Часть 18 (1/1)

Дмитрий Андреевич АрсентьевПодмосковье, май 1955 год.Кручу в руках бокал с коньяком и не знаю с чего начать. По сути можно было и не рассказывать бывшем наркому внутренних дел о всех своих попытках отправиться на тот свет, но о первой он знал и так, а что касается второй, то если ему не рассказал Кузнецов, значит не посчитал нужным. Сейчас Николай Иванович сидел в соседнем кресле и всем своим видом выражал равнодушие, но самом деле он ждал от меня рассказа, а может и не ждал и я себе всё придумал про его интерес.—?Не хотите рассказывать? —?ровным тоном спросил Ежов.—?Как вы догадались? —?вопросом на вопрос ответил я.—?Вы слишком долго думаете, Дмитрий Андреевич. Но раз вы не хотите поделиться вашей версией, мне всё-таки придётся расспросить Кузнецова и что он расскажет, я не знаю.Интересно, а какой тут интерес у Ежова?—?Вы же всё равно его спросите,?— усмехнулся я в ответ.—?Возможно, но я могу кое-что и сам сопоставить: некоторые даты и поведение Кузнецова. Например, в конце июля сорок третьего Валерий сорвался не только на меня, но и на задержанного в те дни Большакова.—?Сорвался?—?Да. Полагаю, это связно с вами, Дмитрий Андреевич.Я закусил губу. Да, бывший и вроде как расстрелянный нарком прав: связано это было со мной, поскольку на несколько дней с фронта Кузнецов отпросился из-за меня на самом-то деле. Нет, начальство и впрямь хотело его видеть, а тут как раз и моё дело удачно подвернулось. Как Валера его себе выцарапал?— ума не приложу, но факт остаётся фактом?— он заменил толстого следователя, что вёл дело первоначально, и добился своих результатов.Москва, июль 1943 год.Медленно, очень медленно заходит солнце. Забранное решёткой окно в камере практически не давало света, но меня теперь это мало волновало. На сей раз я окончательно могу распрощаться с жизнью. Всё для этого сделал: подписывал все документы, что мне подсовывал следователь-жирдяй с сальным выражением лица; соглашался со всеми обвинениями, да ещё и присочинил до кучи. Какая была фамилия у толстяка-следователя, я до сих пор не знаю и знать не хочу. Кто он мне: брат, сват?.. Пошли все на…! На сей раз смерть не посмеет показать мне кукиш.Мысли резко перекинулись на Марусю и её дочь Надю. После ареста комдива в тридцать шестом и лечения в госпитале НКВД нервов (всё из-за Старкова, чтоб ему икалось!), я сразу же взял Марусю и её семью под своё крыло. Правда, через некоторое время понял, что Надя меня тихо ненавидит, а Марусе до чертиков приелись импозантные мужчины-командиры. Она вскоре и нашла себе Кирика?— этакое чудо в перьях, но зато он её слушался, как никто другой.Где-то через месяц-другой после начала войны стало ясно, что быстро нам не удастся выкинуть фашистов за пределы наших границ. Немцы пришли с намерением прочно окопаться на советских землях. Началась повальная эвакуация заводов, институтов и мирных жителей, особенно из западных регионов. Как только эвакуироваться начали в столице, я сразу же хотел отправить Марусю с семьёй в Казань или Куйбышев, но женщина упёрлась как баран и дальше Горького не поехала. Оно и понятно. Дачка-то марусиного семейства, а теперь как бы и моя, как раз по пути в Горький и располагалась.В середине весны сорок третьего Маруся с семьёй и верным Кириком вернулась в Москву и тогда я окончательно понял, что даже фасада семьи у нас не осталось. Надя сразу же по приезду сбежала на фронт с ?летучкой? (санитарным поездом), но сие обстоятельство Марусю мало взволновало. Она готовилась стать матерью во второй раз. Её новый мужчина был до того несуразен, что я решил махнуть рукой и пусть Маруся сама разбирается.Внезапно, поняв, что семьи нет и не было, я испытал невероятное облегчение?