1 часть (1/1)

?Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, Я говорю это, потому что многие придут от Моего имени и скажут: ?Я-Мессия?, и многих обманут.??— Мф. 24:4И увидела Рахиль, что она не рождает детей Иакову, и позавидовала Рахиль сестре своей, и сказала Иакову: дай мне детей, а если не так, я умираю. Иаков разгневался на Рахиль и сказал: разве я Бог, Который не дал тебе плода чрева? Она сказала: вот служанка моя Валла; войди к ней; пусть она родит на колени мои, чтобы и я имела детей от нее.—?Быт. 30:1-3***Никогда не придёт Лилит,А забыть себя не велит.****Когда мы прошли отбор или же ?Кооперацию?, то нас не стали обнадеживать на исход лучшего будущего. Может, богачи и сильные прежнего мира и получили место в Святилище, похожем на рай, то для нас, простых Серых в прошлом, это было не то место, куда следует попадать при жизни.Наша новая участь?или же ?Правое Дело??— даровать детей, помогать в заселении планеты, создавать новую армию.—?Благословен плод,?— шепчет мне за завтраком та, у которой идеальные гены.Нас разделили по прибытию. Прежнее мне нравилось больше: ?Лиловые??— лиловое, ?Серые??— серое. Все было просто. Теперь же в глазах рябит от количества цветов и градаций.Те, что с идеальными генами в темно-зеленом; кому повезло экстракорпоральное оплодотворение в тускло-зеленом (путаница страшная); небесно-голубое разрешено носить Госпоже. У меня красное. Мне не повезло. Я?— просто та, кого будут ебать во имя Правого Дела.Другим словом не назовешь.—?Да разверзнет Господь,?— отвечаю я. Какой же нелепый набор букв.Я кошусь на прежнюю главную. Она, кажется, не человек. Спина безукоризненно прямая, а волосы переливаются, как в клише для глупых романов?— две штуки за доллар. Мы не имеем права фамильярничать по отношению к ней, обращаться только как ?Госпожа? и выполнять мелкие поручения.В соседнем зале обедают ?Лиловые? из Третьей станции?— то, что от них осталось. Их легче идентифицировать, чем остальных. Они все еще набрасываются на еду, а после получают удары электробичами от Хранителей.Я ненароком задумываюсь о прошлой жизни, где у меня было имя, работа, семья, муж. Ранний брак, ранняя беременность, помощник в офисе Чикаго. Нужно перестать думать об этом. Я боюсь, что однажды утону в прошлом и больше не смогу всплыть. Мне уже рассказывали о таких несчастных, кого-то приходилось видеть своими глазами. Нам надо чаще хвататься за обломок ?сейчас?, вычеркнув то, что осталось в прошлом.Главные с нами не трапезничают и не позволяют фамильярничать. Я не видела никого из членов ?Кооператива? в коридорах Святилища. Они?— статные мужчины, владыки мира, титаны индустрии, которым не стало встречаться и взглядом с нами. Во время Церемоний никто не смотрит на мое лицо, только перед собой. Мне всегда было интересно кем приходится Госпожа этому агенту Кооператива. На ее пальце нет обручального кольца или вообще украшений, а на его по два на каждой руке уж точно. Однажды я позволила себе дерзость?— посмотреть за тем, как он будет оправлять на себе одежду и уловила блеск изумруда.Я испытываю ненависть к своему телу. В особенности, к чреву. Это продолжалось уже третий месяц, и время было на исходе. Моя судьба оказалась в ?подвешенном? состоянии. Или меня отправят в ряды ?не женщин?, или переведут в ряды тускло-зеленых платьев. Не хочу думать о том, что случится, если ЭКО не сработает.Мое будущее зависело только от Госпожи. Если ей захочется, то я буду на своем посту еще пару месяцев, пока мне не удастся забеременеть. Такое уже ?практиковалось?, но с Гленовой, той, что с идеальными генами. У нее, конечно, другая Госпожа, но они друг с другом взаимодействуют. Может, милость снизойдет и до меня.Когда обед кончается, я возвращаюсь в свою комнату. После общих спален для ?Серых? этот закуток казался почти роскошью. Я могу побыть в одиночестве, что тоже роскошь. По ночам не приходится слушать чужой храп, бормотание или слезы. Можно страдать в одиночку и вдоволь нарыдаться, и никто не посмотрит на тебя пренебрежительно и не запишет в ряды ?жертв?. Плохо то, что теперь и не поговоришь, не передашь друг другу шепотом сплетни.Второй минус нашего положения?— мы больше не работаем. Я откровенно скучала по многим вещам, особенно, по запаху полирующей жидкость с душком цитруса. После первого приступа ностальгии по апельсинам, я обрадовалась. В первую беременность мне жутко хотелось именно тех, что произрастали в Калифорнии. Он всегда покупал их для меня, оставляя баснословные деньги в заведениях по типу ?WholeFoods?.Но нет. У меня просто взыграла тоска по прошлому. Странное дело, но во время длительных уборок, от которых под вечер ломило спину, а боль отдавалась до кончиков пальцев, я не поддавалась чарам воспоминаний. Я мну уголок жесткой наволочки, натянутой на не менее твердую подушку; вспоминаю каково это, чистить апельсин руками, когда сладкий сок брызжет на одежду.В дверь дважды стучат. Я мгновенно выпрямляюсь, оставляя в покое ткань.—?Пред Его Очами,?— на пороге мнется одна из ?неженщин?, вечная Серая. —?Госпожа зовет.Это плохой знак. Где-то я допустила ошибку; очень плохо, если она прочла на моем лице кощунственные мысли о недоверии нынешней власти. Многих обвиняли именно в этой призрачной тени сомнения, не укрывшейся от зоркого глаза тех, кто помогал в написании правил или же воплощал их в жизнь своим примером.