Глава 72 (2/2)
Цзян Чаогэ беспомощно всплеснул руками:– Ну где же твоя логика? Сам посуди, если я сделаюсь сосудом души, то кто тогда будет твоим духовным воином? Кто призовет тебя?Чжи Сюань лишь поджал губы и ничего не ответил, раздраженно сопя.Юньси увидел, что разговор мужчин подошел к концу, и еще раз попытал счастье с одеждой Чаогэ, несколько обреченно говоря:– Брат Цзян, у тебя пояс неровно повязан.Только вот Цзян Чаогэ, звонко хлопнув себя по животу, с улыбкой заявил:– А мне просто нравится носить его косо! Так-то!В этот раз настала очередь Юньси поджать губы и промолчать, терзаясь нестерпимыми душевными муками.Цзян Чаогэ заливисто засмеялся и помахал ему:
– Это так весело! Давай же!Услышав его призыв, Юньси подбежал и судорожно дернул пояс на ханьфу мужчины, приводя одежду в надлежащий вид. Когда рисунок наконец лег как надо, юноша с облегчением выдохнул; душа педанта была удовлетворена.Заслышав, что Цзян Чаогэ проснулся, все поспешили в пещеру навестить своего лидера. За последнее время Сысы вновь обрел способность самостоятельно ходить, только вот прыгать как прежде пока не получалось. Внезапная досадная слабость сводила подростка с ума. Вся неизрасходованная энергия теперь выливалась в виде постоянной трескотни. Сысы болтал без умолку, выдавая по десять слов в секунду. В итоге выходил вовсе не диалог, а скорее монолог, потому что вставить хоть словечко в эту пулеметную очередь даже при всем желании не представлялось возможным.
Чтобы отпраздновать успешное совершенствование Цзян Чаогэ, Тянь Жун отправился на охоту за дичью. Сам виновник торжества достал из волшебного хранилища вино и закуски. Когда все было готово, люди и звери сели полукругом, распивая хмельной напиток и вкушая яства за здоровье Чаогэ.Приятный вечер в компании друзей мерно перетекал в ночь, а настроение собравшихся становилось все лучше и лучше. Тогда Инь Чуань с чаркой вина в изящной ладони медленно подошел к гуциню и грациозно сел рядом с инструментом. Кончики пальцев некоторое время танцевали над декой, как будто имитируя игру, но в итоге все же дотронулись до струн, извлекая чарующие звуки. Мелодия полилась, словно родниковая вода, мгновенно прогоняя тревоги из людских сердец. Казалось, что красивый звук исходил вовсе не из инструмента. Закрыв глаза, можно было подумать, что то были звуки природы. Будто бы путники находились в глубине гор, слышали заливистое щебетание птиц, журчание реки, пение ветерка и нежный шелест растений, словом, сейчас они слышали голоса всего сущего на свете. Мелодия стала воплощением самой жизни на земле, заставляя души путников трепетать ей в унисон.
Цин Шуан слушала ее со слезами на глазах. Девушка думала о тех временах, когда сама была маленькой змейкой под камнем и все слушала и слушала, как двое мужчин играли на этом чудесном инструменте. Сколько времени она провела потом в одиночестве? И вот наконец ночи на горе Куньлунь перестали быть для нее холодными и одинокими.Мелодия подошла к концу, но звук гуциня еще долго звучал в сердцах благодарной публики. Сидевший поодаль ото всех Инь Чуань тихо вздохнул, невольно тревожась, сколько же еще невзгод (2) предначертано им судьбой.
А вот Юньси будто бы поразило заклятье парализации. Тело юноши задеревенело, спина была прямой и напряженной. В изумлении смотрел он на Инь Чуаня, не смея даже моргать. Можно было заметить, как кончики его пальцев слегка подрагивают.Инь Чуань заметил внимание юноши к себе, посмотрел на него своими чистыми голубыми глазами и мягко улыбнулся. Эффект от этой улыбки вдруг оказался сродни удару молнии для Юньси. Сердце юноши стало безудержно колотиться в ребра, точно пичужка, отчаянно рвущаяся из груди. Чувство было мимолетным, но сильно потрясло его.Подбородок Чжи Сюаня мирно покоился на плече Цзян Чаогэ:– Инь Чуань, я хочу послушать ту мелодию, что погружает в сон.– Ты не только уснешь, твой сон также будет спокойным и восстанавливающим, – заверил байцзэ.Чжи Сюань слабо кивнул, устраиваясь поудобнее.Из прекрасного инструмента вновь полилась мелодия, расслабляя и убаюкивая собравшихся. Все беспокойные мысли как по волшебству исчезли, заменяясь только одним желанием – отойти ко сну.Чжи Сюань сонно спросил у Чаогэ:– Тебе нравится? Я вот больше всего люблю именно эту мелодию. Под нее так хорошо засыпать.Цзян Чаогэ тихо засмеялся:– Истинно, Инь Чуань не из мира смертных, раз может так легко успокоить и убаюкать цилиня.– Помню, в прошлом я часто вел себя неподобающе, не мог угомониться, обвинял Инь Чуаня в том, что он скучный. Но как только он начинал играть мне эту мелодию, я успокаивался и забывался глубоким сном.– Хорошо, что сейчас ты не нуждаешься в колыбельных, а засыпаешь самостоятельно.– Что такое колыбельная?– Это определение из нашего мира. Песня для сна, – объяснил Чаогэ.– С тех пор, как я пробудился от столь длительного забвения в мече, я и вовсе перестал нуждаться в подобном отдыхе, – Чжи Сюань сладко зевнул, – а слушая эту мелодию… не знаю почему, но меня так и тянет закрыть глаза.