— словно камень с души свалился. Едва осознав это, внезапно получаю приказ отыскать Котова, который находился в одном из штрафных то ли батальонов, то ли рот. Сам товарищ Сталин подписал указ о его полной реабилитации, как в случае с генералом Горбатовым, и теперь жаждал видеть перед своими очами. Едва озвучили приказ о поиске Котова, я вытаращился на своё начальство. Мне что, заняться нечем?! Почти комиссара НКВД посылают отыскать и привезти в столицу какого-то бывшего врага народа, который теперь кровью искупает свою вину? Моё справедливое возмущение вежливо послали лесом и дали понять, что ехать мне всё-таки придётся. Сейчас-то я понимаю, что меня надо было срочно сплавить из Москвы, чтобы по приезду (если вернусь с фронтов, конечно) обрушить всю мощь нашей системы по выявлению врагов народа и очередных элементов, решивших извести товарища Сталина.На фронт я прибыл без осложнений, хотя ехал один, без водителя, но проблемы начались, как только меня узрел бывший комдив Котов. Когда он понял, что я перед ним стою живой и здоровый, то, словно заяц, принялся улепётывать от меня по окопам. После долгой дороги я соображал с трудом и когда до меня дошло из-за чего Котов сорвался с места, слово ужаленный в причинное место, тот успел рвануть прочь из окопа в момент начала атаки. В этот самый момент один из фронтовых комиссаров гнал бывших сидельцев и проштрафившихся из окопов, не разбирая, кто перед ними. На мой законный вопль, что я вообще-то из НКВД (по фуражке и знакам отличия не видать, что ли?!), лейтенант скабрезно ухмыльнулся и крикнул, потрясая пистолетом:—?Да мне плевать кто ты! Пшёл вон из окопа! В атаку!Понимаю, этому придурку очень хотелось послать кого-то из начальства, а тут такой случай. Я плюнул и ринулся в гущу боя. Пока отыскал Котова, меня успели ранить. В горячке не сразу понял, что рука онемела, но рана была не опасной, так что вполне могу с ней справиться и в одиночку. Уже к вечеру, затолкав Котова в машину, поехал прочь от линии фронта. По дороге Котов что-то скулил позади меня, а я демонстративно молчал. Мне нужно было смыть грязь и пот, а заодно промыть рану, поэтому остановил машину у озера, обозначенного на карте. Водоём находился на открытой местности, куда в любой момент могли налететь фашистские самолёты, но честно?— было плевать. Не обращая внимания на Котова, который не пытался бежать, разделся полностью и пошёл в воду. Внезапно за спиной Котов замолчал. Хм, ну-ну. Выбравшись из воды, оделся прямо на сырое тело и, наконец, соизволил сообщить Котову причину, по которой его вдруг выдернули из штрафной роты:—?Товарищ Сталин вспомнил вас, Котов. Вполне вероятно будете командовать полком или армией.Котов от неожиданности раскрыл рот и больше не задавал мне глупых вопросов. Н-да, а он поблек, как краска на заборе. От когда-то высокомерного и блестящего комдива Котова не осталось ничего.По приезду в Москву я сдал Котова другому сотруднику и узнал, что меня задерживают в связи с тем, что нашли доказательства моей подготовки покушения на товарища Сталина. Ну да, я прям так их на виду и оставил. С другой стороны, устал уже от жизни этой. С лета тридцать шестого мне казалось, что и не живу вовсе, что я умер тогда в ванной, вскрыв вены, а по земле бродит оболочка без души.Сколько прошло дней, я не задумывался, но вчера подписал все бумаги и ждал расстрела.Внезапно дверь открылась и мне приказали выйти. Команды ?лицом к стене?, ?стоять?, ?пошёл??— выполнял автоматически. В маленькую комнатушку, где прячась в тени, стоял мужчина, меня втолкнули так, что я едва не растянулся у порога. Обматерив вполголоса охранника, я встал у стола и потирал освобождённые от наручников запястья, а заодно силился разглядеть скрывавшегося в темноте человека. Было видно, что это не толстяк-следователь?