертвенно бледное лицо, я увидел, что нос у него весь в белом порошке. Я вернулся в коридор, прошел на кухню?— на столе были разложены дорожки?— с них-то я и решил начать уборку.—?У неё совсем кукуха съехала,?— Глеб подошел тогда, когда я уже вытер стол и принялся собирать в мусорку разложенные вокруг бычки и пустые банки.Он опустился на стул, попытался затянуться, но пальцы у него так дрожали, что ему сложно было даже попасть сигаретой в рот, однако он пытался ещё хорохориться—?Она абсолютно чокнутая. Я сказал ей, что она меня достала, а она пошла в ванну и вены себе вырезала.Я застыл испуганно:—?Она жива?—?Конечно. Столько крови вытекло, но она была ещё ничего так… Живительная сила кокаина,?— он усмехнулся, и мне захотелось вмазать ему по лицу.—?Куда она делась?—?Передал её папаше. Она, после того, что с собой сделала, легла рядом и всю кровать залила кровью своей. Я, когда увидел, был в ахуе просто. Сумашедшая. Позвонил её папе, он приехал. Не моя проблема уже,?— договорив до конца, он дал волю душащему его кашлю?— он почти задыхался.Глядя на то, как он с таким равнодушием рассказывает историю загубленной им души, мне стало не по себе. Он страшный человек всё-таки?— на вид ангелочек, особенно, когда не раскрывает своего поганого рта, но с дьявольским, роковым обаянием. Бедная девочка ничего не понимала о нем?— любила и всё, принимала его холодность на свой счет, и в конце концов её это доконало.Глеб спокойно потребляет людей?— пользуется ими, а потом заставляет страдать. В какой-то момент любой человек будет с ним безумно счастлив, потому что он знает, как подобрать ключик к сердцу, он заставляет поверить в то, что ты уникальный и особенный, смотрит тебя прямо в душу, так чисто, так искренне.—?Всё, хватит,?— я замер с кухонной тряпкой в руке, опустив голову. —?Либо ты завязываешь с этим, либо я ухожу…Он с интересом глянул на меня, будто прикидывая, смогу ли я в самом деле выполнить свою угрозу?— но я и сам был в этом не вполне уверен.—?Ладно,?— как-то подозрительно легко согласился он,?— давай попробуем.Я остался?— и это были замечательные дни. Когда он отошёл немного, протрезвел, мы проводили с ним время, совсем как в старые добрые времена?— играли в приставку, смотрели старые фильмы, разговаривали. Я спал у него на плече и не спал ночами, когда его начинало ломать, готовил ему еду, которая в большинстве случаев оставалась нетронутой или отправлялась сразу же обратно, но я не терял оптимизма и верил, что на этот раз всё получиться, потому что мы были вместе.Мы занимались сексом по пять раз в день до полнейшего изнеможения, и, если в начале я был несказанно этому рад, то позднее начал чувствовать, что нахожусь уже на грани потери всяких сил. Ему не достаточно было обычного секса?— он просил, чтобы я его кусал, хватал за волосы, душил, просил делать ему больно, и я, желая облегчить его муки и страдания от ломок, желая вознаградить за его отказ, делал всё, что мог, хоть меня от этого от души воротило.Через пару недель этих садо-мазохических пыток, он вроде как угомонился. Немного ел, пытался заниматься уроками, и мы с ним даже съездили вместе на учёбу?— ему нужно было сдать какой-то зачет. Я ждал его в ближайшей к территории университета кафе, где он меня оставил, но потом подумал, что ему будет приятнее, если я его встречу у ворот.Я увидел его, когда еще только подходил, сквозь черные решетки забора?— он стоял с каким-то парнем, высоким, даже чуть повыше его, который улыбался ему в тридцать три зуба и по-хозяйски держал руку у него на плече. Они о чем-то говорили достаточно оживленно и мило, и я не мог отделаться от навязчивого ощущения, что Глеб смотрит на него так, как когда-то смотрел на меня?— восторженно, заигрывающе, призывно. Я не мог заставить себя к ним подойти и просто стоял там?— с холодеющим сердцем, с пылающим разумом, пялился на них, и знакомое ощущение беспомощности вновь накатилось. В тот момент, когда мне показался особенно теплым его, Глеба, взгляд, я просто закрыл глаза, ухватился за прутья и прислонился к забору. У меня было чувство, что моя изнуряющая борьба с демонами?— надуманными и реально существующими?— не кончится никогда. Несколько минут я стоял так, едва не повиснув, а когда мне удалось открыть глаза, парень тот уже направлялся к припаркованной рядом дорогущей машине?— я в этом не сильно разбираюсь, у меня у самого даже прав нет, но это было что-то типа ламборджини или что-то в этом роде. Да и сам парень упакован на все сто?— брендовая одежда, часы сияют?