Если она узнала правду, то тоже плохо. Я молю о спасении, предполагаю пару диалогов, которые сведутся к покаянию.Госпожа проводит сутки напролет в своем кабинете, не очень скромной обители, примыкающей к спальне. Скрытые плотной небесного цвета тканью, колени упираются в пыльно-розовый ковер с длинным ворсом. Мне он всегда нравился.Если бы Она была жива, то я бы постелила такой в детской вместо того зеленого, который напоминал траву на футбольном поле. Все буквально сочилось тем, что мы?— молодые родители. У нас были соответствующие ассоциации.Госпожа, кажется, молится, но ладони касаются ворса, а не прижаты к груди. Она правоверная, занимается медитацией или чем-то вроде этого.—?Благословен плод,?— мямлю я, теребя край юбки. Ничего не могу с собой поделать, пусть Мид меня и била по рукам уже не раз за подобное. Она поднимает глаза, так как положено сохранять зрительный контакт. Это показатель вежливости, проявление уважения ко мне.—?Замолчи,?— обрывает она, нарушая первое же правило Другого Мира, в котором мы живем. Хлещет сильнее, чем ?заткнись?. Всему виной интонация. —?Сколько тебе нужно времени, чтобы привыкнуть?Я хотелось уточнить ее последние слова, но Госпожа продолжила:—?Ты мне нравишься, но, сделай одолжение… Не меть на мое место.?Это предупреждение?В жизни бы не хотела быть на ее месте. Она мне кажется тронутой. В пустых глазах горит огонь, но никакой жизни. Я уже пыталась представить Госпожу, занимающуюся обычными делами. Как раньше. Как она ходит в кафе, заказывает кофе, как называет свое имя мальчику-баристе, покупает продукты или водит автомобиль. Никогда не удавалось. Я же говорю, она не похожа на человека. Слишком идеальная и нереальная для этого мира.Я с ней соглашаюсь, добавляя успокаивающее ?Госпожа?, думаю, оно прибавляет власти над нами. Многие Жены в первую же встречу устанавливают личные правила, наслаивая их на уже имеющиеся, просят меньше встреч.Никто не правоверен, как бы этого хотелось вышестоящим. Я думаю, что для них происходящее является игрой, будто пишут черновик, набросок абсурдности.Возвращаясь в комнату, я встречаю одну из красных, превратившуюся в объект желания и зависти. Она уже глубоко беременная, и, наверное, одна из первых, кому удалось. По крайней мере, так нам говорят, но у кого еще сохранились уши и пара извилин в голове, смогли просчитать, что она оказалась в святилище уже беременной. Ее рука покрытая старыми мозолями победоносно покоилась на животе.Она?— новая Ева, Мать всех живущих.Кажется, ее звали Сара. Ее губы дрожат в ядовитой улыбке?— ?Вам тоже может так повезти!?. Удивительно, что разрешали ходить одной по лестницам и коридорам. Вдруг кто-то захочет ударить или воткнуть в живот ножницы? Я думаю, что многим бы хотелось это сделать.После фирменной улыбки?— особенно.Я просыпаюсь с ощущением, что беременна. Мне просто хочется занять себя чем-то, поэтому внушаю себе эту мысль, поглаживая почти плоский живот. Может, что-то ошиблось в моем организме, и я уже беременна? Были же разные случаи, просто еще не показали анализы. Чем дольше я его глажу, тем сильнее убеждаюсь в том, что живот вырос.Когда в дверь стучат, то магия спадает. Я вновь принимала желаемое за действительное.Мое платье может развеваться, если долго кружиться. Мне нравится сама мысль об этом, но повторить не рискну. В темноте и без музыки это покажется странным. Даже мне самой. Это напоминание о прошлом.Мы встретились на ярмарке талантов, когда длинные рукава моего платья развевались в такт его песне. Летний ветер прятался в его волосах, трепал края легкой летней одежды, твердил о свободе.Я запрещаю себе думать об этом.—?Благословен плод,?— произношу я за столом вместо привычного слуху ?Доброе утро?.—?Да разверзнет Господь,?— отвечают мне почти хором. От громкого шепота я почти успокаиваюсь. Оно напоминает о единстве, нашей сплоченности. Сестринстве, в конце концов.Сегодня день Церемонии. Я почти была готова, хотя, признаюсь, к этому невозможно быть готовой. Как к первому сексу. Церемония всегда отвратительна, но я каждый раз настраиваюсь.Как настройщик настраивает пианино.Перед этим полагается принять душ, хоть мы и не потеем, но раз за разом наполняем ванну до краев, вылеживаемся в горячей воде, стирая запах плоти. Чтобы к нам не было неприятно прикасаться. Чтобы к нам хотелось прикоснуться. Мужчины любят глазами. Вода постепенно остывает, от длительного нахождения улавливаю тяжесть на сердце и сбитое дыхание. Рок нашей женской половины, слабеем.Махровый халат напоминает те, что показывали в фильмах, когда главные герои, любовники, скрывались в гостиничных номерах. Длинный, почти по щиколотку. Не хватает вышитой эмблемы гостиничного комплекса. Ткань пахнет стиральным порошком и никогда телом. Уже сегодня очередная Серая заберет его у меня, выльет четверть моющего средства на фаянсовую ванну, отдраит до скрипа золотые ножки и комната вновь станет походить на интерьер. Раньше такие закутки были в строительных или интерьерных магазинах. Улыбчивые консультанты любили зазывать, размахивать руками возле них и говорить: ?Вот так может выглядеть и ваша ванная комната!?.