34. В песне (Говард Воловиц и Бернадетт Ростенковски) (1/1)

— Говард!?— Что, милая??— Массажируй мне спину!?— Хорошо. Хорошо. У него трясутся руки и дрожат колени. Приходится присесть возле жены. Если бы не это, уже рухнул бы. Как девица, в обморок. Он проводит ладонью по её спине. Гладит позвоночник. Дышит почти так же часто, как и она, и едва ли не так же шумно.?— Говард! Её и без того тоненький голосок теперь звучит тоньше комариного писка. На лбу у неё испарина, волосы истрепались, и он слышит запах её пота. В этот момент Говард понимает для себя две вещи: во-первых, вряд ли у них когда-нибудь будут дети. Во-вторых, он её бесконечно любит. Свою хрупкую, воистину крошечную, женщину, с потрясающе сильным характером.—?Что, милая? —?усердно поглаживая её, спрашивает он.—?Мне так страшно. Да. Ему тоже страшно. Очень страшно. Но он не может позволить себе сказать сейчас это. Ей труднее?— морально и, в первую очередь, физически. Ему кажется, что ребёнок слишком огромный для неё. Он понятия не имеет, как малыш сможет из неё вылезти. Он близок к панике, но пытается держаться. Изо всех сил.?— Ничего, дорогая. Хочешь, я тебе песню спою??— Да,?— она склоняет на его плечо крохотную головку, изо всех сил игнорируя боль и пытаясь не морщиться. Он не знает, как в его голове рождаются эти слова. Они, как будто, исходят из сердца. В тот момент, когда он снова кладёт ладонь на её живот. Из которого вот-вот, наверное, вылезет ребёнок. Голос его тонкий, дрожит, ломается. Но он выводит каждую ноту так старательно, как будто получает музыкальную премию на большой сцене:?— Моя родная Бернадетт, краше тебя никого в мире нет, и я люблю тебя, и буду любить много, много лет Дурацкая песня. Глупая, нескладная, с прямой рифмой. Ни на что большее он, взволнованный и взъерошенный, сейчас не способен. Но ей нравится, он видит. Она смотрит на него?— и улыбается.