Внезапно у Цзян Чаогэ появилось ощущение, что Инь Чуань приходится Чжи Сюаню кем-то сродни отцу. Да, возможно это смешно, но почему бы и нет? Когда цилиню было скучно, он его развлекал, когда цилиня что-то интересовало, Инь Чуань делился с ним мудростью, когда цилинь не мог найти покоя, Инь Чуань играл ему колыбельную. Тяжело же ему приходилось с этим негодником!Закончив музицировать, Инь Чуань поднял чарку вина и звонко произнес:– Пью за вас!
Все собравшиеся одновременно подняли чашки и с радостью осушили их. Этот приятный вечер стал благословением для всех. Разошлись они только в середине ночи, чтобы насладиться заслуженным отдыхом. Цзян Чаогэ слегка опьянел, но чувствовал себя уютно и расслабленно. Тихо мурлыча простой мотивчик себе под нос, он наслаждался плавным потоком духовной энергии сквозь открытые меридианы.
Чжи Сюань забрался в палатку, держа в руках влажную ткань, и в следующий миг шмякнул ей прямо в лицо Чаогэ. Ткань оказалась настолько холодной, что мгновенно выдернула мужчину из приятного состояния расслабленной неги. Чаогэ запротестовал:– Ты что творишь?!– Протираю твое лицо, – уверенно заявил Сюань.– Она такая холодная! Где ты взял воду?– Река. Тебе не нравится холодная вода? Все это время, что ты был без сознания, я омывал тебя именно таким образом.Цзян Чаогэ выхватил мокрую тряпицу из рук Сюаня, еле сдерживаясь от смеха:
– Цзуцзун, я сам могу умыться. Не унижай себя заботой обо мне.– Но ты ведь моя пара! – упрямо сказал Чжи Сюань. – Инь Чуань сказал, что я должен внимательно относиться к своему женскому зверю.И это, по его мнению, ?внимательное отношение??
– Тогда я принесу тебе горячую воду, – решил Сюань.
– Не стоит, – Цзян Чаогэ вздохнул и поспешно протер лицо. – Ну? Теперь ты доволен? – закончив процедуры, мужчина улегся на импровизированную постель.Чжи Сюань прилег рядом, мягко очерчивая пальцами контур лица Чаогэ. Действие столь простое, но Сюань чувствовал, что ему никогда не надоест его совершать.Цзян Чаогэ открыл глаза и улыбнулся ему. Его улыбка была подобна солнечному свету в апреле. Мягкая и теплая, от нее в душе цилиня начинали распускаться цветы. Не в силах больше противиться своим желаниям, Сюань слегка наклонил голову и нежно коснулся губами губ Цзян Чаогэ.Цзян Чаогэ положил руку на шею Сюаня, лениво отвечая на поцелуй.Однажды столкнувшись с катастрофой, человек начинает совсем по-иному воспринимать жизнь, его мировоззрение неминуемо изменится. А Цзян Чаогэ за свой век пережил уже немало событий, грозящих гибелью ему и его друзьям. Когда во время совершенствования произошел кризис, он полностью уверился в своей скорой смерти. Тогда мысли его были только о Чжи Сюане. О древнем существе, которое всю свою жизнь прожило без любви. И вот, встретив ее, цилинь мог потерять ее, без надежды обрести вновь. В каком отчаянии он, должно быть, пребывал. Будучи мужчиной, Цзян Чаогэ мог понять и искренне посочувствовать чувствам Сюаня.Перед смертью люди думают о самом важном, и Чаогэ думал о Чжи Сюане. Он решил совершить этот последний шаг, но не столько ради контракта, сколько ради того, чтобы наконец исполнить заветное желание цилиня, который так дорожил им.Чжи Сюань целовал его в губы, пока руки неосознанно шарили по одеянию Чаогэ.Цзян Чаогэ тихо вздохнул, сопротивляться более не имело смысла. Поэтому он взял на себя инициативу и стал развязывать ханьфу Сюаня. Рано ли, поздно ли, а контракт должен быть заключен. Мысль об этом немного утешала Цзян Чаогэ.Чжи Сюань же пребывал в полном восторге. Его душа и сердце больше не могли сдерживать одолевающих его безудержных эмоций, и они выливались в виде действий. В итоге он буквально сорвал одежду с лежащего мужчины.Цзян Чаогэ все же немного беспокоился о собственной безопасности. Не ходя вокруг да около, он прямо спросил:
– Ты вообще в курсе, как это делается?Чжи Сюань выдохнул в лицо Чаогэ одно простое ?да?.– Правда? Проконсультировался у Цуйю?Чжи Сюань молча кивнул, ощутимо нервничая. Движения его были неуклюжими. Скрупулёзно следуя наставлениям Цуйю, он исследовал тело, которое так долго жаждал, ощущая, как бушующие в его душе эмоции должны были во что бы то ни стало найти выход, иначе его просто разорвет. Он целовал и обнимал с таким энтузиазмом, что воздух вокруг, казалось, вот-вот воспламенится.Цзян Чаогэ, страдающий от смущения и боли, хотел хоть как-то скрыть свой стыд, поэтому решил поболтать:– Твоя кожа очень горячая…– Ты тоже очень горячий, – послышался у уха низкий голос Сюаня.– Тогда летом ты меня не обнимай, – скрыв боль в голосе, сказал Чаогэ.
Но Чжи Сюань ничего не ответил мужчине, все его существо было охвачено чувствами и ощущениями, которые он никогда прежде не испытывал. Трудно было представить, что в мире могли существовать подобные удовольствия. Впервые за десять тысяч лет он столь остро чувствовал, что живет.Со своей стороны Цзян Чаогэ был далек от блаженства, но всячески скрывал дискомфорт, позволяя своим мыслям унестись куда-то вдаль. Наверно, он был какой-то сумасшедший. Еще год назад он являлся одним из самых ярких представителей нуворишей. Амбициозный и умелый, он больше всего на свете жаждал славы и богатства. Теперь же он только и делал, что боролся за свою жизнь и даже пошел на подобные отношения с мужчиной… И ради чего? Ради благополучия мира, который не имел к нему ни малейшего отношения. Но главная странность заключалась в том, что несмотря на все, с Сюанем ему действительно было хорошо. С ним у него была особая близость, которую прежде он не испытывал ни с одной женщиной. Овладеть телом легко, овладеть же сердцем гораздо труднее, найти родную душу практически невозможно. Поэтому Чаогэ отпустил все сомнения и открыл свое сердце навстречу Чжи Сюаню.
Он не знал, была ли между ними любовь или что-то иное, он не был уверен даже в том, что цилинь понимал значение этого слова. Но его обращенные к Чаогэ бесконечные эпитеты ?женская особь? и ?пара? говорили о его искренности и преданности, которые Чаогэ с благодарностью принимал.– Чаогэ, Чаогэ, – шептал Сюань, – ты – моя пара! Ты мой, мой навсегда!
Цзян Чаогэ немного растерялся, не зная, как и ответить на такие пламенные слова. Но заявление Чжи Сюаня работало в обе стороны. Цилинь тоже был его и никто на всем белом свете не сможет отобрать его у Чаогэ. Утопая в эмоциях и ощущениях, мужчины даже не замечали, что их тела источали белое свечение.Белый свет становился все ярче, но у Цзян Чаогэ все плыло перед глазами. Четким было только красивое разгоряченное лицо Чжи Сюаня. В золотых глазах цилиня Чаогэ ясно видел свое отражение, а еще видел всепоглощающее обожание. Эти, ничем не прикрытые, искренние и чистые эмоции очень понравились ему.– Назови мое имя, Чаогэ. Прошу, – пробормотал цилинь.Цзян Чаогэ обнял его за шею и несколько раз хрипло повторил:– Чжи Сюань, Чжи Сюань.От звуков своего имени, срывающегося с губ Чаогэ, сердце Сюаня вдруг наполнилось неимоверным счастьем.То была длинная и безумная ночь.***2) Невзгоды (沧桑) – где было синее море, там ныне тутовые рощи; обр. огромные перемены; житейские бури, невзгоды, превратности судьбы.