Я переодеваюсь в тщательно выглаженное красное платье и пару раз хлопаю себя ладонями по бедрам. Неуместный жест, но нервы каждый раз сдают, а заламывать руки я не решаюсь. Боюсь, что останутся следы и появятся новые вопросы. Не хочу видеть Госпожу. К счастью, неприязнь взаимна.Кабинет Агента ?Кооператива??— показатель минимализма. Я присаживаюсь на колени на пол, расправляя вокруг себя подол, зная, что хлопок нещадно изомнется после. Руки в молебном жесте аккурат у груди, сухие пятки упираются в тощие ягодицы. Думаю о кабинете, где еще днем сидела Госпожа. Всякий раз мне хочется запустить руку в длинный розовый ворс, почувствовать что-то еще, сравнивать ощущения от прикосновений, но мною овладевает страх. Слишком рискованно проявлять неподчинение в кабинете вышестоящих, особенно, если этот человек не имеет ограничений по уровню.На Церемонии обязана присутствовать Госпожа. Не знаю, как это происходит у других?— никто не торопился обсуждать, как их превращают в безвольных кукол, но моя предпочитает закатывать глаза к фреске на потолке или всматриваться в мазки на холсте на стене, задумываясь над осенью глазами художника.Я стараюсь не вертеть головой по сторонам. Каждый раз заходя сюда, я смотрю в новую точку. Сегодня, к примеру, заметила большую настольную лампу с вытянутым прямоугольным абажуром. Никогда такие прежде не доводилось видеть. Зеленый абажур напоминал крышку гроба, изумрудного саркофага. В прошлый раз мне приглянулось кресло из черной кожи. Я знаю, что к нему прилагается еще и пуфик для ног.Когда-нибудь я соберу интерьер воедино, как ребенок, что собирает из конструктора ?Лего? дом, покупая новые и новые детали в маленьких пакетиках на кассе.От неудобной позы затекают ноги. Я мгновенно себя одергиваю. Мне нельзя жаловаться. Я должна молиться, просить благословения во всех начинаниях, работать во имя Правого Дела.?Эти слишком поздние,?— говорил про нас врач. Он осматривал каждую и не по одному разу, точно для достоверности, как настоящий профессионал?.Настоящий дрочила.Они говорят о нас ?поздние?, будто мы?— перезревшие фрукты, перележавшие в корзинках, запылившиеся в коробе в холодильнике. У нас пониженный гемоглобин, слабость, авитаминоз, наверное, вероятность внематочной беременности, выкидышам.Чего у нас только нет. Агент пришел раньше, чем его… Кем бы она ему не приходилась. Чем Госпожа. У нее длинное имя, я подслушала однажды, но никто не зовет ее полным именем. Ее зовут как королеву Англии. От одной мысли о Госпоже, тело почти пробивает нервная дрожь. Бояться ее?— нормальная реакция.Он здоровается, как мы. В его голосе нескрываемое веселье. Ему, сука, смешно. Я вздрагиваю, когда Агент приближается ко мне. Личное пространство во время Церемоний отсутствует, но я все равно мысленно очерчиваю границы, за которые не следует переступать.—?Я тебя напугал?Отрицательно качаю головой, не поднимая глаз.У него хорошее настроение. Редкость. Нужно ценить такие моменты. Зачастую Агент хмур, сосредоточен на чем-то еще и, возможно, никогда не прекращает думать о будущем нашей планеты.Таковы их обязанности, говорили нам еще на станциях. Визионеры, ученые. Они прилагают все усилия, чтобы создать мир лучше.Никто не говорит только для кого.—?Начнем? —?произнес он, будто бы сам не присутствовал при написании этих правил. Я хочу возразить. Необходимо дождаться ее. Госпожа контролирует процесс. Агент опережает меня:—?Она сегодня не придет. Никто сегодня не придет.?Я киваю, собираюсь послушно стянуть с себя нижнюю часть одежды.—?Нет-нет, обойдемся без этого,?— останавливает он меня, а в его голосе снова слышится смех. —?Предлагаю отклониться от протоколов.Может, он испытывает меня? Искушает? Я не знаю, как вести себя в этой ситуации, а потому продолжаю пялить глаза в пол. Если настаивать на соитии, то сочтут за нимфоманку, если же последовать отказу, то признают не правоверной.Я слышу его шаги. Он обошел меня и присел за стол. Вижу его лакированные туфли, края черных носков. Это кажется интимным сейчас. Агент приглашает присесть, будто оказался в моей шкуре, чувствует как затекли ноги от одной позы. Не хочется показаться тронутой, когда необходимо демонстрировать послушание.Что-то падает с грохотом на офисный стол. Поднимая глаза вижу, как он раскладывает шахматные фигуры.В этом свете его лицо кажется еще моложе. Я часто задумываюсь над связями, которые утвердили юнца на столь высокий чин. Кто-то хорошенько потрудился и пристроил отпрыска. Кто-то снова решил, что так будет лучше для кого-то неизвестного.Я знаю его фамилию; мы все знаем. Он представлялся каждому, и все же проще звать его Агентом ?Кооператива? и обезличивать.Мы тоже обезличены.Я присаживаюсь на стул, ощущая, как упирается деревянная спинка в позвоночник.—?Рад видеть твое лицо,?— между прочим произносит он. Я воспринимаю слова за комплимент, пусть это всего лишь ничего незначащая приветливость, мелочь, от которой легко отвыкнуть, живя в вольере с дикими зверями.Мы когда-то играли в шахматы. Муж учил меня очень долго и почти всегда безуспешно, но в один день мне удалось выиграть партию. Я была рада, он тоже.—?Ты умеешь,?— пальцами он касается фигуры королевы, почти чувственно, будто бы резная деревяшка оценит это. Агент продавливает усмешку и чуть склоняет голову на бок. —?Ты сможешь сыграть в шахматы?