— это кто-то другой: высокий, поджарый. От него ощутимо исходила опасность. Я сел (терять-то нечего!), в наглую развалившись на стуле. Незнакомец издал короткий смешок и тихо спросил:—?Несмотря на своё желание умереть, гражданин Арсентьев, вы умудряетесь наглеть?Его голос показался мне знакомым. До того знакомым, что меня невольно прошиб пот. Мужчина тем временем вышел из тени и встал на тусклом свету от единственной настольной лампы. Так и знал! Передо мной во всей красе стоял Валерий Кузнецов, бывший подчинённый Старкова. Воспоминания нахлынули так же внезапно, как и до этого страх. За Старкова Кузнецов мог не то, что порвать, он бы медленно выкачивал из меня жизнь, садистки ухмыляясь.—?Не бойтесь, Дмитрий Андреевич,?— усмехнулся Кузнецов, правильно оценив моё состояние. —?Ваше дело перешло ко мне.—?С чего вдруг такая честь? Вам и доказывать ничего не надо?— всё уже подписано мной. Я со всеми обвинениями согласен.—?Не спешите на тот свет, гражданин Арсентьев. Вы будете жить до тех пор, пока я окончательно не получу доказательства смерти Старкова.—?Вы не верите в то, что его расстреляли? —?ехидничаю я.—?Нет. А вы?Что я мог ответить? Где-то глубоко в душе я чувствовал, что Юра живой. Тот странный арест, когда он сорвался при всех на Лаврентия Павловича, аккурат перед началом войны не давал мне покоя. До грандиозного скандала Юра ездил в какую-то командировку. Вернувшись, ходил мрачнее тучи, иногда огрызался, но старался держать себя в рамках, а потом это злосчастное совещание и всё. О Старкове ничего не было слышно уже два года. Интересно, чем я сейчас мог помочь в данной ситуации? Какие-такие рычаги воздействия есть у Кузнецова, чтобы вернуть меня обратно в наш гадючник? Честно, не особо-то и хотелось, но Кузнецов не отцепиться. Он иногда бывал хуже клеща.Вздыхаю и всем своим видом выражаю заинтересованность. Судя по гримасе, неуловимо исказившей лицо Валерия, он понял моё состояние, номенять свои планы вряд ли будет.—?Ну, рассказывайте уже,?— ворчу я. —?Спать охота.—?Отсыпаться после войны будем,?— отрезал Валерий, доставая откуда-то пачку папирос ?Герцеговина Флор?.—?Осталось только узнать, когда она закончиться? —?ворчу я, беря из протянутой пачки папиросу.Кузнецов кинул мне спички и мягко спросил:—?Сомневаетесь в победе? Думаете, что всё будет, как при окончании Первой мировой?—?Это вряд ли! —?отмахнулся я, закуривая. —?Так не будет. Товарищ Сталин такого не допустит. Впрочем, в восемнадцатом году все хотели мира.—?Не все,?— уточнил Кузнецов. —?Многие офицеры не хотели мира. У них были обязательства перед иностранными державами.Я сардонически ухмыльнулся и ответил:—?Бросьте! Какие обязательства? Только самые упёртые романтики верили в то, что мы обязаны странам Антанты.—?Хорошо, не будем разводить дискуссию,?— прервал меня Кузнецов. —?Я кое-что расскажу вам и, может, мы вместе поймём, что случилось всентябре сорок первого года, когда Старков сорвался.—?Извольте,?— я вальяжно курил, выпуская дым колечками.Кузнецов усмехнулся и начал:—?Это случилось весной сорок первого…Подмосковье. Май 1955 год.Внезапно мой рассказ прервал Ежов:—?Не стоит рассказывать, что случилось в последнюю предвоенную весну. Я об этом знаю.—?Но всё идёт оттуда.—?Согласен.—?Так мне рассказывать дальше.—?Нет,?— Ежов задумчиво отставил бокал. —?Лучше мы Валеру с Юрием подождём,?— и спросил, вставая. —?Есть хотите?Я прислушался к себе и честно ответил:—?Да.—?Тогда поможете мне разогреть. Что касается вашей истории, то нам пора всем четверым расставить точки над ?ё?. Как вы считаете?—?Может вы и правы,?— киваю я и иду следом.