— мне было видно это даже с моего укрытия, высокий, подкаченный, загорелый. Красивый?— ничего удивительного, что Глеб так на него облизывается.К этому времени Глеб заметил меня, подошёл?— в глазах у него не отразилось радости при виде моей напряженный физиономии, и я даже не попытался загаситься.—?Кто это?Глеб небрежно кивнул, уводя меня в сторону другой парковки?— туда, где он сам оставил машину.—?Знакомый.—?Кто он?—?Футболист.Теперь я вспомнил, где его видел?— что-то в его внешности было смутно знакомое. Глеб часто смотрел именно его игры, и если мне не изменяет память, они пересекались с ним на различных мероприятиях.Той же ночью, Глеб потянулся ко мне?— но во всех его ласках было что-то отстраненное, обезличенное, меня не покидало гадкое чувство, что на месте меня он хотел видеть кого-то другого. В процессе он изгибался, стонал, просил меня двигаться сильнее и жестче.—?Ударь меня,?— попросил в какой-то момент он.Я ударил ладонью.—?Сильнее. Еще. Еще. Еще.Наконец, я вмазал ему кулаком по лицу, прямо своей здоровенной печаткой?— из носа у него тоненькой струйкой потекла кровь?— но при этом он улыбался. Схватил его за волосы, со злостью рванул?— он айкнул громко, но сразу же застонал от удовольствия.—?Придуши,?— вдруг снова оживился он,?— возьми ремень, затяни на шее…—?Блять,?— я соскочил с него, спрыгнул с кровати,?— хватит этой хуйни!***Позднее мы помирились вроде, и даже заснули, обнявшись?— я прижался к нему со спины, гладил его по рукам, по плечам, успокаивая, я думал, что делаю ему приятно, но он не выдержал?— спихнул гневно мою руку, которая беспомощной плетью свалилась вниз.Когда я проснулся ночью от странных шорохов, его в кровати со мной уже не было?— я тут же спросонья начал его испуганно звать, и он возник передо мной?— в ярости, ослепленный.—?Где ключи? —заорал он.Каждый вечер я запирал нас изнутри, и прятал их?— каждый раз в новом месте. Я боялся?— и, как оказалось, мои опасения были совсем небеспочвенны?— что однажды ночью, пока я буду спать, он не выдержит и попытается свалить на поиски дозы.—?Ты обещал мне…—?Ключи гони!—?Я не позволю…—?Это моя гребанная квартира, какого хрена ты мне что-то говоришь!Внезапно он подхватил мою одежду, которая висела на стуле, залез на подоконник и начал выпихивать её в открытое окно, но я смотрел на это с буддийским просветленным спокойствием. Глеб заметил это, остановился, замер:—?Я же всё выкину,?— пригрозил он мне.—?Кидай,?— мне было похуй на шмотки.—?Подожгу их… спалю весь дом… — шептал он, чиркая зажигалкой, но пальцы его дрожали, не слушались, и пламя не вылетало.Тогда он оставил вещи в покое, раскрыл пошире окно:—?Если не отдашь ключи, я полезу вниз, и я не уверен, что у меня получится не сорваться.Последовала непродолжительная борьба, во время которой он поливал меня последними словами и умудрился пару раз приложить головой о пол, но я крепко держал его, повиснув всем своим телом. Но надолго меня не хватило, и, когда я, ослабев, выпустил его из объятий, он помчался снова на поиски. Я вышел за ним в коридор, где он выворачивал содержимое шкафов и шептал как заведенный:—?Пожалуйста, Артём, пожалуйста, ты же не хочешь, чтобы я сдох?Наконец, где-то звякнули ключи, он с победоносным криком принялся среди кучи одежды шарить, но я опередил его, выхватил в последнюю секунду.—?Отдай! —?просил он, едва не плача. —?Отдай, если не хочешь моей смерти! Я на колени встану… Только выпусти!Мое сердце разрывалось от боли, не вполне осознавая, что делаю, я открыл дверь, но едва он хотел вылететь в коридор?— преградил ему путь собой.—?Глеб, если ты уйдешь сейчас?— меня больше не увидишь. Выбирай.Он посмотрел на меня мутным, потерянным взглядом, в глазах его дрожали слезы?— но то были отчаянные слезы жгучего нетерпения, на миг только задумался, а потом, оттолкнув меня, вышел. Меньше минуты мне потребовалось, чтобы осознать то, что произошло, но, когда я выбежал за ним в погоню, на улице его уже нигде не было.Я набрал его отцу?— зная, что за это Глеб меня возненавидит, но иного выхода не было?— один я уже не справлялся, и я знал только одного человека, которому на Глеба действительно было не насрать.Когда он вернулся домой спустя сутки, дома его уже поджидали медики, которые сделали ему капельницы, а потом отец забрал его с собой. Я передал его с рук на руки?— поступил так же, как он сам совсем недавно поступил со своей девушкой, но мной, в отличии от него, владело не равнодушие и желание избавиться от надоевшего груза, а надежда, что хоть кто-то сможет ему помочь, раз уж я сам полностью облажался.