Кажется, что он поставил цель выставить меня идиоткой перед самой собой. День Церемонии подразумевает половой контакт с целью зачатия, а не дурацкие игры. Мне хочется ему напомнить глупости, что написали ему подобные?— вершители судеб.Они говорили, что это ненадолго, что это Божье слово.—?А разве вам не следует заниматься этим с кем-то еще??Этим? звучит пошло; ?этим? значит чем-то грязным и запретным. Нам никто не запрещает игры в шахматы, никто и не просит. Я и не думала, что кто-то пронесет в бункер шахматы.—?Мне не с кем,?— растерянно признается он, отделяя черные фигуры от белых. Не ожидал, что я заговорю в таком дерзком тоне. Сама от себя не ожидала. —?Я хожу белыми.Резные фигуры покрыты лаком. Я бы хотела выиграть, но не играла долгое время, а потому проигрыш предсказуем.?Она всегда выигрывает или очевидно поддается. Раздражает?,?— во время игры признается Агент.Лучше бы он вздрочнул куда-нибудь.—?Шах и мат,?— с задором произносит он, отбрасывая фигуру в сторону. —?Ты проиграла.—?Может, я поддавалась?Агент отрицательно качает головой, сгребая фигуры в сторону. Да, действительно, невозможно так отвратительно поддаваться. Он бы обыграл меня с закрытыми глазами.—?Почему бы вам не играть с ней?—?Я предпочитаю живую игру.—?А Церемония? Они же могут узнать о нарушении. Вам ничего не будет, а вот мне…Агент вскидывает руку, перебивает, будто напоминает мое место:—?И тебе ничего не будет. Кругом хаос. Бардак, если не знаешь значения слова хаос.Хочется высыпать деревянные фигуры ему на голову или огреть по лицу шахматной доской.Мы проходим свой тернистый путь, терпим, и в результате?— ничего. Бардак.***Агент позвал меня в кабинет снова. Не в день Церемонии.Госпожа сидит в кресле, а на небольшом круглом столике рассыпаны буквы. Она играет в одиночку в ?скрэббл? и упорно не замечает меня. Я завидую ее нечеловеческой стойкости. Госпожа нервно дергает носком черных лодочек, пальцы так и скользят по россыпи букв.—?Уйди,?— голос Агента ровный и лишенный эмоций. Он безотрывно что-то печатает на ноутбуке. Я боюсь, что начну грязно пялиться на технику. Раньше мы думали, что не осталось никаких инфраструктур и техники. —?Ты слышала.Агент не спрашивает, утверждает то, что эти слова не прошли мимо ее ушей. Она пододвигает еще две буквы.Мне страшно до усрачки. Кажется, что он ее ударит. Госпожа поднимается, все еще не глядя на меня, и размеренным шагом идет к двери. Я занимаю ее место. Сидение прохладное, будто бы все это время пустовало.Белые квадраты с черными буквами выложены в слово ?ублюдок?.—?Мистер… Сэр, вы не боитесь обидеть жену?Я прощупываю почву, медленно касаюсь носком туфель на тонкой подошве паркета, словно иду по льду. Хочу узнать, кто она.—?Обиды не предусмотрены,?— парирует он, а после добавляет: ?Она мне не жена?.Меня это успокаивает, но не намного. В голове так и звучит ее голос: ?Не меть на мое место?. Интересно, Госпожа уже тогда знала, что последует череда встреч с отклонением от установленного порядка Церемоний? Может, он рассказал ей об этом, а она, (кто такая чтобы не согласиться?), покорно кивнула?Слово ?не предусмотрены? почему-то не режет слух. Наше сопротивление тоже никто не рассматривал. Мы должны быть благодарны за то, что пригодились для Нового Мира. Их Жены должны придерживаться такого же мнения.Я пытаюсь вспомнить свое имя, но не решаюсь произнести в мыслях.—?Зачем вам дети от нее, если вы даже… —??не испытываете к ней чувств?, ?не разделяете ее мнение?. Язык прирос к нёбу, словно под заклинанием. Не могу закончить фразу.—?Правила,?— пожимает плечами Агент. —?Не со всеми хочется соглашаться, но ничего не поделаешь.Мне хочется закрыть руками уши. Ежедневно нам промывали мозг, говоря о Правом Деле, а теперь глава хочет сказать, что все это… Не имеет значения? Я кошусь на слово ?ублюдок?, хочу добавить еще букв и выложить из белых квадратов ?Агент?. Пальцы дрожат, послушно складываю руки на коленях.?Вы хотите сказать, что не верите в Новый Мир??Неозвученный вопрос так и повисает в воздухе. Не думаю, что он ответил бы на него искренне. Мне неловко говорить с ним, я робею, не решаюсь задать ни одного вопроса, но испытываю чувство удовлетворенности, точно получила ответ на каждый.Его взгляд почти дружелюбный; не путать с беспомощностью и беззлобностью. Я пытаюсь представить его без длинных волос, спадающих на широкие плечи, но ничего не идет в голову.Он проговорился в один из вечеров, что приметил меня еще во время ?Кооперации?. Я почти не помню, что происходило. Слишком боялась ляпнуть глупость. Вся жизнь пронизана страхом, облеплена им, точно муравьями, которые нашли подтаявший на солнце леденец. Раньше я была более бесстрашна. Возможно, это проделки юности и безрассудства. А после боишься отказа при получении работы, отказа от кредиторов, отказа от любимого человека, отказа по контракту.Глупая жизнь?— что и говорить.Иногда меня охватывает чувство, будто настоящие эмоции подавлены, будто жить могла как-то иначе, но вовремя прихожу в себя. Идиотка. Другой жизни можно и не ждать. Остается только верить в перерождение, милость Господню и то, что дети наши или внуки проживут жизнь лучше, чем мы.Хоть зачастую и кажется, что нет никакого ?лучше?. Самые сливки мы сняли, прожив меньше четверти в двадцать первом веке. У нас было разнообразие, которое развращало, выбор, затуманивающий разум. Мы могли быть кем угодно, превратить жизнь в произведение искусство, если бы отбросили границы.Но не теперь.Я думаю о предшественнице, что была до Госпожи. Вижу ее тень. Я хожу по коридорам удвоенная, а она снова и снова здесь. Удивительно, что раньше ее присутствие было менее ощутимым. Она была со мной во время Церемонии.Гладила меня по волосам, шептала, что скоро он кончит, меня отпустят, что она рядом. Всегда будет рядом.За завтраком я смотрю на Госпожу с некой жалостью. Она всего лишь копия, даже не тень. Очередная воплощенная в жизнь прихоть.Вечером мне не удается попасть в свою комнату. Дверь, кажется, заклинило, о чем непременно сообщаю Хранителю, когда тот проходит мимо. Обещает разобраться, откланивается. Наша служба?— честь. Мы выбрали добрый путь. Я вижу эти слова у него во взгляде. Они кружат в водовороте его чуть расширенных зрачков.?Неженщина? говорит, что мне полагается другая комната. Комната Госпожи.Ее комната больше, чем была у ?Лиловых?. Белые стены, акварельные нарциссы и запах мяты. Обстановка напоминает гостиничный номер, наверное, ?Люкс?. В углу навалены коробки. Вещи прежней Госпожи. Моей Госпожи.Я достаю рамку для фотографий, что втиснули между каких-то аляповатых вещей и пустых флаконов. От пластмассы веет прошлым, так и вижу, как эта вещица стояла на полках среди интерьеров, красный ценник?— ?Удачная покупка!?, а еще улыбчивая девушка-модель, которую зачастую вставляют вместо белого фона с черными цифрами?— размер в дюймах.На фотографии Госпожа выглядит живой. Теперь я могу представить ее в прошлом. Большие пижамные штаны, разогретая черствая пицца с обгоревшими краями; как она спускается вниз, в какое-нибудь маленькое кафе и пьет горький кофе или прерывисто курит, украшая комнату к Рождеству. Я буквально слышу ее смех и голос, разнящийся с тем, что сейчас.Происходящее сломало ее?У нее был туалетный столик. Теперь он перешел мне. Флаконов, тюбиков и футляров губных помад с дюжину. Я никогда не видела ее накрашенной, но от количества косметики разбегаются глаза. Мне хочется дотронуться до всего, почувствовать сухую структуру, увидеть, как блестки переливаются на коже, как бледность сменится розоватым, почти детским румянцем.Нажимаю на пульверизатор похожий на розовую вязанную грушу, флакон почти пустой, но движение успокаивает. Мне нравится, как распылитель сжимается в ладони. Я видела такие духи только в фильмах или на картинках глянцевых журналов.На полу стоят лакированные лодочки. У нас один размер?— шестерка. Я примеряю одну туфлю с опаской, растягиваю момент, наслаждаясь позабытым ощущением. Подобных лодочек у меня было пары четыре. Я любила ходить в офисе на каблуках. Туфли со шнуровкой на лодыжке, на платформе, почти стриптизерские шпильки, подходящие для квартала красных фонарей.Не хочу представлять реакцию Госпожи, когда она вернется в свои покои и застанет меня за примеркой.Она больше не приходит на завтрак. Я не вижу свою Госпожу ни в коридорах, ни в его кабинете. Агент игнорирует любой вопрос, который касается ее, точно она никогда не существовала. Привиделась мне, как и его намеки. Я знаю, что он равнодушен ко мне, о другом отношении не может быть и речи. Ему скучно быть с одной идеальной машиной, поэтому забрал себе ту, что соткана из недостатков.Ночами я не могу уснуть. Мне кажется, что она и ее предшественница здесь, словно не упокоенные души, шаловливые призраки, вторгающиеся в чужие сновидения. Я разбираю коробку с ее вещами. В последней оказались роликовые коньки с ярко-розовыми колесиками, покрытыми тротуарной пылью.Никогда не смогу представить Госпожу на подобных штуках.Агент сказал больше не называть ее так, напомнил, что я?— новая Госпожа для следующей девушки. Теперь моя учесть смотреть за этим процессом, контролировать. К нам вскоре прибудут девушки из Шестой станции. Бразильянки.А она?— прошедшее время, действие, что свершилось, но больше не повторится. Она решила перестать дышать.—?Что случилось с той, что была до нее? —?мой голос тихий, точно листва, шуршащая под ногами в прошлом. Прикрыв глаза, так и вижу утопающий в золоте Центральный парк.Агент с усмешкой выдыхает, поднимается из-за стола, опираясь на наполированную столешницу. Перстни на его длинных пальцах почти касаются дерева.Я думаю, что он узнал правду. Тогда я произвела мертвую девочку, но всем говорила обратное. Мы забрали ребенка, от которого отказались. Процесс затянулся, но они родились в один день. Врать было проще, чем говорить правду.Когда он близко, я теряюсь. Мне мешают руки, хочется смять прежнюю красную юбку, сжечь что-то. Агент упивается чувствами, которые остальные испытывают в его присутствии. Он дергает меня за подбородок, заставляя смотреть в глаза, а не постыдно бормотать под нос.Всякий раз мне хочется развязать морские узлы на собственных руках, прыгнуть в пропасть, жадно целовать его, точно времени больше не существует. Я не испытывала и доли чувств к мужу. Такое странное слово?— ?муж?. Я уже вдова, он остался где-то на поверхности.—?Мне бы хотелось, чтобы ты меня поцеловала.Позже он говорит, что предшественницу сбила машина. Очень давно. Не то в Лос-Анджелесе, не то во Флориде.Я чувствую себя неуютно в платье Госпожи, будто ребенок, который без разрешения надел вещи матери. Оно мне чуть велико?— топорщится там, где должна быть грудь, висит почти до середины голени, хоть по задумке должно едва прикрывать колени. Зато обувь подходит идеально.—?Ты же работала в офисе,?— не вопрос, а констатация очевидного факта. —?Никогда не была, кхм, в качестве сопровождения на каком-нибудь светском вечере?Я отрицательно качаю головой. Никогда, сэр, не доводилось. Эти вечера, своеобразные выходы, где каждая красовалась нарядом, выбирала спутника на ночь?— прерогатива для кого-то богатого. Мой босс приглашал на ужины или барбекю, которые подразумевали глупые рабочие байки, подгоревшие стейки, соус и безалкогольное пиво.Они ужинают в шесть, пока мы доедаем объедки со столов в восемь, когда успевает развеяться табачный дым и тяжелые духи очаровательных спутниц. Я знаю одну из них. У нее глупое и почти детское имя?— ?Коко?. Она со своим отцом, ей не приходится испытывать радости добровольного насилия. Коко одна из тех, кто заливисто и преданно разглагольствует о Правом Деле других. Я думаю о том, как вела себя Госпожа в их компании.—?И никто из них не приводит на ужин Жен?—?Редко. Женщины слишком импульсивны и эмоциональны.Мне хочется спросить об их предназначении, но вовремя улавливаю мысль. Они красуются перед друг другом. Большинство этих девушек?— служанки, настоящий триколор, при свете дня, но не в этой зале. Здесь царит блуд и жалкое бахвальство.Агенты не говорят о Правом Деле, не кричат наперебой о вариантах спасения нашей страны, хотя бы ее части. Я вижу, как один из них, кажется, он был политиком, привалился к своей спутнице, норовит лезть ей в трусы.Им плевать на то, что будет дальше.В моем распоряжении нож и вилка. Я отрезаю кусочек сочной телятины, стараясь не думать, откуда здесь берутся свежие продукты. Избыток блюд на столе полностью убивает вкус, посещают мысли только о плачевном будущем цивилизации.Как же вела себя предшественница? Ее тень и здесь, она похожа на какую-то модель из шестидесятых, может, и не манекенщица, но костлявые плечи расправлены, длинные штанины прямых брюк, волосы, точно прилизаны в аккуратный пучок. Я никак не похожу на этот образ или на ярко накрашенных присутствующих девушек, словно попугаи, перелетающие с места на место в большом вольере.Мне хочется поговорить с кем-нибудь еще, кому-то довериться, но нет смысла искать сестер по сторонам?— всюду волки. Я молчу, слышу лязг столового серебра, скрипучий смех Агентов и неестественный, точно дребезг у их красавиц. За притворством еще слышится шепот надежды.Серая стучит в дверь, ее просьба войти тонет в посторонних звуках. Мой Агент (сама мысль о владении кем-то немного приподнимает настроение. Не только им позволено иметь нас) велит ей войти. Он единственный, кто еще прислушивается к шуму снаружи, замечает детали, а может, попросту отвлекся от беседы или знал, что ?не женщина? придет.—?Простите,?— она пялит глаза в пол, там у пустующего стула есть погнутый гвоздь, я часто смотрела на него раньше. Многие смотрят на него, когда ищут опору. —?Простите, что прерываю.Серая не называет их по именам не из-за того, что они больше не пользуются ими, ее извинения предназначаются всем. И мне тоже. —?Мисс произвела на свет живого ребенка. Девочку.Сара. Наша Ева, родившая первого ребенка в этот трудный период. Приставка ?живого? обязательна. Мы рискуем очень многим, но оттого плод еще ценней. Мы не сдавались во времена отчаяния.—?Хвала,?— произносит мой Агент, а остальные подхватывают. Их голоса сливаются в один клич, которому впору звучать на моих похоронах. Слышится биение фужеров друг об друга. Радостные вести?— истинная ценность для нас.Мы не говорим ?За Сару!?, не кричим за ее новорожденную дочь, которой дадут имя, наверное, через неделю, если она протянет столько. Никого не интересует состояние роженицы. Подумаешь. Фертильных девушек хватает.***Мои запястья пахнут ванилью и антисептическим гелем из большой банки с дозатором. Я измазалась кремом. Ладони, запястья, предплечья, лицо. Кожа здесь жутко сохнет, наверное, на станции ситуация была такой же плачевной, но у нас не было времени рассматривать свои недостатки в зеркале.Он берет меня сзади, пока я цепляюсь руками за изголовье кровати. Ничего не поменялось. За исключением того, что я не сдерживаюсь, постепенно приучаю себя получать удовольствие от процесса. Снова настраиваюсь. Теперь это секс ради наслаждения, а не механическая ебля ради плодячки.Я не молюсь, чтобы он скорее кончил. Мне нравится. Пусть не торопится. Господь в комнате, когда он притягивает меня к себе; руки привыкшие загребать больше (и целого мира мало), ободок перстней едва ощутим.На выдохе произношу сдавленное: ?Боже?,?— еще одна форма поклонения Богу. В этом мире. Неважно?— старом или новом.Агент отстраняется, сухими губами касается моего затылка. Возможно, мое лицо ему неприятно видеть сейчас, но я пахну, как она. Уверена, что он представляет ее, чертову предшественницу, когда имеет меня. Я пытаюсь представить, как она стонала, когда он ударял ее по бедру, как закатывала глаза от удовольствия, как курила после. Узловатые пальцы и ногти покрытые темно-синим лаком. Он кончает всегда полузадушенным стоном, словно получение наслаждение?— единственная слабость у человека такого ранга.Меня тянет поговорить, но это не самая лучшая идея. Я пододвигаюсь ближе, почти шепчу в ухо, предварительно заправив прядь длинных волос.?Что случилось с той, что была до нее??Агент ядовито усмехается, поворачивается ко мне, пальцами касается подбородка, чуть приподнимая мою голову вверх. Он хотел услышать что-то другое? Признание? Не думаю, что у него проблемы с самооценкой.—?Перерезала себе горло,?— большой палец касается моей шеи. Кажется, он решил показать это на мне. Примерить ее шкуру. —?Бритвой в ванной комнате.Он чиркает коротким ногтем по моему горлу, точно врезается острым лезвием. Уголок губ вновь ползет вверх, но голубые глаза обманчиво безобидны. Взгляд десятилетнего мальчика, который случайно запустил бейсбольный мяч по капоту вашего автомобиля.Я сжимаю губы в тонкую линию, будто бы довольна ответом. Снова. Закрываю глаза, вижу ее, Госпожу, что привыкла откликаться на чужое имя, а еще ту, которая вновь в этой комнате, наполняет меня, точно сосуд.Это ее цель?— заполнить и остаться во мне навсегда.В дьявольских тенях на стене разыгрывается настоящий театр. Как она умерла? Я вспоминаю те роликовые коньки, думаю, они принадлежали ей, и она не знала меры, когда разгонялась на них. Дважды удача улыбалась, отражаясь в зеркалах дальнего вида автомобилей, что пропустили ее. В третий раз водитель не успел ударить по тормозам, когда она вылетела на трассу, изящно заводя руку назад, смотря на дорогу, сквозь полуопущенных ресниц.Она уже в ванной. Без глупых золотых ножек фаянсового корыта. На ее губах лукавая улыбка?— отчаяние и безысходность, между пальцев сияет лезвие, вычищенное от чужих волос. Она не закрывает глаза, не кричит, когда сталь проходит по тонкой и болезненной коже. Это не освобождение, для свободы?— слишком низкая цена. Акт не покаяния перед лицом действующего правительства.От удовольствия, которое вызывает мысль о чужой смерти, меня бросает в дрожь. Я пододвигаю край тонкого одеяла ближе к груди, скрывая наготу, некий стыд. Он спит. Или умело притворяется. Черты лица расслаблены, но ресницы подрагивают. Я смотрю на его руки, так и хочется прикоснуться, представляю, как он находит ее мертвой. Неважно с перерезанным горлом или сбитой автомобилем. Кричал ли он? Бился ли в истерике? Я хочу увидеть его демонов, страхи, что скрыты за маской непроницаемого равнодушия.Я пью кислое шампанское, застываю в ожидании девушек из Шестой станции. Их вскоре привезут, доставят, словно груз в деревянном ящике. Серые подшили платье, прихватили у груди, превратили в вещь по фигуре, а не бесформенный мешок. Мне следует быть благодарной. Им, Агентам, Богу. Мы спасены, но я чувствую себя погребенной в одном ящике с остальными.Когда он прикасается ко мне, рисует крест на обнаженной коже, не покидает мысль, что Агент укладывается к мертвецу. Превратил в щепки гроб, примеряется к мертвой девушке, с которой невозможно соревноваться. Ее бедра двигались, точно хотели растолочь гвоздику и корицу, мои же достаточно костлявы, а живот уродует шрам от королевского разреза. Она выдыхала ему в полные губы: ?Притяни меня?, пока я сгорала от эмоций, от одного урванного случайного поцелуя.От выпитого меня пошатывает, иду, точно канатоходец. Так и хочется раскинуть руки. Еще чуть-чуть и свалюсь в пропасть. Агент уже ждет меня, всматривается в витражное стекло, тонет в его блеске. На нем безупречный бархатный пиджак без единой нитки или пылинки. Думаю, он заставляет вылизывать его в прямом смысле этого слова.Я должна присутствовать. Хочу, чтобы предшественница стояла здесь вместо меня.—?Лэнгдон.От такой фривольности едва ли не ахаю, оборачиваюсь, будто обращаются и ко мне. Низкорослый, в брюхо врезается черный ремень, галстук свисает почти до ширинки. Я видела его пару раз за ужином.—?Мистер Лэнгдон,?— тут же исправляется он, сжимая руки в кулаки, от факта, что вынужден шаркать ножкой перед мальчишкой исполненного бахвальством. —?Мисс Донвэлл скончалась.—?Что же ребенок?От его равнодушия меня мутит. Ноги дрожат, вот-вот и лодыжка хрястнет, как осиновый прут. Жаль на полу нет ни единого гвоздя, за который есть шанс уцепиться. Покорно смотрю перед собой, руки у живота. Чрево пусто, точно гнездо птицы, чье потомство погибло от заморозков.Этот человек смотрит на меня, косится на дрожащие руки, на его губах застывает фраза: ?Пред его очами?.—?Мертв,?— отрезает он. Никакого изобразительного оборота?— ?отправился к ангелам?, ?уснул вечным сном?, ?ушел тихо?. —?Что-то нужно делать с телом. Телами.Мой Агент безмолвно качает головой, заводит руки за спину и усмехается:?Да. Что-то нужно?.—?Мистер Лэнгдон? —?в голосе этого человека неприкрытый ужас. ?Так и слышу не озвученные вопросы: ?Что прикажете делать? Что нам делать??. Агент тоже их слышит.—?Кажется, пришло время переписывать правила вновь,?— шутливо произносит он, кривя рот. —?Как думаете, мистер Шелби?Я смотрю на свежую кровь, новых борцов во имя Правого Дела. Они шаркают ногами, оглядываются, сжимают в руках протирадиационные костюмы. Смуглые, с широкими бедрами, не изнеможенные голодом. Может, в этот раз улыбнется удача? Когда-то я была в их числе, жадно хватала ртом воздух, ожидала лучшей участи в стенах Эдема.Их выстраивают в одну шеренгу, вырывают из сухих рук костюмы, не теряют время на осмотр. Самая умная шепчет другой на ухо, искоса поглядывая на меня. У них на уме одно слово, что вселяет ужас: ?Госпожа?.Я уже вижу свою преемницу. От нее несет гордыней, волосы убраны назад, во взгляде сочится призрение. По-хорошему, ее нужно выпороть, в моих руках библейский прецедент. Может, я услышала ее кощунственные мысли о нынешних порядках, нежелание следовать слову.Смотря на ту надежду, что плещется океаном в их глазах, уверенность в будущем, мне хочется кричать. Бежать куда-то во тьму, дать внешним факторам убить меня.Они набрасываются на еду, ломтями отрывают мякоть хлеба, готовы вылизывать тарелку после. Я искоса смотрю на преемницу, так и хочется зажать ее в коридоре, разделить призрачные сферы влияния. Не меть на мое место, сука. Между пальцев она растирает хлебные крошки, буравит взглядом соперниц, хмурит густые черные брови.Я не хочу, чтобы она рожала на колени мои.Но кто я такая, чтобы не соглашаться?Я смотрю на осень, на мазки краски, говорю, что не хочу присутствовать при этом. Правила изменят завтра, но верить в лучший исход?— уже не для меня. Тело Сары вынесли наружу, выбросили в окровавленной простыне, не позаботившись, чтобы укрыть лицо или закрыть глаза. Безымянного ребенка будут осматривать врачи. Причина его смерти не ясна.Ева умерла. Да здравствует Ева.Агент занят, перелистывает их дела, оставив в стороне медицинские карты. Он ретроград, все еще ценит (или хочет видеть) женщин как личность, их заслуги на всяком поприще. Остальные готовы превратить нас в беспрекословно подчиняющихся роботов, смотрящих на высших (по-щенячьи) верными глазами, готовыми в любой момент принять в рот их член.?Я не позволяю женщине учить или иметь власть над мужчиной. Напротив, она должна жить в тишине?.Я сижу в кресле и рассматриваю рассыпанные белые квадраты на наполированной поверхности кофейного столика. Со стороны может показаться, что играю в ?скрэббл? в одиночку. У меня достаточно букв, чтобы сложить слова ?Кооператив сосет?. От мысли о подобном ребячестве хочется засмеяться. Это как показать средний палец за спиной преподавателя или имитировать его высокий голос.Буквы передо мной норовят превратиться в слово ?ублюдок?. Хочу заполнить все свободное поле ругательствами.Она стучится в дверь. Я ошиблась насчет преемницы.—?Благословен плод,?— шепчет она, покорно приклоняя голову. На розовых щеках ямочки, губы дрожат в блаженной улыбке. Новая прихоть. Такая же, как предыдущие.Я кошусь в сторону Агента. Взгляд вновь безобидный, губы растягиваются в мефистофелевской улыбке. Личина искусителя. Он убирает все дела в стол, сцепляет руки в замок и на выдохе произносит:—?Хвала.Как у него еще язык не отсох.Как Госпожа держалась? Я выкладываю его настоящее имя из имеющихся букв, пододвигаю ближе к слову ?ублюдок?. Раньше я еще задумывалась над тем, кому из нас двоих хуже?— ей или мне. Глядя на эту девчонку, сияющую, как новенькая монета, улыбающуюся своей новой ?должности?, уверенную в Правом Деле, радующуюся простому проникновению без чувств, я понимаю, что хуже только зрителям.Прежняя Госпожа держалась, прежняя я тряслась от страха.Теперь мне все равно. Я спокойна, у меня есть план. Моя предшественница перестает быть тенью и делает навстречу мягкий кошачий шаг.Я думаю о том, что подавляет меня внутри. Думаю, это внушенная правоверность, отравившая сознание изнутри, а еще то, что у меня никогда не было предпосылок к самоубийству. Даже после смерти ребенка, ему быстро пришла замена в той брошенной крошке. Я присасываюсь кровопийцей, клещом, к мысли о смерти, лелея ее, всматриваясь в этих масляных красках осени.Мне хочется бежать от причастности к этому миру, уползти куда-то, спрятаться под толщей пепла, и проснуться в ком-нибудь другом. Я хочу убить себя, чтобы добиться этого.Под покровом ночи, где тишину отмеряет стук сапог Хранителей, я рву простынь. Делаю это медленно, наслаждаясь треском ткани, а после, точно пластырь с раны, разрываю на две части, морщась от неприятного звука.В столовой пусто. Я смотрю на потолок, убеждаюсь, что золотистый крюк, что поддерживает люстру, все еще на положенном месте. Он сказал, что прототип покончила с собой?— перерезала горло бритвой. До этого Лэнгдон сказал, что она попала под машину. Когда он соврал? Может, она тоже решила перестать дышать по его прихоти?Я запрокидываю голову и всматриваюсь в ветви ?венка? из лепнины вокруг предмета освещения. Никогда его не замечала.У меня не больше пяти, может, десяти минут. Я знаю, что столовую осматривают тоже.Мне кажется, что она со мной, как единственное напоминание, что я не одинока. Я обмываю шею, словно шарфом, затягивая несколько узлов, тесно прилегающих к горлу. Неприятные ощущения появляются уже сейчас. Я чувствую, как трясутся поджилки, мурашки, точно созвездия осыпают спину, когда делаю несколько шагов к краю орехового стола.Еще немножко.Она рядом со мной, та, что перерезала горло или намотала кишки на покрышки, говорит, что это правильно, что это простительно Господом в данной ситуации. Я хочу ей довериться.Без надежды не обойтись.Мэллори, думаю я, делая первый шаг в пустоту. —?Меня звали Мэллори.Some of them want to use youSome of them want to get used by youSome of them want to abuse youSome of them want to be abusedКто-то хочет использовать тебя,Кто-то хочет быть использованным тобою.Кто-то хочет оскорбить тебя,Кто-то хочет быть оскорбленным.—?Eurythmics?— Sweet Dreams